 |
| НГ-Религии | Владимир Легойда | 22.02.2007 |
— В одном из интервью вы сказали, что редактируемый вами журнал «Фома» — не исключительно молодежное издание, потому что человек может начать искать ответы на вечные вопросы и в 40, и в 60 лет. Получается, что вы готовы в доступной форме предложить уже готовые ответы?
— Я не склонен считать, что на те вопросы, которые мы задаем в «Фоме», можно дать готовые ответы. Правильно сформулированный вопрос в духовном поиске — это уже очень хорошо. Готовый ответ — это своего рода шаблон поведения, а духовный поиск, по крайней мере в христианстве, принципиально не предполагает таких шаблонов. Последнее — это как раз один из критериев сектантского сознания.
Конечно, «Фома» — православный журнал, то есть мы нашли для себя некий ответ, лежащий в области православной традиции. Мы не скрываем свою позицию, готовы ее отстаивать, но в то же время слушаем, что говорит наш читатель. Диалог — это беседа, в которой люди слышат друг друга. Как раз этого не хватает, например, политикам.
— Существует ли вообще такое явление, как «православная журналистика»?
— Православный журналист — это верующий человек, у которого есть определенная профессия. Принципы профессии универсальны: православный летчик не летает как-то по-особому, не выполняет православную «петлю Нестерова». Однако если человек делает православный журнал, было бы странно, если бы он занимал отстраненную «журналистскую» позицию и скрывал свое мировоззрение.
Сегодня принято считать, что хороший журналист находится «над схваткой», и здесь хотелось бы привести такую параллель. В Древней Греции были софисты и был Сократ. Если высшим искусством софистов считалось умение доказать противоположные точки зрения за ту или иную сумму денег, то Сократ был первым философом, которого интересовала истина и который подводил людей к ее поиску. Мы не должны становиться «журналистами-софистами».
— Существует штамп — «мода на религию». Существует ли такая мода в действительности и чем религия может привлекать, например, молодежь?
— С одной стороны, в «моде на религию» нет ничего плохого. Если бы молодежь чаще ходила в храм, чем к пивному ларьку, то и страна была бы немного другой. Но, с другой — «мода на религию» несет в себе и опасность — это стремление человека поступать, как все, действовать по принципу «все верующие, и я тоже буду верующим». Мода — это когда вера начинается с ношения платка и длинной юбки, а не с Христа в сердце.
Такая логика может выхолостить религию похлеще ГУЛАГа. Посмотрите: в России вера уничтожалась 70 лет, а в Западной Европе в этом плане эпоха была довольно спокойной. И где сегодня выше градус религиозности? Безусловно, у нас. В Европе безо всяких лагерей и запретов религия маргинализирована до предела обществом потребления.
Опасность моды — в превращении религии в привычное дело, а религия, и христианство в частности, привычным делом быть не может. Содержание веры — это любовь, а любовь — это усилие, преодоление и труд, но не привычка. Если человек несколько лет ходит в храм, то это ничего не значит, но если он на пороге смерти целует Евангелие, то это и есть вера.
— Насколько для России характерна тенденция к омоложению православия?
— Социологически очень характерна. Институт общественного проектирования Валерия Фадеева провел фундаментальное исследование стратификации российского общества, которое показало, что представления о православных как о неграмотных пожилых людях не соответствуют действительности.
Портрет среднестатистического верующего сегодня максимально приближен к портрету среднестатистического россиянина как с точки зрения образования или реакции на повседневность, так и в плане возраста — это 44−46 лет. Остается вопрос «качества» верующих, который обсуждают и в Церкви, однако я не знаю, как можно измерить это качество. Частота причащений — не критерий, потому что вера — это путь, и сомнения на этом пути могут случаться по нескольку раз на день.
— Возможно ли осуществлять христианскую проповедь средствами молодежной культуры, например рок-музыки?
— Речь идет о попытках установить контакт с молодежной аудиторией, и это правильно. В противном случае Церкви придется заключить, что ее проповедь обращена ко всем, кроме тех, кто ходит на рок-концерты. В то же время ясно, что миссионер — это не человек, который ставит в календаре галочку напротив записи «выступить на рок-концерте», он изучает определенную среду. Святитель Николай Японский начал свою миссионерскую деятельность с изучения японского языка, который является языком не только в лингвистическом смысле, но и языком культуры.
Конечно, существуют непереводимые вещи, необходимо знать меру. Дьякон Андрей Кураев едва ли станет петь вместе с Кинчевым, а митрополит Кирилл на встрече с рок-музыкантами — говорить им, что сам слушает рок. Музыкантам и поклонникам этой музыки дают возможность понять, что для Церкви они не сатанисты, а люди, образ Божий. Когда православный говорит, что человек — образ Божий, он имеет в виду всех людей, а не только прихожан своего храма. Это самая опасная тенденция — полагать, что Церковь ограничивается пределами своего прихода.
Естественно, идея «проповеди рокерам» не должна быть обязательной для всех. Могу сказать, что во время учебы в США я помогал издавать православный журнал для панков. Но многие из тех, кто делал этот журнал, принадлежали к панковской субкультуре, это был их язык. Я панком не был, поэтому «Фома» — не журнал для панков. Если кто-то сделает такое издание у нас в стране — пожалуйста, но этим не должны заниматься все.
— Как вы относитесь к преподаванию «Основ православной культуры» (ОПК) в светской школе?
— Положительно. Мне кажется, что часть нашего общества борется с фантомными опасностями, с «ветряными мельницами». У средней школы есть куда более серьезные проблемы, чем ОПК. Не стоит бояться говорить о религии в школе. Принцип светскости может быть нарушен только в том случае, если священник станет в начале занятий призывать детей к молитве или ставить им двойки за то, что они не выучили «Отче наш». Светскость курса определяется методом преподавания, а не содержанием предмета.
Могут ли ОПК создать проблемы? Могут, причем для самой Русской Православной Церкви. Если предмет будут преподавать плохо подготовленные люди, они воспитают поколение, которое не будет любить православие и Церковь. Но это проблема Церкви, а не чиновников.
Лично для меня название курса не принципиально. Пусть это будет профессиональный и глубокий курс «Основ русской культуры», при подготовке которого использовались бы работы культурологов, занимавшихся исследованием христианства, — Аверинцева, Лосева, Лотмана и т. д.
Противники ОПК утверждают, что в классе, где учатся и православные, и мусульмане, изучение основ православия породит конфликт. Я же полагаю, что мы получим конфликт тогда, когда один ребенок будет изучать ОПК, другой — основы ислама, а культуру друг друга они знать не будут.
Станислав Минин
http://religion.ng.ru/society/2007−02−21/4_nachalo.html
