 |
| Русский вестник | Сергей Фомин | 29.12.2006 |
Чтобы скрыть правду, не дать одуматься и покаяться людям, с тех пор детьми лжи навалены целые глыбы клеветы — на любой вкус. Вырваться из-под этих завалов можно, только не торопясь, разматывая весь этот клубок. Это пытается сделать в своем новом многотомном труде («Григорий Распутин: расследование») наш постоянный автор — писатель и историк Сергей Фомин. Первый его том — «Наказание Правдой» — был завершен в преддверии 90-летия убиения Григория Ефимовича Распутина.
Предлагаем вниманию наших читателей некоторые главы из этой новой книги. Они проиллюстрированы гнусными карикатурами того времени, свидетельствующими о том, что и тогда в России царил разгул антирусского либерализма.
Мы (весь мир) страшно изолгались"(1).
А. Блок
История — это порой то, чего никогда не происходило, описанное тем, кто никогда там не был.
Э. Х. Понсела
В красном хмелю
Первый выстрел революции в России прозвучал в Петрограде на набережной Мойки в Юсуповском дворце в ночь на 17 декабря 1916 года.С того дня параллелизм событий принимал все более зловещий характер…
«В эту ночь, — писали позднее пережившие крушение Империи, — известная персона, проживавшая в чертовом парадизе, то есть С.-Петербурге, была спущена в прорубь Невы. Газеты в следующие дни были переполнены самыми заманчивыми сообщениями, намеками и разоблачениями. Январь прошел в зловещей напряженности, в феврале началось движение народа и войск в Петербурге […]
Запасные части армии уже давно были готовы…"(2)
В первые дни «великой безкровной» редакторы многих столичных газет искренно недоумевали: «…Главный материал газеты — критика правительства, — что же теперь делать?"(3)
Однако растерянность вскоре сменилась новыми, еще более разнузданными потоками грязи…
«С гиком неслись мальчишки, выкрикивая заманчивые заголовки газетных сообщений — «Арест Николая 2», «Распутин и Царский двор» и т. п. С треском сдирали Двуглавых Орлов всюду, где они были, на аптеках, магазинах, учреждениях. Наступившая оттепель способствовала общему одушевлению, со всех возвышенных мест на разных языках произносились речи. […]
Это было не только внешнее событие, но и глубоко внутреннее. Народ целые столетия был связан личностью Монарха и вслед за Ним Православной Церковью. Первая сила в несколько дней перестала существовать, вторая довольно быстро последовала за ней"(4).
«Я встречал священников и дьяконов, — описывал первые дни революции старый петербуржец, — которые шли с торжеством на довольных лицах. […] Кажется, и придворное духовенство приветствовало падение Царизма. Еще недавно оно напечатало особую записку, где высказывалось, что придворное духовенство ни в каком случае не отделяет себя от государства"(5).
«Кому башка не дорога, тот и поминай, — вполне открыто заявил еще 1 марта один иеромонах. — А я поминать не буду!"(6)
На деле священство не хотело над собой не только Царской, но и вообще никакой другой власти. Революционному обер-прокурору Св. Синода заявляли, что «Христос больше не будет прикован к руке центуриона, что раз нет больше Монарха, не требуется больше и «ока монаршего» — обер-прокуратура отменяется"(7). Наивные, конечно, люди! Будет еще для них и обер-прокурор, и министр исповеданий, и председатель Совета по делам Русской Православной Церкви, и даже председатель Совета по делам религий… Всё будет и конца этому не предвидится…
Приведем несколько выписок из дневника писателя А. М. Ремизова за 1917 г. (все до октябрьского переворота): «В Киево-Печерской Лавре над мощами Паисия перевернуты вверх ногами мощи Тита воина, ударили ножом в ногу мощи Исаии». «Из села приехал батюшка на Троицу. Всенощную служили. Встретили недоброжелательно. И несколько парней (беглых) выкололи глаз Николе […] Во время дождя возвращались в деревню, утонули в дожде, упали и залило». Не может, разумеется, не поражать народное богохульство, но когда, в редких случаях, следовало возмездие от людей, ужасала его почти что ветхозаветная жестокость. «В селе Гребенникове Сумского уезда крестьянин Гриценко во время молебна разбил икону Николая Чудотворца. Крестьяне постановили удалить на поселение Гриценко и доставили его в тюрьму. Сумский уездный комитет, по настоянию благочинного и других священников, вынес постановление, что Гриценко должен умереть голодной смертью. Постановление приведено в исполнение. Ему не дали пищи, и Гриценко умер в страшных мучениях"(8).
«- Помолиться бы, — говорила женщина.
— За кого молиться: митрополит арестован, Царь отказался, другой Царь отказался, за ломового извозчика разве?"(9)
Но всё, конечно, было еще глубже и… страшнее!
«Нынче в простой деревне, говорят, и там в Бога не верят, религии нет.
Девушке говорят:
— Грешно ведь?
А она:
— Что грешно, Бога-то нет. Если б Он был, то разве бы Он, когда я молилась об здоровьи матери, не послал бы ей здоровья. Его нет! Для меня Бог тот, кто мне дает то, что я прошу, для меня Бог тот, кто мне благодетельствует, а другого бога не было и не будет. […]
…Уж давно мы не Богу молимся, а счастью своему молимся, благополучию своему молимся, не к Богу обращаемся, а к благополучию своему, и не Бога мы любим, а благополучие свое любим. И в этом […] предчувствовался весь ужас соскальзыванья в бездну, в которую мы нынче скользим. Страшно впасть в руку Бога Живого"(10).
«То, что связывало Россию в единое целое, исчезло, как бы под дуновением ветра. Этот ветер явно уже дул на великих российских равнинах, и целое столетие русская интеллигенция направляла его в одну точку. Теперь ее мечты сбылись"(11).
Потом, правда, выяснилось, что та самая интеллигенция «неожиданно для самой себя оказалась связанной с падшим строем множеством всевозможных связей гораздо глубже, чем она сама это предполагала…"(12)
Об этом еще в годы первой русской революции с полной откровенностью (за что его потом сильно укоряли) писал М. О. Гершензон: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной"(13).
