 |
| Санкт-Петербургские ведомости | Игорь Лисочкин | 23.02.2007 |
— Я старый солдат, воевал еще в империалистическую. Но я вечно буду гордиться тем, что служил под командованием Леонида Александровича Говорова. Удивительный был человек. Всегда сосредоточенный, сдержанный, хмурый, будто чем-то недовольный, без малейшей улыбки на лице. Молчун. А какое золотое сердце!
Внешнюю сдержанность, суровость и даже нелюдимость в облике Говорова отмечали многие. Один из деятелей Ставки Верховного главнокомандования генерал Штеменко писал так: «Малоразговорчивый, суховатый, даже несколько угрюмый с виду, Говоров производил при первой встрече впечатление не очень выгодное для себя».
А он, наверное, и не думал «производить впечатление». Ему было некогда. Он работал. Всегда.
Откуда же взялся этот удивительный человек, великий труженик, молчун с золотым сердцем?
Л. А. Говоров родился 22 (10) февраля 1897 года в деревне Бутырки Вятской губернии. Считалось, что это место — один из медвежьих углов старой России. Что вряд ли справедливо. Потому что «Русская энциклопедия», выходившая в начале прошлого века, характеризует Вятку как большой промышленный центр, ведущий крупную торговлю со всеми большими городами страны, в том числе с обеими ее столицами. Веками здесь русская кровь смешивалась с кровью северных народов, и по своему облику Говоров типичный северянин: у него высокие скулы и серые глаза, а также особая музыкальность произношения звука «о», столь характерная что для кировчан, что для череповчан.
Его отец был матросом, работавшим на речных судах (некоторые биографы называют его бурлаком), который большими трудами и самообразованием выбился на должность письмоводителя. Вероятно, именно от отца Говорову достались в наследство огромное трудолюбие и тяга к приобретению знаний, которая со временем стала для него подлинной страстью.
В юности он был очень далек от военного дела. С блестящим аттестатом выпускника Елабугского реального училища в 1916 году он приезжает в Петроград и поступает в Политехнический институт на кораблестроительное отделение.
Однако дальше следует крутой поворот судьбы. Студент-политехник по мобилизации попадает в Константиновское артиллерийское училище, а революция застает его в Томске — в чине подпоручика мортирной батареи. В 1918 году он возвращается к родителям в Елабугу, но тут же его мобилизуют в армию Колчака.
Но воевать за чуждые ему интересы он не собирается и с частью солдат своей батареи переходит на сторону красных, в дивизию Блюхера. С этого момента вся его жизнь связана с Красной армией. Первые десять лет служил Говоров в знаменитой Перекопской дивизии. За бои у Каховки и штурм Перекопа получил он свой первый орден — Красного Знамени.
При этом будущий маршал ставит перед собой цель стать профессиональным, высокообразованным военным. Заочно он заканчивает, последовательно, Артиллерийские курсы усовершенствования, Высшие артиллерийские курсы, Военную академию имени Фрунзе. В первом же наборе попадает в Академию Генерального штаба. Изучает немецкий язык и получает диплом военного переводчика. Преподает и сам — являясь доцентом Артиллерийской академии имени Дзержинского, которую в мае 1941 года и возглавляет.
А через месяц начинается война.
В битве за Москву Говоров, сменивший раненого командарма Лелюшенко, проводит две большие наступательные операции и успешно преследует отступающего противника. Об этом пишет в его характеристике командующий фронтом Г. К. Жуков. Говорят, что его мнение сыграло решающую роль при назначении Говорова в осажденный Ленинград.
В Ленинграде же руководители обороны города восприняли это назначение без энтузиазма. Их смущало многое: служил у белых, беспартийный (в приеме в партию ему в свое время было отказано, зато в 1942 году он становится членом партии без прохождения кандидатского стажа). В то же время его помнили как талантливого артиллериста, который во время советско-финляндской войны обеспечил прорыв линии Маннергейма. Однако в специалистах такого профиля город нуждался значительно меньше, чем в общевойсковых командирах: здесь уже сражались блестящие мастера огня под командованием Одинцова, а также великие знатоки контрбатарейной борьбы Грен, Витте и Михалкин.
Но через несколько месяцев Жданов скажет в кругу своих соратников: «Пожалуй, лучшего командующего, чем Говоров, для Ленинградского фронта не найти».
Попробуем понять, на чем основана эта оценка.
Лишенный позы, словесной шелухи, чрезмерных эмоций и экзальтации, интеллигент по природе, Говоров предстал истинным ленинградцем. В короткое время он завоевывает в войсках сначала непререкаемый авторитет, а затем всеобщую любовь. Он входит в блокадную жизнь с плотностью патрона, досланного в патронник, готовый считать, что непреодолимых трудностей не бывает и что невозможное можно сделать возможным.
