 |
| Столетие.Ru | Наталья Нарочницкая | 23.02.2007 |
Могу сказать откровенно, когда я слушала выступление президента России в Мюнхене, пусть меня обвинят в лести, но я слушала и думала — вот это говорит мой президент. Причем все было сказано без всякой агрессии, я бы сказала, с саркастической иронией. Это тоже мне очень понравилось. Наш президент по сути сказал — вы, конечно, можете и дальше продолжать свое дело, но только не думайте, что другие — дураки и этого не понимают…
Конечно, все ждут, чтобы риторика стала не просто риторикой. Для этого нужна национальная консолидация, консолидация в моральном смысле. Должна быть гражданская позиция. И опять же — должное отношение к армии.
История национальных катастроф показывает, что барометром кризиса является отношение к институтам самосохранения общества. Это, прежде всего, армия. В годы смут именно ее в первую очередь обвиняют в грехах общества. Вспомним 1917-й и 1991-й… Когда же приходит время собирать камни — с нее начинается возрождение. По отношению к армии судят о национальном самосознании — а это главный нематериальный компонент национальной безопасности.
Мы видим, что фактор силы не только не утратил значения в наш век демократии и так называемых общечеловеческих ценностей. Судоходные реки, незамерзающие порты нужны были и монархиям XVIII века, нужны они и суверенным демократиям XXI века.
Экономический фактор вырос в своем значении, но он никогда не был определяющим. Надо понимать, что фактор силы по-прежнему играет огромную роль. Со всей очевидностью показывает нам это десятилетний период развития международных отношений, та реальная политика «образцовых» стран, на которые нам указывал пальцем наш бывший министр иностранных дел Козырев. Это показывает нам политика Соединенных Штатов. Именно американская политика виновата в том, что ряд стран, имеющих соответствующие технологии, будет стремиться к овладению ядерным оружием, чтобы защитить хоть какой-то свой нейтралитет, чтобы избежать втягивания в орбиту американской политики. Смотрите, КНДР давно бы уже раздавили. Неизвестно до сих пор, есть ли у нее действительно ядерное оружие. Но с Северной Кореей договорились, они даже что-то получили в обмен за свой отказ никому не известно, от чего… Мне не близок северокорейский режим. Но вспомним Устав ООН, по которому утверждается суверенное равенство всех субъектов международного общения. Кстати, такую фразу В.В.Путин в своей речи произнес.
Я «трубила» о проблемах национальной безопасности, начиная с 1991-го. Вспоминается эпизод, который был моим «боевым крещением». Ведь не всегда я выходила на трибуну, не всегда была смелая, не всегда часто выступала. Было время, когда все во мне клокотало от негодования, но я стеснялась об этом говорить… Потому что не встречала в тех дискуссиях, которые мне приходилось слышать, такого подхода, который сложился у меня еще в конце 1980-х- и не марксистский, и не либерально-западнический, которые в том постсоветском виде были фактически сторонами одного учения, где места России, как преемственному явлению, не было.
Так вот, в декабре 1991 года, через три дня после беловежских соглашений, в Академии Генштаба проходила конференция, запланированная еще за полгода, о безопасности Российской Федерации. В Беловежской пуще только что произошла геополитическая катастрофа, для меня это было очевидным, я думала, что вся страна выйдет на улицы и скажет: «Нас обманули. Мы не хотели обкомов и марксизма, которые надоели, как горькая редька, но держава-то причем?»
Но на той конференции все молчали об этом, присутствовали там военные в основном в звании старших офицеров, а также сотрудники Института мировой экономики и международных отношений, в котором я тогда была никому не известным кандидатом наук, старшим научным сотрудником. На конференции читались тексты, подготовленные до этой катастрофы, которая меняла все. Но военные делали вид, что ничего не произошло. А я сижу, собираюсь с духом, робею, даже губы у меня шевелились — сказать или не сказать? Мое выступление — после обеденного перерыва. Выхожу на трибуну и обращаюсь к залу: «Господа офицеры!» А ведь тогда еще и партком сидел где-то рядом, для них слово «господа» было, как красная тряпка. Все как будто очнулись… Я тогда именно так решила к ним обратиться, чтобы зал вздрогнул, иначе — стали бы меня слушать? Все уже устали, а тут, подумаешь, какая-то научная сотрудница…
Почему слово «господа» было красной тряпкой? В душе ведь эти офицеры были патриоты, но раз я назвала их не товарищами, значит, они подумали — перед ними демократ-западник. Президиум оглянулся на меня, зал замолк. И тут я говорю, помню каждое слово, для меня самой эта конференция стала очень важной вехой, которая меня освободила от страха: «Господа офицеры! В этом зале, сверкающем золотыми погонами, приходится мне, женщине, первой сказать, что же все-таки произошло. Произошла геополитическая катастрофа». Далее я сказала о том, что разрушен не Советский Союз, а историческое государство Российское. Под флагом прощания с тоталитаризмом мы отреклись от отеческих гробов не советской эпохи, а 300-летней российской истории. Где Кючук-Кайнарджийский мир, где Полтава, где Ништадтский мир?!… Вскоре для военных встанет вопрос — какому государству присягать? Еще могут заставить друг с другом воевать… Я тогда сразу сказала, что мы потеряем позиции на Украине, встанет вопрос о Черноморском флоте. Военные слушали, затаив дыхание. И молчали. Только один капитан где-то в задних рядах крикнул: «Наталия Алексеевна! Правильно!» Некоторые офицеры потом в кулуарах пожимали мне руку, озираясь от страха.