Впрочем, до осознания этого на собственной шкуре нужно было еще дожить.
А пока что на улицах революционного Петрограда гулял красный хмель!..
Россия вся в сияньи солнца —
Наш Петроград — четвертый Рим (14)
— пели сбитые с толку толпы, забывая (?) что четвертому Риму не быти, по определению, что таковым провозгласит себя царство антихриста.
«Акафисты» революции
Не было забыто в этой революционной вакханалии и имя Григория Ефимовича….«…Общество, — писал уже в первые дни после его убийства журналист одной из столичных газет, — сделало Распутина фетишем и секло его, как секут божков своих дикари». Теперь, после того как его убили, «всю горечь унижения своего, обиды сознание безсильного и безпомощного общества изливает в ядовитых насмешках над покойным"(15).
Тесное переплетение жизни и смерти Г. Е. Распутина с судьбой Царственных мучеников стало объектом самой безсовестной, прямо-таки разнузданной клеветы и фальсификации. Причем ничего иного в России просто нельзя было писать (между февральским и октябрьским переворотами 1917 г. в силу тотального террора общественности, после октября 1917-го и до недавних пор — из-за жесточайшей цензуры).
«Невский был запружен народом. Стены покрыты были плакатами. Выходило множество газет. Продавали брошюры, в которых сообщались скандальные сведения об отношениях Григория Распутина к Царскому Семейству, о его убийстве, о фрейлине Вырубовой…"(16)
Расхожие устные домыслы предпереворотного периода в марте 1917 г. легли на бумагу, сначала заполнив собою столбцы газет и журналов, потом потекли со страниц тощих брошюрок, затем перебрались на театральные подмостки, а там, наконец, достигли и экранов синематографа, вскоре провозглашенного «дедушкой Лениным», по силе воздействия на человека, «важнейшим из искусств».
Гнусного 8-месячного потока клеветы 1917 года хватило надолго. В воистину судьбоносные для России дни газеты и журналы были буквально переполнены совершенно фантастическим безнаказанным (по крайней мере, здесь, на земле) враньем. Широкой рекой оно лилось со страниц многочисленных низкопробных книг и брошюр…
О Государе распространялись представления как «о недалеком, слабом и безхарактерном человеке, который стал игрушкой в руках эгоистических слуг […] Императора обманывают, им манипулируют, с грязным мужиком ему изменяет жена"(17).
«Когда Александра Федоровна, навинченная Распутиным, является в кабинет Государя, — откровенничал в одном из бульварных листков князь Ф. Ф. Юсупов, — он — я не преувеличиваю — буквально прячется от нее под стол"(18).
Но особую злобу вызывала Царица мученица.
«Императрица, — констатирует современный исследователь, — становится объектом ненависти, ей желали смерти"(19). Царицу обвиняли в попытках захватить власть, в шпионаже в пользу Германии, в супружеской измене и разврате…
В выражениях не стеснялись:
«Самодержец Всероссийский Алиса Гессенская"(20).
«Долой Сашку!"(21) — кричали в феврале 1917 г. во время демонстраций.
«…Насадила такой разврат, что затмила собой самых отъявленных распутников и распутниц человечества"(22).
Если не щадили Коронованных Особ, то что уж говорить о крестьянине Г. Е. Распутине. Никто не желал принимать в расчет, что его уже давно нет, что он убит, закопан.
«Император царствует, но управляет императрица… Под указку Распутина». «Честолюбивая немка» и «развратный мужик"(23).
«Канцлер Российской Империи», «некоронованный монарх», «неофициальный русский царь и патриарх"(24).
Впоследствии, уже при большевиках, эту «мысль», правда уже под раскольничьим соусом, пытался развивать в своих лекциях в Народном университете М. М. Пришвин. В ноябре 1919 г. он записал, что слушатели особенно хорошо усвоили одну из высказанных им мыслей: о том, что Григорий Распутин был орудием мести протопопа Аввакума царю Алексею и сыну его Петру, был Распутин царем, а царь Николай его рабом"(25).
Даже такой прагматик как Ленин, словно утратив чувство реальности, в статьях 1917 года называет Г. Е. Распутина главой «царской шайки», утверждает, что союз с «англо-французскими миллиардерами» заключали царь и Распутин (26).
На «любителей» были рассчитаны даже сочиненные несколько кощунственных «акафистов».
«И как помер ты собачьей смертию своей»; «…и приях погибель песью"(27). Далее в этом преступном сочинении присутствовали обвинения Царицы мученицы в супружеской измене, развращении собственных детей: «Царицыно услаждение», «царевича развращение», «царевен растление».
Сочинителем одного из «акафистов» был известный писатель и журналист, организатор в начале ХХ в. в России масонских лож А. В. Амфитеатров (1862−1938)(28). Он был автором нашумевшего когда-то в России клеветнического и злобного очерка «Господа Обмановы», в котором в завуалированном виде клеветнически изображалась жизнь Царственных Мучеников. Ссылка в 1902 г. в Вологду не образумила наглого смутьяна, заметившего по этому поводу:
В полученьи оплеухи
Расписался мой дурак…
Самым печальным, однако, было то, что сей мерзавец, открыто провозглашавший себя атеистом, был «сыном московского протоиерея о. Валентина [1836−1908], по прозванию «золотые уста» за свое красноречие, бывшего кумиром московских аристократических барынь, из старой духовной фамилии (епископ Амфилохий — Амфитеатров, поэт Раич, переводчик «Освобожденного Иерусалима» Тасса — Амфитеатров)…"(29) Сын был причиной нравственных страданий отца, из-за которых тот, в конце концов, ослеп.