Он постоянно помнит о двух главных задачах, определенных ему Ставкой: первая — уберечь город от разрушения вражеской артиллерией, вторая — накопить силы для предстоящего удара по врагу.
Для решения первой задачи Говоров организует образцовую воздушную разведку с помощью самолетов и аэростатов, а также передвигает позиции наших батарей ближе к противнику. Одним из методов ленинградских артиллеристов становится вызывание огня на себя — количество снарядов, падающих на город, уменьшается.
Но полностью ликвидировать обстрелы можно было, лишь разгромив фашистские армии, окружившие город. Эта, вторая, задача долгое время казалась неразрешимой. Передний край был наполовину разрушен — огнем противника и весенней водой, заливавшей блиндажи, окопы и рвы. Высота брустверов росла лишь за счет трупов. Трехлинейки валялись повсюду, как дрова или палки…
Новый командующий напряженно размышлял над этой горестной ситуацией. За зиму 1941/42 годов фронт потерял от голода 11 тысяч человек — дивизию, а оставшиеся в живых были похожи на тени. Все войска — в первой и второй линиях, резервов нет. Новой техники мало, еще меньше боеприпасов.
В его рабочем кабинете в Смольном на столе постоянно лежит толстая тетрадь, в которую бисерным почерком он заносит результаты своих размышлений. (Никто не мог бы и предположить, что в те же часы «сухарь» Говоров пишет очень нежные письма жене и сыну.)
В итоге у него рождаются планы, очень похожие на авантюру, которые он начинает осуществлять. Еще в одной из довоенных его аттестаций говорилось: «Склонен к самостоятельному принятию решений без боязни ответственности».
Здесь, под Ленинградом, им впервые применена система сплошных траншей, связавших узлы сопротивления в единое целое. По его приказу усилены противотанковые средства на южном фасе обороны, что позволило постепенно отводить с передовой некоторые части, формируя из них фронтовой резерв. Риск при этом был смертельный, малейшая ошибка означала катастрофу. Но осторожный Говоров не ошибался. Как писал Илья Эренбург, «есть в каждом артиллеристе великолепная трезвость ума, страстность, проверяемая математикой».
Одновременно по настоянию командующего военный совет принимает ряд решений, направленных на увеличение производства в городе оружия, боеприпасов и необходимого военного имущества.
Так невозможное становится возможным. Разваливающийся фронт, пораженный, как выразился один из контрбатарейщиков, «оборонным кретинизмом», превращается в боеспособный. Можно уже подумать о подготовке операции «Искра» по прорыву блокады.
Иван Иванович Соломахин, человек легендарный, который внезапной ночной атакой силами своего саперного батальона овладел у Синявина «Чертовой высотой» — ее не могли взять даже сменяющие друг друга пехотные дивизии, — охарактеризовал в разговоре со мной это время на Ленинградском фронте одной, но чрезвычайно емкой фразой: «под командованием Леонида Александровича Говорова Ленинградский фронт стал академическим».
Действительно, учились все без исключения. Штабные офицеры — на картах и больших макетах. На Токсовском и других полигонах пехота училась наступать за огненным валом, за танками, драться в рукопашном, в траншейном бою.
Незадолго до прорыва блокады в штабе фронта возник один интересный и важный вопрос. На первом этапе операции пехоте было необходимо преодолеть восемьсот метров по льду и заснеженному правому берегу Невы. А сможет ли вообще пробежать эти метры блокадный солдат-дистрофик? Эксперимент, проведенный в одной из дивизий, показал: к середине дистанции люди полностью теряли силы и боеспособность. Говоров, который хорошо знал, что война штука жестокая, что без крови, без потерь она не бывает, приказал начать тренировки. Бегали отделениями, взводами, ротами, батальонами и даже полками, таща за собой пулеметы и минометы, по приказу командующего поставленные на лыжи. Теряли силы, падали, хватали губами колючий снег, произносили слова, от которых небу становилось жарко, вскакивали, бежали снова. Говоров лично присутствовал на многих таких учениях.
Тренировки были мучительными, но дистанция в конце концов покорилась. А это имело очень большое значение. Когда 12 января 1943 года пехотные дивизии под свист реактивных снарядов и звуки Интернационала еще до сигнала атаки рванулись на невский лед, их потери оказались значительно меньше, чем можно было ранее предполагать.
