Русская линия
Комсомольская правда Ярослава Танькова24.10.2002 

Как я уходила в монастырь.
Нашего корреспондента Ярославу Танькову приняли сестры женского Ибского Серафимовского монастыря, что в Республике Коми. Ее одели в черные одежды, выделили келью и научили молиться

(Продолжение. Начало в номере за 23.10.02.)
Женский монастырь — это почти пионерский лагерь
— Всем быстро спать, и чтобы никаких разговоров! — командует матушка.
Первая моя ночь в монастыре. Как тигр, рычит старый пожертвованный холодильник. Поскрипывают половицы, журчит вода в умывальнике. Длинные белые рубахи готовящихся ко сну монахинь порхают во тьме коридора, как призраки. Это редкие минуты, когда божьих невест можно увидеть без платка. Дверь в келью матушки уже затворилась. Отбой здесь, как в армии, «пока горит спичка». Но девчонки есть девчонки.
— Пойдем, я тебе Любашу блаженную покажу, — зазывает меня в келью Ася и начинает перерывать тумбочку в поисках заветной фотографии.
Без платка она смешная — с двумя тонкими косицами, скрученными в рыжие баранки красными ленточками. За мной в келью проскальзывают еще несколько девочек. Грех, конечно, ослушаться приказа матушки спать, но гостья в сестринской — невиданное чудо. Все, перешептываясь, устраиваются на кровати, стуле и паласе вокруг меня.- Любаша — святая, а ведет себя как ребенок. Когда к нам приходила, все на солнышко через стеклышко смотрела и улыбалась. На самом деле она вовсе не сумасшедшая, просто ей Бог послушание такое дал: в образе блаженной по миру ходить. — Ася бережно достает снимок сгорбленно сидящей на ступеньках женщины с очень добрым и молодым лицом. — Глаза у нее огромные, синие. Сын, квартира есть. А она все оставила и ходит по миру в рубище. А за то ей Господь благодать дает. Будущее она наперед знает, и, когда молитву творит, все плачут. Потому как нет сил удержаться, ведь ее молитва от самого сердца идет.
— А она лично вам что-нибудь предсказывала? — недоверчиво интересуюсь я.
Девчонки тушуются. Здесь не принято искать подтверждений божественным истинам. Сказано в святых книгах, что старцы и блаженные — провидцы, значит, так и есть.
— Они никогда не говорят прямо, — объясняют мне девочки. — Они предсказывают, но никогда не поймешь, что именно. Например, однажды старец передал нашей игуменье посылочку со словами: «Это для матушки Серафимы приданое». Матушка как услышала, так помирать приготовилась. Ведь она — божья невеста, а приданое дают к свадьбе. И только потом предсказание удалось правильно расшифровать: матушкина внучка замуж собралась, вот какую свадьбу старец предсказывал-то!
Девчонки смотрят на меня торжествующе. А я думаю, что эдак и я могу предсказательницей быть. Ведь любые туманные рассуждения можно так или иначе к будущим реальным событиям привязать. Думаю так, но молчу. Девочки такие тоненькие, такие хрупкие, и так они счастливы своей верой! Провоцировать их на сомнения так же жестоко, как доводить до слез детей, убеждая их, что Деда Мороза нет. Поверить не поверят, но больно будет.
В ту ночь мы сидели еще долго. Хохотали над Асиными воспоминаниями, как, будучи паломницей в каком-то мужском монастыре, она случайно ввалилась к монахам в баню. И шепотом рассказывали «страшилки» про бесноватых и адские муки. С виду все это очень напоминало мне ночные девчачьи посиделки в пионерском лагере. Но это пока я не вспоминала, что все они девственницы, в 20 с лишним лет похоронившие себя заживо (ведь обряд принятия монашества означает именно похороны).
Чревоугодников жабами кормят
Мясо в монастыре вообще запрещено. Как-то в праздник матушка сжалилась над девочками и позволила тем, кто еще не принял постриг, полакомиться отбивными. Так весь монастырь сутки болел. Девочки восприняли это как знак свыше и с тех пор мяса — ни-ни. Когда нет поста, монахини едят творог и рыбу. Но так как пост почти постоянно, основная еда в обители — жидкая каша.
Сотворив короткую молитву (обязательный ритуал до и после еды), садимся за стол. Пока все едят, одна из монахинь вслух читает «Записки православного», в которых какой-то очевидец рассказывает о творящихся в святых местах чудесах. Передо мной тарелка горячей овсяной слизи. Девчонки бодро уминают свои порции, аппетитно сдабривая их сахаром. Я изо всех сил стараюсь смириться с тем, что каша может быть такой жидкой. В конце концов это полезно! Зажмурившись, отправляю в рот ложку, и в этот самый момент…
-…окунули бесноватую в те священные воды, и вышли из ее рта бесы в виде 210 склизких жаб, — торжественно провозглашает чтица.
Приятного аппетита! Быстренько заедаю «земноводных» свеженькой хрустящей морковкой.
— Матушка, завтра, что ли, пост-то кончается? — Монахиня сирота Галя смотрит на игуменью с надеждой. — Творожники испечем.
