 |
| Спецназ России | Павел Евдокимов | 22.02.2007 |
СУДЕБНАЯ ТРОЙКА
Позже Конституционный Суд РФ определил, что дело Ульмана, впрочем как и все другие уголовные дела в отношении военнослужащих, совершивших преступления на территории Чечни, не могут слушаться коллегией присяжных, а только профессиональными судьями.Да, присяжным доверия более нет, и теперь судьбоносный вердикт капитану Ульману, прапорщику Владимиру Воеводину, лейтенанту Александру Калаганскому, а также майору Алексею Перелевскому будут выносить трое военных судей. Пессимисты считают, что уж они-то постараются «сохранить лицо» и «честь мундира». И свое, и военных, и политиков. Но тогда возникает еще более сложный вопрос: а как же два суда присяжных, оправдавших Ульмана и его бойцов? Впрочем, не исключено, что и на этот раз офицеры спецназа ГРУ будут признаны невиновными.
Допрос свидетелей, которые не успели явиться для дачи показаний в декабре, в Северо-Кавказском окружном военном суде продолжится после новогодних праздников. Следующее заседание назначено на 23 января. Всего, по утвержденному в рамках первого заседания графику, со стороны гособвинения предполагается допросить около 40 человек. Свои показания уже дали 15 очевидцев событий.
Президент Чечни Алу Алханов надеется на объективное и справедливое решение суда по «делу Ульмана». Свое мнение он озвучил в Ростове-на-Дону на встрече с представителями правозащитного центра Чеченской Республики (ЧР) с Минкаилом Эжиевым и Ширвани Гунаевым, которые представляют сторону пострадавших на суде. «Я никогда не сомневался в вашем профессионализме и принципиальности, которые вы проявили в ходе судебного разбирательства. Нам же предстоит теперь лишь надеяться, что решение суда будет справедливым и, виновные понесут заслуженное наказание», — сказал Алханов.
Стоит еще раз напомнить суть этого получившего широчайший резонанс дела. В январе 2002 года разведгруппа Ульмана, которая была задействована в специальной операции по Хаттабу, находилась в засаде вблизи дороги Шатой — Дай. Мимо проезжавший автомобиль УАЗ то ли не остановился, то ли разведчики проявили медлительность — версии разнятся.
В ходе заседания был допрошен свидетель старший сержант Эдуард Попов, находившийся в группе Ульмана. Он рассказал о том, как была обстреляна машина и как оказывали помощь пострадавшим.
— Ульман выбежал на дорогу и взмахом руки приказал остановиться двигавшемуся «УАЗику». Машина не только не остановилась, а попыталась сбить Ульмана, после чего он отскочил в сторону, сделал предупредительный выстрел, машина продолжила движение, и только потом дал команду стрелять.
Попов пояснил, что вместе со своим сослуживцем он оказал помощь раненым и наложил жгуты. По его словам, в машине был только один убитый.
— После этого нам дали команду отвести задержанных в овраг. От мужчин пахло спиртным, они рассказывали, что являются мирными жителями. Один из них представился учителем, другой лесником…
Убедившись в том, что в автомобиле находились мирные граждане, а не вооруженные бандиты, разведчики расстреляли пятерых пассажиров, а машину подожгли. Именно так, кстати, действовал советский спецназ в Афганистане, «зачищая» место. В противном случае всегда велик риск оказаться в поле зрения противника, который, получив от «мирного декханина» важные сведения, сядет на «хвост», и в итоге погибнуть, сорвав выполнение задания.
Бывший радист группы Анатолий Асатин сообщил, что перед группой Ульмана при проведении спецоперации по поимке Хаттаба была поставлена задача по организации засады, а не досмотра автомобиля. Аналогичные показания дал Станислав Заровняев, заместитель командира группы, действовавшей в районе Дая. На суде были зачитаны его показания, данные в ходе предварительного следствия. В соответствии с ними, Заровняев в 2002 году разговаривал с Владимиром Воеводиным и тот рассказал ему, что при проведении спецоперации они обстреляли УАЗ, убив одного пассажира. А потом был получен приказ расстрелять остальных. «Нас подставили с этим приказом», — сказал тогда Воеводин своему сослуживцу. Кто отдавал такой приказ, он не уточнил. При этом, по словам Заровняева, понятно, что «самостоятельно принимать решение об уничтожении захваченных Ульман не мог».