После февральского переворота освободившийся из очередной ссылки (в Иркутск) А. В. Амфитеатров, превратившийся в «отекшего, грузного человека» («за работу не садился, не поставив перед собою бутылки шампанского»), любил говаривать: «Революция меня подлинно освободила, показав, что можно жить на самом ничтожном пайке». Но грянула другая революция, октябрьская, сделавшая Амфитеатрова изгоем. Одну из первых своих заграничных статей он начал словами: «Сделался эмигрантом и учусь эмиграции. Трудная наука"(30). Чему там научился Александр Валентинович неведомо. Известно лишь, что умер он в Италии после тяжкой болезни. Два старших сына его стали членами фашистских отрядов, а младший был болен психически.
Как выяснилось, с либерально-масонскими «акафистами» легко рифмовался раскольничий послефевральский глум революционных виршей «олонецкого ведуна» Николая Клюева:
Господи, опять звонят,
Вколачивают гвозди голгофские,
И Тобою попранный починяют ад
Сытые кутейные московские!
О, душа, невидимкой прикинься,
Притаись в ожирелых свечах,
И увидишь, как Распутин на антиминсе
Пляшет в жгучих,
похотливых сапогах1).
Или:
Ваши черные белогвардейцы умрут
За оплевание Красного Бога.
За то, что гвоздиные раны России
Они посыпают толченным стеклом.
Шипят по соборам кутейные змии,
Молясь шопотком
за романовский дом.
За то, чтобы снова чумазый Распутин
Плясал на иконах и в чашу плевал…2)
Да, из песни слов не выкинешь…
Газетный Хам
Между тем «новая жизнь, охватившая столицу, действительно поразила меня, — делился своими впечатлениями вышедший в мае 1917 г. на свободу заключенный в тюрьму временщиками один из «деятелей старого режима». — Строгий порядок, образцовая чистота, царившая в Петрограде до революции, исчезли навсегда. На улицах было грязно, тротуары заплеваны и засорены. По улицам бегали какие-то разносчики новых газет и брошюр с революционными заглавиями и оскорбительными заголовками по адресу Государя и Царицы"(31).
Примечательно, что отзывы о послепереворотной печати были однозначно отрицательны во всех думающих слоях общества.
«Прихожу в бешенство от газет. Господи, какое это все сплошное хамство!"(32) Это командир Л.-Гв. Преображенского полка, Свиты Его Величества генерал-майор А. А. Дрентельн.
«Окончательно олибералившиеся тем временем газеты безпощадно хлестали «лежачего», отрекшегося Царя, выливая на Него и на Его Семью ушаты грязи, перетряхивая всю распутиновщину и сдабривая ее пикантною ложью"(33). А это известный петроградский адвокат Н. П. Карабчевский, чьи взгляды всегда отличались либерализмом.
«Сегодня 2 месяца русской революции, — заносил 23 апреля в свой дневник «народознатец» писатель А. М. Ремизов. — Читая газеты, как-то проникаешь в ту страшную ложь, которой люди опутывают себя. Нигде нет такой лжи, как в газете"(34).
«…Никогда еще газеты не лгали так свободно, как лгут теперь"(35), — признавался в июле 1917 г. А. М. Горький бывшей своей супруге Е. П. Пешковой.
Немалую роль в клеветнической кампании сыграл опус монаха-расстриги Илиодора «Святой ч…» «Помню, — писал следователь Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Г. П. Гирчич, — с каким вниманием отнеслась Комиссия и как много было разговоров по поводу апокрифических телеграмм и разных басен, помещенных в вышедшем тогда в свет «творении» пресловутого Илиодора «Святой ч…"(36). Между тем, свидетельствовал член президиума той же ЧСК А. Ф. Романов, книга эта «была проверена Комиссией документально и оказалась наполненной вымыслом; множество телеграмм, которые приводит в ней Илиодор, никогда в действительности посылаемыми не были. Проверка производилась по номерам телеграмм, а кроме того комиссия имела в своем распоряжении не только телеграфные ленты, но даже подлинники всех посланных телеграмм"(37).
Открытие это, однако, никоим образом не повлияло на производителей доходного чтива. Кому была нужна истина? Со страниц многочисленных брошюр лилась вот такая «правда» о Распутине и Царской Семье, закрепляя в сознании многих поколений угодные разрушительным силам образы:
«Во время существования газеты «Россия» в редакции названной газеты не то швейцаром, не то прихлебателем ее издателя служил Григорий Распутин.
Вскоре кто-то открыл в Распутине небывалую до тех пор силу гипнотизировать окружающих. Такое открытие дало возможность некоторым сторонникам Распутина сблизить его с кружками, занимавшимися оккультными науками.
На этой почве (т. е. оккультизма и гипноза. — С. Ф.) Распутин завел знакомство с лицами, занимавшими в то время видное положение, в особенности в кругу духовенства.
Бывший тогда духовник Романовых еп. Феофан приблизил Распутина ко Двору"(38).
«Бывая часто в Царском Селе, Распутин «наивно» выпытывал у Николая Романова, когда и где ожидается наступление наших войск, много ли у них снарядов, откуда и когда ожидается прибытие военного снаряжения, достаточно ли наши войска обезпечены сапогами и т. д.
Обладая такими ценными сведениями, Распутин открыто распространял их в кругу своих завсегдатаев. Таким образом военные секреты становились общим достоянием.
Незадолго до начала войны в Москву приехал Распутин. Встретившись с некоторыми своими поклонниками, он отправился кутить в «Яр». Распутин кутил всю ночь. В обширный кабинет, по требованию Распутина, был приглашен цыганский хор. Распутин сбросил с себя платье и предстал перед хором в таком виде, что все хористки потребовали немедленно его удаления, заявив при этом, что они петь не будут.
Распутин на это ответил:
— В царской семье я показывался, может быть, еще в более интересном виде"(39).
«Гроб с телом Распутина стоял в Государевом соборе более трех недель. В соборе был устроен временный склеп. Александра Федоровна настаивала на погребении Распутина в ограде собора. Но против этого восстал весь Двор, указывая на невероятный скандал, который вызовет в народе погребение развратника и пьяницы на территории Царской резиденции"(40).