О Говорове часто говорят, что в отличие от других советских военачальников он не бросал войска в огненные мясорубки, не добывал победы великой кровью. Однако все наши великие полководцы, которых выдвинула битва под Москвой, — Жуков и Рокоссовский, Василевский, Конев, Говоров, являлись яркими представителями одной знаменитой русской военной школы — суворовской, одним из главных заветов которой было «Береги солдата!». И каждый, как мог, его выполнял, большой разницы в этом смысле между ними не было. Об этом нужно сказать, потому что может приблизиться очередной юбилей другого военачальника, и мы вновь услышим: «в отличие от других он…». Возможно, такие сказки кому-то ласкают слух, но к исторической правде, которая нужна всем нам, они не имеют никакого отношения.
Жуков посвятил свои «Воспоминания и размышления» Солдату. Мерецков в мемуарах написал о том, какие тяжелые чувства испытывает командующий, бросая войска в атаку. А что касается Говорова, процитирую строку из его приказа от 15 февраля 1943 года: «тот, кто допускает неоправданные потери и тем лишает свою часть боеспособности… совершает преступление…».
Он был главным триумфатором 18 января 1943 года, когда Ленинград вместе со всей страной ликовал по поводу прорыва блокады.
Вероятно, еще большим триумфом для него стал тот момент, когда в небо над Ленинградом, живущим с начала войны в условиях полного затемнения, поднялись фонтаны праздничного фейерверка. 27 января 1944 года столица уступила право салюта Ленинграду, а приказ победившим войскам подписал не Сталин, как это было принято, а Говоров. Подобной чести Ставка не удостаивала никого за все годы войны.
Вложивший в освобождение Ленинграда, с которым он провел 670 из 900 блокадных дней, уйму сил, нервов и времени, Говоров в полной мере ощутил радость побед. Ведь он гнал фашистские армии, многие месяцы терзавшие город, до тех пор, пока в Курляндии не увидел, как их остатки поднимают белые флаги капитуляции…
Сияние прорыва и разгрома не должно заслонять еще одну важную операцию, осуществленную Говоровым, — освобождение Карельского перешейка.
Начиналась она очень трудно. Наступавшие по оси перешейка дивизии понесли тяжелые потери. Однако изменить ход операции, утвержденный Ставкой, Говоров не мог. Ночью командующий звонит Сталину, и тот оказывает ему большое доверие, предлагая принять решение самостоятельно. Опираясь на высокую выучку войск, филигранную работу штабов, транспорта и средств связи, Говоров совершает грандиозный маневр, марш-рокировку, перенося направление главного удара к берегу Финского залива. Здесь наши части, поддержанные артиллерией Балтийского флота, прорывают оборону противника, и отступление финнов превращается в бегство. 20 июня 1944 года красный флаг был поднят над крепостью в Выборге. Финляндия была вынуждена искать способ выхода из войны.
После этого Говорову присвоено звание маршала, высшее воинское звание, которого может быть удостоен военачальник исключительно за достижения в искусстве управления войсками.
…Окончание войны не принесло маршалу отдыха. Началась война холодная, за рубежом разрабатывались планы атомных бомбардировок советских городов. Говорову поручено создать силы ПВО, новый род войск, который на предложенных им принципах существует и по сей день.
А ведь он был очень болен. Еще в блокадном городе его терзала сильнейшая гипертония. Знали об этом два человека — его бессменный адъютант и личный шофер. Сам Говоров не любил и не хотел говорить о болезни, но она развивалась и вела его к гибели.
Он умирал в Барвихе под Москвой. Вспоминают, что в тот день, в середине марта 1955 года, падал серый весенний снежок. Очнувшись от забытья, маршал решил написать прощальное письмо правительству страны и стал диктовать сыну, сидевшему рядом:
— Пиши: «Я должен был бы сделать больше, но сделал, что успел, что смог».
Тут его голос оборвался. Так ушел из жизни один из выдающихся полководцев второй мировой войны, маршал и Герой Советского Союза.
Память об этой незаурядной личности живет и, без сомнения, будет жить. В нашем городе есть улица его имени, мемориальная доска на доме по Кронверкской улице, где он жил с 1942 по 1946 год. В 1999 году напротив Нарвских ворот поставлен памятник с надписью: «Маршалу Говорову — благодарные горожане"… В Елабуге собираются открыть уже второй музей, посвященный известному земляку… Приведу еще пример — из Канады приехал добрый знакомый, Зиновий Рогов, член организации ленинградцев-блокадников в Монреале, рассказал, что о Говорове опубликована большая статья в одной из русскоязычных канадских газет…
Однако ни в одном из наших военных и исторических музеев нет фонда Говорова. И речь тут не о сбережении памяти о конкретной личности, а об истории. Ведь ни один факт, ни одно явление, ни один аспект битвы за Ленинград, героической драмы блокады нельзя основательно исследовать без анализа действий командующего Ленинградским фронтом. И когда мы не создаем источник для такого анализа и не обеспечиваем его полную доступность для исследователей, то сами разбазариваем свое великое историческое наследство.
http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10 241 099@SV_Articles