— Нет, завтра хоть и праздник, а среда, — строго обрывает Галю настоятельница.
Все среды и пятницы в монастыре — постные дни. В память о том, что в среду Иуда предал Иисуса, а в пятницу Христа распяли. Галя заметно тускнеет. «Слава Богу, не одна я тут такая», — проносится у меня в голове.
— Не гневи Бога, сестрица! — как всегда к месту вступает главная рассказчица Ася. — Не забывай, что на том свете чревоугодников живыми крысами и змеями кормят!
«Богу нужна не капуста, а послушание»
Объясняя, что такое послушание, мне рассказали историю. Один молодой монах пришел учиться благонравию к святому старцу. Однажды наставник повелел мальчику высадить в землю рассаду капусты. Показывая, что именно нужно делать, старец взял из корзины кустик и зарыл его листьями в землю, а корнями наружу. Монах решил, что старец выжил из ума, и посадил все правильно — корешками в землю. На следующий день вся рассада повяла, кроме кустика, посаженного старцем. «Богу нужна не капуста, а послушание», — объяснил мальчику чудо святой человек.
Послушания в монастыре раздает игуменья. Без ее благословения девочки, пожалуй, только в туалет ходят. Все остальное: что есть, куда идти, с кем разговаривать — решает матушка. Исполнять приказы надо, какими бы они ни казались нелепыми. Ведь Авраам подчинился Богу, когда тот приказал ему принести в жертву сына, а потом это оказалось элементарной проверкой. Вот и монахини каждую минуту ходят под страхом такой божественной «проверки», как мы под налоговой. Поэтому и не услышишь здесь никогда недовольства погодой или самочувствием.
Моим первым послушанием стало наколоть лучину для растопки печи. В помощь дали рыжую Аську, ох и хохотала она, пока я изо всех сил колотила по полену.
— Грешно зубоскалить! — осадила матушка послушницу.
— Да я не обижаюсь! Мы с поленом действительно смешной дуэт, — попыталась я вступиться за девочку.
— Дело не в тебе, — пояснила игуменья, — просто не пристало это монахине. Ты где-нибудь видела, чтобы святые на иконах смеялись? Вот и нам не полагается.
И, чтобы не искушала я смешливую сестрицу, откомандировали меня на огород копать картошку с блаженной (умственно отсталой) сестрицей Катей. Здесь я уж постаралась не нарушать устава. Катерина молча подкапывала куст, я так же молча вытягивала за ботву глыбу шоколадно-черной земли, полной одинаково розовых червей и картофелин. Картошку — в ведра, ботву — в кучу, яму — зарыть. Наверное, благочестивая Катька, как и положено, твердила про себя молитву. Я тоже старалась, но у меня это не очень хорошо получалось. Любая молитва начиналась у меня со слов: «Господи, если ты, конечно, есть…», далее, как в анекдоте, следовал список того, чего я хотела бы попросить.
Следующее послушание — перебрать картошку. Здесь повеселее. Работают сразу несколько девушек, ведем богоугодную беседу.
— Вот одной монахине было послушание, — рассказывают девушки. — Господь повелел ей всю жизнь ходить не поднимая глаз. Так она и ходила. И когда перед смертью у нее спросили, нравились ли ей когда-нибудь мужчины, она ответила: «Да я их и не видела». Господь все для нашего спасения делает, даже если мы не понимаем. Этой женщине бесы, видно, какое-то искушение готовили, которое она должна была именно увидеть. А господь ее спас.
В монастырь уходят от неверующих родителей…
Спрашивать о прошлом у монахинь не принято. Здесь никого не интересует, кем та или иная сестрица была в миру. Ведь все они «умерли». Но я все же постаралась выяснить об их судьбах как можно больше и в результате разделила сестринство на несколько групп.
Первая группа — старушки. Это обычные женщины, которые пришли в монастырь, так сказать замаливать грехи. Все они в обители уже лет по 10 — 15. Расхожее мнение, что «такие приходят в монастырь, чтобы ничего не делать и жить на халяву», крайне ошибочно. Вы бы видели, как эти 78-летние бабки, еле держась на ногах, копают огород! Монахини и помирают-то либо за молитвой, либо за какой-то работой.
Вторая группа — вынужденные монахини. К таким относятся 19-летняя умственно отсталая Катя и 20-летняя интернатовская сирота Даша. Два года назад их привезли в монастырь добрые люди.
— Они ведь пока чистые девочки. А в миру надругаются над ними, споят. Взяла, чтобы не погибли, — говорит настоятельница.
Из той же подгруппы 22-летняя Ася — дочка сельских алкоголиков. В монастырь ушла, еще 18 не было. Такие подростки часто приходят в церковь. Ведь всем хочется быть кому-то нужными, а от пьяных родителей внимания не дождешься. Матушка Серафима заменила ей настоящую мать. И с тех пор привязалась девчонка к игуменье, как собака. Ревнует ее ко всем. Чуть матушка кому больше внимания уделит, Ася пунцовыми пятнами покрывается и часами в келье ревет.