«Гроб понадобился выше обыкновенного. Тело Распутина скорчилось; колени подходили под подбородок. Тело не поддавалось усилиям его распрямить.
Можно было произвести надрезы, благодаря которым тело выпрямилось бы. Но Александра не захотела такого «кощунства"…
Загудели погребальные колокола.
Из придворной церкви вышла процессия.
Гроб несли: Царь, Воейков, Протопопов и Фредерикс.
Гроб был серебряный.
За гробом шла Александра в глубоком трауре.
Распутина зарыли.
Могила его была усыпана цветами из придворных оранжерей.
Все ушли.
Осталась у могилы только Александра.
Она лежала, припав ухом к могиле. И слушала «его» голос.
А затем начались чудеса.
Ночью цветы исчезли.
И вся могила оказалась покрытой густым слоем желтой вонючей грязи.
Утром эту грязь очистили. Снова насыпали цветочный холм. […]
Но чудеса продолжались. На следующее утро опять вместо роз оказалась грязь. Только еще гуще.
Так продолжалось несколько дней.
Борьба с надгробными чудесами не приводила ни к каким результатам. И было признано за благо вырыть труп из земли и отправить его на родину, в Тобольскую губернию.
Александра высказывала непременное желание сопровождать его самолично. Ее удержали.
Между Царем и Царицей произошла дикая сцена. Царь распорядился запереть Александру и поставить к ее дверям караул.
Она разбила окно…
Распутина увезли.
Теперь он зарыт на сельском кладбище в Покровском.
Чудеса, как говорят, и там не прекращаются…"(41)
(Любопытно, что эти книги, отрывки из которых мы только что привели, значатся в числе источников современного исследования (42), претендующего на «успешное решение нескольких давно назревших задач и осуществляющего серьезный прорыв в познании этого ослепительно яркого и в то же время туманно загадочного феномена российской истории начала ХХ века» — Г. Е. Распутина (43).) С такими-то источниками, разумеется, только и решать подобные задачи!
Порнография на сцене
Между тем как общество, похоже, не испытывая отвращения, медленно переваривало подобное чтиво, театральные подмостки оказались заполненными не менее сомнительными постановками (44).Переворот отменил существовавшую официальную театральную цензуру. Все тогда радовались этому обстоятельству. Впереди было, считали многое, театральное возрождение. Союз драматических и музыкальных деятелей призвал даже авторов предоставить свои запрещенные ранее произведения, чтобы удовлетворить потребность зрителей «в свободном, нескованном слове"(45). Навсегда закончились, считал театральный критик Н. Вильде, «дни подчинения театра мещанам и их порнографическим вкусам. […] Пришло время театру сказать свое великое слово народу"(46).
И вот великое, нескованное слово, вполне соответствующее моменту, зазвучало с театральных подмостков…
В Петрограде шли пьесы: «Гришка Распутин» (М. Зотова), «Ночные оргии Распутина» (В. В. Рамазанова), «Гришкин гарем» (В. В. Леонидова), «Как Гришку с Николкой мир рассудил"(47) (А. Курбского). Особым успехом пользовались фарсы «Крах торгового дома Романов и Ко», «Веселые дни Распутина», «Царские холопы». В Москве, кроме перечисленных, — «Чай у Вырубовой"(48). В Выборге 27 апреля состоялась премьера пьесы маркизы Дляоконь (С. Белой) «Царскосельская благодать"(49). Одни названия чего стоят!
«Это были короткие сцены, обычно с одним действием, — оценивает эти поделки современный американский исследователь, — которые мешали злободневную политическую сатиру с большой дозой сексуальных инсинуаций. В пьесе «Ночные оргии Распутина», исполнявшейся в мае в петроградском Троицком фарсе [уже само это последнее словосочетание кощунственно! — С. Ф.], министр внутренних дел А. Д. Протопопов спрашивал подругу Императрицы А. А. Вырубову, знает ли она, что Г. Распутин имеет «огромный талант», на что она отвечает: «О, знаю, огромный, огромный талант». Пристрастие к пьесам о Распутине и Императорской Семье, главные темы которых — его сексуальная потенция и деятельность Императрицы Александры Феодоровны в пользу Германии, не ослабевало до конца осени"(50).
Даже и на высоколобых, заметим, вся эта грязь воздействовала (да и то: это ведь только для чистого всё чисто). «Вчера в Миниатюре, — читаем в дневнике А. А. Блока от 1 июня 1917 г., — представление Распутина и Анны Вырубовой. Жестокая улица. Несмотря на бездарность и грубость — доля правды. Публика (много солдат) в восторге"(51).
Конечно, зритель был разный…
На концерте в пользу семей погибших моряков один из зрителей (матрос) стрелял в актера, исполнявшего «Христос Воскрес» (музыка С. В. Рахманинова на слова Д. С. Мережковского)(52).
Во время исполнения в одном из театров Петрограда сатирической пьесы «Царские грешки» неизвестные поднялись на сцену, потребовав немедленно снять пьесу, а от актера и администрации — публичного извинения. Отказавшегося от извинений актера вызвали на дуэль, после чего он спешно бежал из столицы (53).
«Великое дело свобода слова, — писал в апреле рецензент одной из подобных «пьес», — но не дай Бог свободы сквернословия!"(54)
В июне редактор театрального журнала А. Р. Кугель возмущался: «…Театр пока что получил от «свободы» полную свободу порнографии"(55).
Даже один из «деятелей революции», управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков уже в середине марта (!) отмечал «антикультурность, этический нигилизм» всех этих выросших на сценах русских театрах отвратительных поганок — антиромановских фарсов (56).
Уже цитировавшийся нами американский исследователь петроградской театральной жизни революционного времени Энтони Свифт пришел на основе изучения первоисточников к весьма неутешительному выводу: «Разочарование последствиями отмены предварительной драматической цензуры заставило некоторых театральных деятелей намекать, что состояние театрального искусства до революции выгодно отличалось от нынешнего […] Путь, по которому театр пошел в 1917 г., не отвечал чаяниям интеллигенции. Либералы были шокированы, когда поняли, что отмена цензуры привела не к театральному возрождению, а лишь к развитию ненавистной им коммерческой театральной культуры"(57).
Театру как источнику дешевых развлечений пришел конец после октябрьского переворота. «…Когда в 1918 г., — пишет Э. Свифт, — большевики реквизировали (или муниципализировали) множество подобных театров и стали запрещать пьесы вроде «Царскосельской благодати», сколько-нибудь заметного протеста со стороны интеллигенции не последовало"(58).
Откровения великого немого
Не оставался в стороне, как мы уже писали, и кинематограф…В литературе описаны восемь кинофильмов, появившихся в первые месяцы революции 1917 года (59). В действительности подобные ленты выходили одна за другой в течение марта-августа 1917 г. и их было гораздо больше (60).
Первым подобным фильмом стала двухсерийная «сенсационная драма» «Темные силы — Григорий Распутин и его сподвижники» (производство акционерного общества Г. Либкена; сценарий Б. И. Мартова, режиссер С. Веселовский, оператор П. Мосягин; роль Г. Е. Распутина исполнял актер С. Гладков). Картина была поставлена в рекордные сроки, в течение нескольких дней: 5 марта газета «Раннее утро» анонсировала ее, а уже 12 марта она вышла на экраны кинотеатров.
Примечательно, что фильм в целом провалился и имел успех лишь в окраинных маленьких кинозальчиках, где публика была попроще (61). Судя по сообщениям прессы, демонстрация картины вызвала ажиотаж в тюменском кинотеатре «Гигант», где зрители познакомились с «Гришкой-конокрадом, Гришкой-поджигателем, Гришкой-юродствующим, Гришкой-развратником, Гришкой-соблазнителем». Восторг в зале вызвал показ покушения Хионии Гусевой на Распутина в 1914 г. и убийство его во дворце кн. Юсупова (62).
Появление этих фильмов привело к протесту публики из-за их «порнографичности и дикой эротики». В целях охраны общественной нравственности предлагали даже ввести киноцензуру (и это в первые дни революции!), временно возложив ее на милицию (63).
Представление о том, что могли тогда демострировать на театральных подмостках и в залах синема, можно составить из вот этого рапорта комиссара милиции 1-го Московского района Петрограда Я. Кернеса от 14 июля:
«В виду поступившего ко мне сообщения, что идущий в зале Павловой «партийный» фарс «Большевик и буржуй» представляет собой грязную и совершенно недопустимую порнографическую пьесу, я отправился для проверки сообщения.
Фарс этот — грубейшая и отвратительная порнография. Первое действие ничем не прикрытая лесбийская любовь на сцене. Две влюбленных женщины, изображая крайнее чувственное возбуждение, раздеваются почти догола, производят одна над другой соответствующие манипуляции, сопровождаемые конвульсивной дрожью, стонами и циничными телодвижениями, после чего, потушив огни, однако так, что публике все видно, ложатся в кровать и предаются удовлетворению своей похоти, впиваясь друг в друга, звонко целуясь и пр.
Эта мерзкая сцена, с массой тщательно подчеркиваемых и смакуемых деталей, длится долго. В переполненном публикой зале создается сгущенная атмосфера невероятного по цинизму разврата. Остальные два действия фарса не лучше: так, например, поклонник напоминает женщине, как он проник к ней «задним проходом» (т. е. черным ходом); масса слишком прозрачных намеков на то, у кого детородный член больше, у кого меньше; кто сколько раз совершал акт полового совокупления и как его совершал и много другой подобной мерзости. Отношение публики различно: одни возмущаются, другие сидят подавленные и видимо смущенные, а большинство, особенно посещающие этот театр, в значительном числе солдаты и матросы, удовлетворенно гогочут.
Конечно, фарс — это фарс; в нем нельзя искать идейного содержания, но полагаю, что театр, каков бы он ни был, не должен стать рассадником грубейшего цинизма и разврата. Не сомневаюсь, что и при старом режиме такая пьеса была бы признана властями нетерпимой.
В виду изложенного имею честь просить вас, г. начальник милиции, принять необходимые меры к скорейшему снятию пьесы «Большевик и буржуй» с репертуара означенного театра"(64).
Но такова была уже сама атмосфера предреволюционной Русской столицы. Переворот только позволил всему этому непотребству и разврату явить себя самым открытым, самым безстыдным образом…
Группа кинодеятелей ходатайствовала перед министром юстиции Временного правительства А. Ф. Керенским запретить демонстрацию ленты «Темные силы — Григорий Распутин», остановить поток «кино-грязи и порнографии"(65).
Безполезность подобных обращений хорошо видна из последствий приведенной нами истории с т. н. «партийным» фарсом. Когда начальник милиции в сопровождении некоторых своих сотрудников пришел «переговорить с администрацией о снятии с репертуара означенной пьесы, администратор театра в чрезвычайно наглой форме заговорил что-то о «святом» искусстве, разразившись негодующим монологом на тему о том, что воскрешаются «старые полицейские порядки», «произвол администрации» и т. д. Пьеса «Большевик и буржуй» снята с репертуара не была. Апеллировать к министру юстиции было безполезно: он не признавал за администрацией никаких полномочий для репрессий. Всякие пресечения и закрытия должны были совершаться лишь судебным порядком — по постановлению суда"(66).
Разумеется, никакие протесты не остановили дальнейшее расползание по стране кинораспутиниады. Фирма Г. Либкена запустила очередную серию — «Похороны Распутина». Чтобы хоть как-то поддержать пошатнувшуюся репутацию, фирма пожертвовала в пользу инвалидов 5000 рублей и сообщила об этом в газетах (67). Последовали и другие фильмы «на тему»: «Люди греха и крови», «Святой ч…», «Таинственное убийство в Петрограде 16 декабря», «Торговый дом Романов, Распутин, Сухомлинов, Мясоедов, Протопопов и Ко», «Царские опричники» и т. д. Большинство из них были выпущены тем же акционерным обществом Г. Либкена.
По России из… «Пулемета»
Особую роль сыграла карикатура. «Великая безкровная» с первых дней развязала руки карикатуристам и сатирикам, заполнившим своими «произведениями» все юмористические журналы (такие, например, как «Будильник», «Новый сатирикон», «Весельчак», «Бич», «Стрекоза», «Пулемет», «Барабан», «Трепач», «Заноза», «Пугач» и др.), лубочные издания и даже почтовые открытки.Нередко их сюжетами были «намеки на измену: на немецкие дружественные и родственные отношения» Императора и Императрицы (68). Однако, по словам редактора одного из сатирических журналов В. Ф. Боцяновского (1869−1943), «больше всего останавливаются карикатуристы на отношениях Царя к Распутину. На всех углах Невского проспекта, у всех газетчиков появляются лубочные брошюрки, в которых очень аляповато, примитивно разоблачаются тайны Царскосельского Дворца и Николая 2; и Николай 2, конечно, фигурирует далеко не в блестящем виде. Огромный Распутин и около него маленький, ничтожный Царь — вот основной мотив этих изображений"(69).
Вот типичные карикатуры, закреплявшие в массовом сознании «представления о «всевластии» Распутина […]. На одной из них изображались Царь, Царица и Распутин, накрытые горностаевой мантией, под одной короной. Подпись гласила: «Ум хорошо, а три лучше». На карикатуре «Последний самодержец» представлен Распутин с царской державой, на которой пристроился маленький Николай 2. На другой карикатуре Распутин-паук захватил в свои сети Царя и Царицу».
Не говорим уже о рисунках, носивших неприкрытый порнографический характер (70) и сопровождавшихся нередко совершенно невозможными виршами вроде:
В Царском темная «малинка»
С удовольствием цвела.
В царском тереме Алиска
С целой гвардией жила (71).
Всё это одинаково отравляло и взрослых, и подростков, читавших красочные юмористические журналы с картинками…
Среди авторов подобных рисунков были А. Радаков, А. Лебедев, Ре-Ми, Д. Моор, Дени, В. Сварог (72). Вопреки твердо установленным следствием временщиков фактам, широко распространялась открытка с надписью «Александра. Германская телеграфная станция», изображающая Государыню Александру Феодоровну в форме сестры милосердия под стилизованным Германским одноглавым орлом (73).
Порой в подобных акциях вполне явственен привкус магии.
Недаром в «Уложении о наказаниях», действовавшем в Российской Империи, за оскорбление Царской Семьи предусматривалось тяжелое наказание: до восьми лет каторги. Суду подлежал каждый, виновный «в оскорблении Царствующего Императора, Императрицы или Наследника Престола, или в угрозе Их Особе, или в надругательстве над Их изображением, учиненным непосредственно или хотя и заочно, но с целью возбудить неуважение к Их Особе, или в распространении или публичном выставлении с той же целью сочинения или изображения, для Их достоинства оскорбительных"(74).
Именно подобные преступления (оскорбление Императорской Фамилии) составляли большую долю всех государственных преступлений перед Великой войной (75). Переворот не только устранил все существовавшие до этого преграды, но и поощрял к этому.
Няня сестер Гиппиус рассказала Д. В. Философову, что 25 февраля 1917 г. «носили по улицам портрет Государя «вверх ногами», а Великого Князя «как следует». Спросил какого? — Не то Николая Николаевича, не то Михаила Александровича"(76).
Еще перед февральскими событиями некий солдат писал с фронта: «Плохо жить на белом свете белому Царю-батюшке, тому, как Гане слепому, так и ему потому, что надел ему германец черные очки и вставляет ходу в лопнуты шары его…» В письмо был вложен портрет Государя с выколотыми глазами (77). Приводя эти сведения, современный исследователь отмечает: «Практика выкалывания глаз на портретных изображениях Царской Семьи была весьма распространена"(78).
Именно в связи с такого рода преступлениями стоит рассматривать акции, весьма характерные для времени первой «русской» революции. Приведем два факта, пришедшие сразу на память. Известный деятель Коминтерна Дмитрий Захарьевич Мануильский на студенческой сходке С.-Петербургского университета 7 февраля 1905 г. изрезал Царский портрет (79). Младший брат одного из цареубийц Пинхуса Лазаревича Войкова (Вайнера), ученик Керченской гимназии, разрезал находившийся под чехлом в актовом зале гимназии портрет Императора Николая 2 и, оставив записку: «Это сделал я, Павел Войков», — покончил жизнь самоубийством (80).
В Государственном архиве Российской Федерации хранится дело на 125 пронумерованных листах (81). Это письма Государю, посланные уже после переворота. Наибольшее число их относится к маю 1917 года. Из подобных писем мы не можем воспроизвести ни строки. С полной ответственностью можем засвидетельствовать лишь то, что все самые гнусные надписи и рисунки, обнаруженные и зафиксированные впоследствии следователями в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, имеются уже здесь, в этой папке. И написано все это и нарисовано отнюдь не большевиками и не только, как принято говорить, «деклассированными элементами"….Вот фотографический портрет Государя в конверте… Глаза Царя-Мученика выжжены папиросой. Вот фотография Государыни со следами таких же многочисленных прижиганий. Царица-Мученица в платье сестры милосердия… На груди белого передника — крест…
Цену такого рода гнусностям хорошо знали некоторые сохранившие обыкновенную человеческую порядочность современники, да высказать это их омерзение было негде. «Одну девушку, имени которой я не назову, — писал работавший в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства юрист, — позорили безмерно. Даже вывели ее в каком-то отвратительном спектакле-обозрении, называвшемся, кажется, «Распутиниада». И вот все письма этой девушки к Распутину были рассмотрены Комиссией и совершенно верно оценил их следователь, сказав: «Если бы у меня была дочь и писала такие письма к Распутину, я ею бы гордился, настолько эти письма глубоки и чисты"(82).