А БЫЛ ЛИ ПРИКАЗ?
Командир разведгруппы майор Роман Пожидаев, участвовавшей в спецоперации в районе села Дай рассказал, что перед Чечней командование не проводило специального инструктажа о том, можно ли стрелять по движущемуся автомобилю при блокировании дороги: «Но я по опыту действий в Чечне знаю, что стрелять на поражение можно, только если есть точная информация, что в автомобиле находятся боевики или в случае обстрела военнослужащих пассажирами автомобиля».Однако, насколько мы можем судить, Ульман получил по рации вполне конкретный приказ ликвидировать свидетелей. Его дал майор Алексей Перелевский, заместитель командира в/ч 87 341. Сам Перелевский утверждает, что просто ретранслировал распоряжение руководителя всей специальной операции полковника Владимира Плотникова, однако тот это категорически отрицает.
В суде Плотников пояснил, что являлся руководителем операции, но ему… не подчинялись группы спецназа (!), и приказов им он не отдавал.
— Я не отдавал приказов и распоряжений группам спецназа. В конкретной операции ими должен был руководить Золотарев. Я не знаю, с кем была связь у Ульмана, и кто ему отдавал распоряжения. Я команду о подрыве или сожжении УАЗа или расстреле людей не отдавал ни Перелевскому, ни кому-либо еще.
Так был ли приказ вышестоящих командиров капитану Ульману на уничтожение пассажиров остановленной машины? Именно так, по идее, должен звучать главный вопрос, ответ на который даст или нет нынешнее, третье судебное заседание.
Как без обиняков сообщил в суде Невмержицкий, в тот период представитель комендатуры Шатойского района, он в рамках спецоперации, следуя на БТР по дороге из села Дай, наткнулся на группу Ульмана. По его словам, Ульман попросил его передать старшему, что у него проблемы со связью и пусть штаб выйдет на него при помощи радиостанции «Северок».
— Ко мне подбежал Ульман, сказал: «У меня нет связи». Попросил, чтобы я передал старшему завести «Северок» и выйти на связь. Я у него спросил: «Подстрелили кого-то?» Он ответил: «Типа того».
А еще Невмержицкий не стал утаивать, что после ответа руководителя операции он рекомендовал подорвать машину, имитировав, тем самым, «подрыв на фугасе, чтобы избежать противодействия местных жителей». На что Плотников ответил: «Точно, позже сожжем».
Вообще немногословные очевидцы трагедии только соглашаются или нет со своими прошлыми показаниями, которые им старательно зачитывают то представители прокуратуры, то защитники, а то и сами судьи. Преследуя каждый свои конъюнктурные цели, обвинители предлагают свидетелям подтвердить показания, данные на следствии 2002 года, адвокаты — на суде 2004−2005 годов. Учитывая, что показания эти, как правило, носят противоречивый характер, свидетелю приходится выбирать, когда же он говорил правду, или соглашаться и с теми и с другими, ссылаясь на свойства человеческой памяти.
Зато командир сводного батальона спецназа ГРУ Евгений Иванов честно рассказывал прессе: «Я принял все меры, чтобы дело заглохло, так как, даже если действия группы Ульмана противоречат законам, пускай погибли и мирные чеченцы, разведчиков оправдывает то, что они выполняли боевую задачу».
Растиражированные в прессе показания о том, кто дал приказ на расстрел и что, мол, командование части пыталось скрыть преступление, устраивая тренинги всем участникам происшествия, так же были зачитаны из томов дела. И если суд даст ответ на главный вопрос: «Кто и в какой форме отдал группе капитана Ульмана приказ на уничтожение чеченцев, ехавших в машине?», то дело примет совершенно иной оборот. На скамье подсудимых вместо спецназовцев могут оказаться военные в ранге выше майора.
Если же спецназовцы будут осуждены вопреки получившему огласку факту отдачи им приказа на ликвидацию, это может создать опасный прецедент. Под вопросом оказывается беспрекословность подчинения приказам командиров в условиях военного времени. «Святая святых». Как подчиняться приказам командиров, если тебя потом за это осудят?! Требовать подтверждения в письменной форме? Но это уже полный абзац.