— Слишком она для монахини простая, — вздыхает игуменья. — Но какая у нее жизнь в миру может быть? Сопьется, сгуляется, как и ее родительница. Да и сама она ни за что не уйдет. Грозится: «Матушка, прогонишь — повешусь в сарае». Однажды вены себе порезала, чтобы меня напугать. Она ж, как дите, со всей непосредственностью верит и с той же непосредственностью грешит.
И третья подгруппа — прирожденные монахини. Например 20-летняя деревенская Аллочка в монастыре два года. Но ее еще в миру «монашечкой» звали. Ни слова поперек, ни соринки недовольства. Все слава Богу. И в этом ее сила — невозможно сломать нитку. В монастырь Аллу благословила очень верующая мама.
А вот 23-летней Лизоньке приходится скрываться от не одобряющих ее выбора родителей. Когда Лиза изъявила желание поступать в духовное училище, семейство ахнуло. Особенно кипятился старший брат: «Ты еще в монастырь уйди!» В тот же год с крестным ходом Лиза пришла в монастырь и поняла, что нашла свою судьбу. А родителям пока пишет письма якобы из общежития. Однажды она признается родителям, что «умерла» для этого света. А адрес будет скрывать до последнего, чтобы не пытались забрать, не искушали.
…счастливой любви
У сестры Анны до пояса рыжая коса и немыслимой синевы глаза. Ей идет даже монашеское одеяние. Высокая, стройная… Если бы не кротость — подиумная модель. Анне 23 года. Из них два — в монастыре. На губах вечная полуулыбка. А во взгляде покой, как в лесном озере. И голос. Высокий, чистый — Анна поет на клиросе. Она почти всегда молчит, а когда говорит, кажется, будто продолжает петь.
В миру Анечка оставила 3-комнатную квартиру, высшее педагогическое образование и пылко влюбленного юношу. Еще учась в институте, она ходила петь в хор Сыктывкарского храма. Там-то и повстречала ее матушка Серафима. Игуменьи чуют прирожденных монахинь издалека, поэтому она ничуть не удивилась, когда «длиннокосый ангел» дал обет прийти в монастырь, как только закончит учиться. Преграда была только одна — обожающий Аннушку молодой человек. Он ходил за ней повсюду, провожал домой из церкви, мечтал о свадьбе и смотрел такими глазами, что матушка почувствовала соперника.
— Девочка — моя. Не трожь! — однажды приструнила игуменья юношу. — Она уже все решила, и ты только мучаешь ее. Если любишь — оставь.
После этого объяснения мальчик исчез на несколько месяцев, а Анна отреклась от мира. Верующая мама, конечно, расстроилась, что не понянчит внуков, но не стала мешать дочери. А вскоре вновь появился тот самый мальчик:
— Я пытался забыть ее, но не могу. Слишком люблю.
— Поздно, — вздохнула мама.
С тех пор юноша пытается узнать хоть что-то о судьбе любимой. Допытывается у Аниной мамы, где ее найти, грозится, что увезет. Но матушка Серафима запретила давать адрес и попросила родительницу не писать о мальчике Анне.
— Я не того боюсь, что увезет, — объяснила мне игуменья. — Анна сама не уйдет. Но жестоко тревожить монахиню и бередить в ее сердце мирские чувства.
Религия и великие
Царь Алексей Михайлович, отец Петра I, был очень набожен: знал все молитвы и чины церковного богослужения, в церкви стоял по 5 — 6 часов подряд, клал по полторы тысячи земных поклонов. В Великий пост по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам ел раз в день — капусту, грузди, все без масла, а по понедельникам, средам и пятницам не ел и не пил ничего. Но это не мешало ему таскать Патриарха за бороду и называть его сукиным сыном.
Екатерина II, перейдя в православие, всячески подчеркивала свою религиозность: очень много времени проводила в церкви, истово молилась. Став императрицей, храмы посещала лишь по большим праздникам и во время долгой службы тайком раскладывала пасьянс.
Наполеон был атеистом, но суеверным до крайности.
Страшно суеверна была и ревностная католичка Эдит Пиаф, возносившая молитву Иисусу и святой Терезе, а в свободные вечера она посещала спиритические сеансы и вызывала духов.
Атеист Карл Маркс в юности был очень религиозен; истово верующим был Илья Ульянов и воспитывал детей в вере; Владимир Ульянов до 16 лет верил в Бога.
Был очень религиозным ребенком Альберт Эйнштейн; подростком он начал читать научно-популярные книги и в 12 лет сделал вывод, что наука и религия несовместимы.
Чарлз Дарвин, пришедший к заключению, что человек произошел от обезьяны, был глубоко верующим человеком.
Ньютон с помощью физики и математики доказывал божественное происхождение Солнечной системы.
Лев Толстой, которого атеисты упрекали за богоискательство, а от официальной церкви он был отлучен за ересь, не ездил на похороны даже близких друзей и, более того, никак не выражал сочувствия, говоря, что мертвое тело для него ничего не значит и он не считает нужным возиться с ним, причем употреблял при этом непечатные выражения.
Знаменитая певица Мадонна в школьные годы была очень религиозна и мечтала уйти в монастырь!
(Продолжение следует.)

Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика