Страсти по Кормильцеву

Ред.

Я навещал Илью в больницах и хосписе в последние две-три недели до его кончины. Я его раньше не знал и даже имени его не слышал. S (имя его не называю, уважая его желание пребывать в неизестности), с которым я знаком уже 15 лет, и которому Илья, по его словам, произнёс шахаду перед своей кончиной, позвонил мне и попросил навестить Илью в госпитале Св. Фомы в Лондоне. Я позвонил Илье, спросил, что ему принести, и пошёл навестить его, причём даже не как диакон, а чисто по-человечески. Я увидел страждущего от тяжелейшей болезни человека, который, однако, стойко держался и до конца верил в исцеление. Я продолжал навещать его. Мы говорили о литературе, о Боге, о религии. Он хорошо отзывался о Мамонове, говорил, что тот — большой актёр. Он говорил, что знает, за что ему эта болезнь, и вообще в нём было смирение, какое-то осознание. Он говорил, что хотел бы как-нибудь мне исповедаться, но я ответил, что я не священник и не могу принимать исповедь. Он сказал: «ну тогда не исповедь, а просто расскажу о моих ошибках». Мы оставили это на потом, но потом были постоянные переезды, а потом он внезапно умер. Но я думаю, что Бог примет его намерение за исповедь. Я пообещал принести ему в следующий раз молитвослов и псалтирь, причём он сказал, что если молитвослов на церковно-славянском, то это нормально, так как он может читать на нём. Я навещал его в свободное от работы время (я жалованья в церкви не получаю, поэтому работаю), Приходил и читал ему Евангелие, особенно те места, где говорится об исцелениях Господом, канон о болящих, акафист «Всецарице», приносил ему из церкви просфорки и святую воду, масло с мирром от мощей Св. Николая Чудотворца и мазал его. И он всему был рад и никогда ни от чего не отказывался. Помню, когда читал канон о болящем, он тоже подключался к молитве и повторял вслед за мной «Господи помилуй». К нему приходила также его домохозяйка, и тоже приносила из церкви просфорки и святую воду, которые он потреблял. Ещё одна наша прихожанка, которая приходила к нему с журналистами, подарила ему иконку Божьей Матери и он просил её достать для него иконку Св. Пророка Илии, ему потом её передали из Москвы. И никто никогда не слышал от него о намерении или желании отказаться от крещения и принять ислам. Потом приехал S (он не из Лондона) и был с ним до его кончины, помогал с переездом в госпиталь Масден, ухаживал за ним (они были знакомы до болезни Ильи). Естественно он оказывал на Илью влияние, читал ему Коран и молитвы на арабском. Было даже такое, что он читал Коран, а потом я читал канон. Илья не был воцерковлённым человеком и всё принимал, так как считал, что всё на пользу его выздоровлению. Я спрашивал его, чувствует ли он разницу, когда S и читаем молитвы. Он сказал «да, разные энергии». В пятницу, за день до его кончины, я читал ему акафист иконе Богородицы «Всецарица» (который читается над больными онкологическими заболеваниями). После этого он совершенно внятно сказал, обращаясь в первую очередь к S, «мне Иса ближе» (Иса — это Иисус в исламе).

В воскресение, после службы я купил продукты и пошёл в госпиталь. По пути я позвонил S, и тот сообщил мне о том, что Илья ушёл в 10 утра. Я, помню, сразу подумал, что сейчас S скажет, что Илья принял ислам. Так оно и случилось. Я сразу же заявил ему, что не верю в это, он ничего не ответил. Потом он сказал, что в госпиталь уже идти не стоит, так как тело Ильи уже переносят в морг. Тогда я связался с женой Ильи и предложил обсудить ситуацию, она попросила меня приехать к ней. Я рассказал ей о наших встречах с Ильёй и о том, что он говорил. Она рассказала мне о последних его минутах, она сказала, что он приходил в себя и снова забывался, и что в конце он просил хлеба (она думала, что, возможно, он имел в виду просфору, но она не поняла). Он хотел жить и до конца верил в исцеление. Помню, мы говорили о его переводческой деятельности и я сказал ему, что всё мечтаю выучить итальянский язык. Он сказал,"вот выздоровею и научу вас".

Трудно судить, что конкретно происходило в ту ночь, но ясно одно, что до последних дней он не отрекался ни от христианства, ни от своего крещения. На следующее утро жена Ильи сообщила S о нашей с ней встрече, тот позвонил мне и стал истерично орать на меня. Потом перезвонил и извинился. Потом он пришёл ко мне на работу и стал снова «наезжать» на меня, что я лезу не в своё дело, что Илья — общественная фигура, что я мог бы его жене всё это рассказать и потом, что меня попросили только сходить к Илье и отнести продукты, а не читать Евангелие и молитвы, и пытался представить дело так, что я силой ему всё навязывал. Я ответил ему, что это дело моей совести и ответственности за посмертную судьбу души Ильи, который за время нашего краткого знакомства стал мне по-своему дорог, что мне совершенно безразлично его общественное положение, и что для меня встреча с ним была встречей со страждущей душой, которой нужно было дать тепло и надежду. Я молюсь за него, вчера в день памяти Блаженной Ксении Петербургской молился о его упокоении на панихиде в церкви (вчера было 3 дня со дня смерти), буду и дальше молиться и всех вас призываю делать то же. И последнее, в ночь с субботы на воскресенье я вдруг проснулся от вскрика, прозвучавшего на уровне груди… Но не хочу спекулировать или строить догадки по поводу того, что это могло быть.

Диакон Вадим. Лондон.

P. S. Остается открытым вопрос: зачем православным и мусульманам заниматься перетягиванием мертвого Кормильцева к себе?

Интернет-журнал «Русская неделя»