Пока же подсудимые находятся в общем зале и выходят на перекур вместе с адвокатами, свидетелями и журналистами…
Примечательно, что все родственники потерпевших, пойдя на принцип, отказались вдруг от иска за принесенный материальный ущерб. Хотя на предыдущих судебных процессах они заявляли финансовую сторону — в зависимости от понесенных ими расходов на захоронение погибших, а также исходя из стоимости УАЗа и личных вещей и денег, которые имели при себе погибшие. Тогда общая сумма ущерба оценивалась в 1 миллион долларов.
ВОЙНА БЕЗ ВОЙНЫ
Такова, вкратце, драматическая фабула этого сюжета. Одной из причин судебной тяжбы является юридическая расплывчатость и неопределенность второй «чеченской», которую из сугубо политических соображений закамуфлировали под «контртеррористическую операцию на Северном Кавказе». Все прекрасно понимают — шла полномасштабная война со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Опасный противник был повсюду, обладая разветвленной агентурой и добровольными помощниками среди населения.Так что разведчики действовали по классической схеме. Кто может их упрекнуть?
Она аморальна, эта схема? С точки зрения мирного времени — несомненно. Однако, к сожалению, любая война диктует свои правила поведения в экстремальных ситуациях, и вопросы абстрактного гуманизма отбрасываются назад, будучи подмяты боевой целесообразностью и элементарной необходимостью выжить.
Так было. И так будет. Когда же наступает мир (или его видимость), то крайними, как показывает опыт многих стран, всегда оказываются люди в погонах. И тогда велеречивые политики (сами порой приложившие руку к развязыванию конфликта) сполна отыгрываются на военных, изображая их кровожадными исчадиями ада.
Сразу оговорюсь: речь идет не о сожженной немцами белорусской Хатыни, испанском городе Герника, германском Дрездене, стертом с лица земли ковровыми бомбежками британской и американской авиации или вьетнамской деревне Сонгми, где «отличились» янки. Там имели место как раз военные преступления, и действия армии не были никоим образом обусловлены оперативно-тактической или какой иной необходимостью.
С духовной точки зрения любая война преступна и аморальна, даже та, которая носит характер отечественной, т. е. справедливой с позиций государственных или национальных интересов. И не случайно, что раньше Церковь не допускала в течение нескольких лет до причастия воинов, вернувшихся с полей сражений, ибо они, выполняя приказы командиров, совершали однако ж страшный грех — грех убийства.
И еще одно обстоятельство приходит на ум при ознакомлении с «делом Ульмана». Отчего получается игра в одни ворота? Нам постоянно рассказывают, как в Чечне сдаются боевики — поодиночке, группами. Все они, как нас убеждают, проходят проверку и, «если они не совершили серьезных преступлений», возвращаются к мирной жизни. Все замечательно! Но что-то не слышно, чтобы хоть кого-то из них осудили за совершенные ими злодеяния. И не надо людей дурачить, что эти доблестные «мечи Аллаха», воюя все эти годы на Северном Кавказе, как одержимые, ухитрились-таки не запачкать руки кровью российских военных, чеченских милиционеров и мирных жителей.
Тогда почему одних, спрашивается, с восхитительной легкостью подводят под амнистию, а других — нет? Ответ хорошо известен.
И может быть, хватит занимать в этом вопросе половинчатую позицию, умиротворяя «чеченскую общественность». Хотите амнистию — отлично! Только объявляйте ее для всех.
В противном случае вчерашних боевиков, сложивших оружие, нужно подводить не под какие-то личные гарантии Рамзана Кадырова, а судить по всей строгости закона. Без каких-либо поблажек.
Трудно не согласиться с мнением бывшего начальника разведки ВДВ полковника Павла Поповских, знающего почем фунт тюремно-судебного лиха:
«Совершенно ясно, что это дело приобрело политический характер. Оказывается давление на суд, что очевидно даже непосвященному. Это уже политика. У меня одна оценка. Для командиров — офицеров, прапорщиков и сержантов, которые планируют операции, ходят в бой, погибают и хоронят солдат и офицеров, убивают сами, это самая настоящая война. Это для нас, когда мы сидим в Москве, кажется, что там снимается кино про войну с террористами. Но для них это война! И судить солдата на войне по уголовному кодексу мирного времени? Это нонсенс. Нонсенс, что солдата судят за то, что он убил первым, а не его! Это касается не только дела Ульмана, но и всех других военных процессов. Это очень вредит имиджу президента, Вооруженных сил, нашей правоохранительной системе. И все это еще, без сомнения, аукнется».