«Романовым прошу не считать!»
И все же большинство не выдержало мощный пресс общественного мнения…Массовый психоз, раскрученный средствами массовой информации, проявился в смене людьми своих фамилий.
Среди подписей под такими прошениями часто мелькали фамилии Распутиных и Романовых.
«…Мне же будет недоверие в боевой обстановке, — «мотивировал» свою просьбу стрелок 80-го Сибирского полка Л. Распутин, — как-то не доверяют мне товарищи быть часовым впереди наших окопов, наблюдать за деятельностью противника и т. д."(83)
«…Стало ясно и для нас (мало знающих государственную жизнь), — говорится в прошении бомбардира П. Романова, — кто вел Россию на край гибели, т. е. все люди, стоящие у власти, во главе с предателем монархом Романовым….Носить одну фамилию с человеком — предателем своего народа, того, от которого он брал получки для своей развратной жизни, крайне нежелательно, даже как солдату — гражданину, прослужившему два года, оскорбительно"(84).
Масло в огонь подливали порой и сами Члены Дома Романовых. Весьма близкий Семье Государя, а затем один из убийц Г. Е. Распутина Великий Князь Димитрий Павлович утверждал 23 апреля 1917 г.: «…Одна фамилия «Романов» теперь синоним всякой грязи, пакости и недобропорядочности"(85).
«Интересно, — пишет историк Б. И. Колоницкий, — что прошения Распутиных о смене фамилии обычно удовлетворялись, а Романовы получали отказ, чиновники язвительно обосновывали свое решение следующим образом: «Достаточных оснований не усматривается, так как ни в каких родственных отношениях с бывшим Царствующим Домом не состоят"(86).
«Отчалившаяся» Россия
Вот с какими думами о прошлом России, о причинах и сути катастрофы, роли в этом Г. Е. Распутина покидали Родину во время новой Смуты многие так ничего и не понявшие русские люди, напрочь забывшие, что не ты держишь корень, но корень тебя, однако претендовавшие при этом на роль мозга нации:«Писатель. […]…Как я ни старался быть верен Священному преданию, но я похоронил в своем сердце самодержавие раньше его падения. Разве не были сплошной агонией все эти последние годы и месяцы старого режима? Безнадежный больной, который оплакан ранее смерти! Когда же это, наконец, совершилось, то я почувствовал даже нечто вроде облегчения, у меня не осталось уже слез и сожалений. По крайней мере, освободился я от тяжелой необходимости постоянно извинять его и защищать перед другими, да и перед самим собой, и притом без всякой уже веры. […]
Общественный деятель. Тут не только бездарность и деспотизм, но ведь и распутинщина. Ведь кошмарно вспомнить об этом даже и теперь. Распутин — вот истинный вдохновитель революции, а не кадеты.
Беженец. Вы правы, быть может, гораздо больше, чем сами думаете, насколько Распутин был точкой приложения, медиумом для действия некоторых мистических сил. И тем не менее в этом роковом влиянии более всего сказался исторический характер, даже значительность последнего Царствования. Царь взыскал пророка теократических вдохновений — ведь это Ему и по соловьевской схеме полагается! Его ли одного вина, что Он встретил в ответ на этот зов, идущий из глубины, только лжепророка? Разве здесь не повинен и весь народ, и вся историческая Церковь с первосвященниками во главе? Или же никто лично здесь не виноват, и если уж можно говорить о вине, то только о трагической, точнее, о судьбе, о некой жертвенной обреченности, выпадающей на долю достойнейших, а отнюдь не бездарностей.
Общественный деятель. Совершенно не понимаю этой идеализации распутинства и какой-то мистификации грязного мужика. Здесь уместно суждение половой психопатологии, и только всего. Но политических-то результатов этой хлыстократии ведь уж никто не может отрицать, и нельзя было оставлять страну в разгаре мировой войны на жертву этих хлыстовских экспериментов. Да что говорить: я знаю достоверно, что, когда убит был Распутин, даже весьма благочестивые духовные лица, конечно, не делавшие на нем карьеры, искренно перекрестились.
Генерал. А вы, может быть, думаете, что мне тоже легко было видеть и распутинство, и весь этот рахитизм власти? Но для меня аксиома, что народ имеет правительство, какого заслуживает, а относительно Помазанника Божия я верю еще и в то, что сердце Царево в руке Божией, и нам не дано исправлять Его пути, в чем теперь и всем пора убедиться, как пора убедиться и в том, что Царь при всех Своих слабостях все-таки был выше всего народа. Не захотели Царского Самодержавия, несите теперь ига интернационального. […]
Беженец. Чем шире развертываются события войны, тем яснее намечается их фатальный характер для судьбы России. Все нужное и спасительное для нас приходит не вовремя или вовсе не приходит; напротив, все вредоносное имеет успех. Словно исполняется какой-то, не раскрывшийся еще до конца, план или заговор. Ведь вы только посмотрите: в разгаре мировой войны усиливается влияние Распутина, который приводит к революции — накануне решительного наступления. […]
Вы посмотрите только, какие агенты напущены были на Россию: германство с его удушливыми газами, революция с душой Азефа, Распутин, — все ведь это силы, и по-своему подлинные. И все они стремятся засыпать родники воды живой, совершить духовный подмен. Вообще происходит явная духовная провокация. […]
Светский богослов. От идеи священной власти и христианской государственности Церковь принципиально не отказывается и теперь, а от распутинствующего Царя она должна была бы отказаться и раньше, как только выяснилось, что Россия управляется вдохновениями хлыста. В этом попустительстве был, действительно, великий грех и иерархии, и мирян, впрочем, понятный ввиду известного паралича Церкви, ее подчинения государству в лице обер-прокурора. Слава Богу, теперь Церковь свободна и управляется на основе присущих ей начал соборности.