Я не хочу никого ни в чем обвинять, но думаю, что до многих тогда еще не дошло осознание происшедшего. Наша тогдашняя пропаганда, на мой взгляд, преступно недооценивала то, что, цепляясь за коммунизм, государство полностью отождествляется с ним, вместо того, чтобы разделить понятия — Отечество и политический институт, который почти все хотели как-то изменить. Пропаганда была такая — ты любишь Отечество, потому что оно социалистическое. Разочаровался в социализме, значит, можно разлюбить и Отечество… А Отечество надо любить просто, как велит долг, потому что так мы любим маму.
Сегодня, когда приближается День Защитника Отечества, я по-прежнему снимаю шапку перед нашей армией, потому что, несмотря на пережитое в 1990-х годах глумление, она все-таки сохраняет себя. Помните, в первую чеченскую кампанию наша армия стояла перед якобы «непонятной задачей». Со всех экранов и со всех печатных страниц слышен был либеральный вой, что эта война ненужная, непонятная и преступная. Извините, но как может быть непонятной война за территориальную целостность и неделимость Отечества. По-моему, ничего более понятного нет. И нашему солдату, прошедшему те бои, нечего стыдится. Они в итоге научились воевать. Хотя чего там только не было… Всю правду о том ужасе, наверно, еще невозможно рассказать.
Я очень горжусь тем, что являюсь внучкой полного Георгиевского кавалера, прапорщика русской армии Ивана Демьяновича Подолякина, что его дочь, моя мать была партизанкой Великой Отечественной войны. Они, выросшие в государствах с разным строем, воевали за одно и то же Отечество. Мой дядя, муж моей тети, тоже партизанки, дошел до Берлина. В 1990-х годах память о войне пытались принизить, поэтому мне пришлось написать книгу «За что и с кем мы воевали». Неуместно обсуждать грехи государства, политического института, когда беда случилась с Отечеством. Надо защитить Отечество, его право на продолжение своей истории, а потом уже обсуждать, каким должно быть государство, как форма существования Отечества.
В нашей армии, несмотря на то, как её показывают СМИ, очень много честных, порядочных офицеров. Их мучают современные нестроения в армии и государстве. Но они продолжают нести ответственность за то, что происходит в армии. Человек под присягой — это особый человек, и к нему нужно относиться очень бережно, с подобающим уважением. Ведь когда принимают присягу, тем самым отказываются от части своих гражданских и политических прав. Это большая осознанная жертва. Человек должен молчать, когда другой может позволить себе разглагольствовать, сидя в кресле. Офицер — представитель государства, а не просто абстрактный индивид. Очень легко в кресле рассуждать о различных грехах и несовершенствах, почему-то себя считая несопричастным. Они, военные, сопричастны и это бремя, большой груз лежит на их плечах. А те подлецы, которые, увы, есть везде, они приходят в армию с «гражданки», из нашего больного общества. Какое общество, такая и армия. Как говорится, нечего на зеркало пенять… Мы все в этом виноваты.
Далеко не каждый вид человеческой деятельности именуют службой. Есть только священническое служение, служба военная и дипломатическая. Это особая ответственность, и таких людей надо уважать. Надо посмотреть на наше общество. Будет оно оздоравливаться, будут в нем воспитывать с детства — береги честь смолоду, значит, и в армии положение будет лучше, несмотря на материальную скудость. Я как депутат считаю, что надо бить и бить в одну точку, чтобы обеспечить армию финансированием, жильем и всем необходимым.
Я хочу пожелать нашим военным — не слушать то грязное, что порой летит им в спину. И понимать, что даже если на них клевещут, они должны исполнять свой долг, потому что Господь знает о том, что они его исполняют. Ничто хорошее не пропадает втуне, не зависит от сиюминутных обстоятельств. Я хотела бы пожелать этого внутреннего мужества — нести с Божьей помощью честь офицера и солдата русской армии, которая побеждала всегда.