Генерал. Но я никак не пойму, кто же может освободить Церковь, кроме нее самой? Неужели временное правительство или эта, с позволения сказать, республика российская? […]…В самую роковую минуту истории не умели уберечь Царя от Распутина! Где же сила Апостольской Церкви, где власть решить и вязать? Я не мистик, но не могу отделаться от мысли, что злые силы потому и могли мобилизовать Распутина, что не оказано было противодействия. И там, где должно было раздасться слово апостольское, дело решила шальная офицерская пуля. Но ведь пулей нельзя бороться с мистической силой. Вот и вышло, что распутинская кровь, пролившись на русскую землю, отродилась на ней многоглавым чудовищем большевизма, социальным хлыстовством, с явным оттенком садизма. Я не знаю, можно ли справиться с этим параличом одним восстановлением соборного строя. […]
Беженец. […] В 1917 г. окончилась Константиновская эпоха в истории Церкви и началась следующая, имеющая аналогию в эпохе гонений и катакомбном периоде существования Церкви. […] И историческая межа проведена здесь все-таки Распутиным, с его миссией лжепророка. Мистический смысл и значительность явления Распутина нами недооцениваются"(87).
На подобных настроениях основывалось прерванное гражданской войной дело по созданию «источников».
Более или менее значительными все они выглядят лишь при недоговорках и выборочной цитации. При знакомстве с ними в полном объеме каждому обладающему знанием исторических фактов непредвзятому читателю сразу же становится очевидной вся призрачная их ценность. Она исчезает практически без следа, словно прошлогодний снег под яркими лучами весеннего солнца. Рассеивается подобно тяжкому мороку.
Врать как очевидец
Оглушенные пред- и пореволюционным трескучим потоком лжи, многие русские эмигранты впоследствии вполне спокойно воспринимали явные нелепицы типа «распутинского режима» или даже «величайшего и позорнейшего оплевания Распутиным России"(88).От подобного рода искушений не спасало ни занимаемое высокое положение, ни воспитанность, ни даже церковный сан.
Примером тому может служить известный своими правыми воззрениями первоиерарх Зарубежной Церкви митрополит Антоний (Храповицкий). Напрасно ныне пытаются его выдать за почитателя Царя мученика как святого. Этому противоречат вполне определенные официальные высказывания этого архиерея (89). В самом жизнеописании владыки, принадлежащем перу его духовного чада и ученика архиепископа Никона (Рклицкого), можно прочитать и вот такие, например, клеветнические (иначе не назовешь) его слова: «…Высочайшая Чета, воспитывавшаяся… на ложном мистицизме», «смолоду склонная к суевериям всякого рода, впала в… заблуждение по избытку в ней смирения и христианского терпения"(90).
Источником этих «сведений» являются отнюдь не личные данные владыки (от Царя и Его Семьи он был весьма и весьма далек), а небылицы из послефевральского мутного потока клеветы в прессе. «Как известно, Николай 2 сильно увлекался спиритизмом, — утверждал в «Биржевке» Самуил Фрид3). — Так, например, еще в бытность Столыпина министром внутренних дел спиритические сеансы устраивались у царя ежедневно"(91). И далее — все в таком же роде, вплоть до утверждения о рождении Наследника Престола Царевича Алексия не по молитвам у мощей прославленного по воле Царя преп. Серафима Саровского, а под влиянием… спиритических сеансов.
Еще один пример. Многим известна книга воспоминаний старшей дочери П. А. Столыпина М. П. фон Бок (1886−1985). Первым отдельным изданием она вышла в Нью-Йорке в 1953 г., впервые увидев свет в 1935—1936 гг. на страницах парижской газеты «Возрождение». Со времени выхода этих мемуаров в свет среди противников Распутина стало общим правилом ссылаться на слова, якобы сказанные П. А. Столыпиным его дочери, когда та «навела раз разговор» о роли Распутина при Дворе. «Ничего сделать нельзя, — будто бы сказал Петр Аркадьевич дочери. — Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю Государя. Но вот что Он мне недавно ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика Императрицы». Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна…"(92)
Сказанное, разумеется, не соответствовало действительности и просто не могло быть произнесено Государем (зная Его подлинное отношение к Императрице и Г. Е. Распутину). Вспомним тут хотя бы мнение знавшего Распутина «с первых дней появления в Санкт-Петербурге в течение нескольких лет», весьма критически относившегося к нему митрополита Вениамина (Федченкова). «Некоторые думают, — писал он о Государе, — что Он терпел все лишь ради Царицы и Сына и не мог поступать против более сильной воли Царицы. А есть основания предполагать, что и Он любил Григория. Ведь и Он был человек, нуждавшийся в утешениях и советах, и Он был искренне верующим в Бога и Божиих людей"(93).
Но уже давно известно, что «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным» (Мк. 4, 22). Теперь с полной достоверностью известен источник, из которого почерпнула М. П. фон Бок слова, якобы сказанные Императором, вложив их впоследствии в уста отца.
Одно из первых печатных воспроизведений этих слов мы находим в брошюрке бульварно-разоблачительного характера, увидевшей свет вскоре после февральского переворота: «Лучше сто Распутиных, чем одна истерика"(94). При этом подчеркивается, что фраза эта имела широкое хождение.
Такова была сила всепроникающей радиации лжи.
А ведь на этих «словах», засвидетельствованных якобы «самим Столыпиным», теми, кто опирался и продолжает ссылаться на них, строились впоследствии целые концепции с далеко идущими целями.
(Окончание в N 1 за 2007 г.)
1) Н. А. Клюев. Господи, опять звонят.
2) Н. А. Клюев. Жильцы гробов, проснитесь!
3) Самуил Борисович Фрид (1884−1962) — окончил Киевское музыкальное училище по классу скрипки. Исключен с юридического факультета Киевского университета за неблагонадежность. За участие в революционном движении был арестован (1905) и выслан в Черниговскую губернию. Корреспондент газет «Правда» и «Звезда» (с 1912). Активно сотрудничал с «Биржевыми ведомостями». После октябрьского переворота писал музыковедческие статьи. Умер в Ленинграде.
http://www.rv.ru/content.php3?id=6662
