Жить в России и не верить в Бога можно, но все же Россия так устроена, что сама провоцирует на веру. Веру в то, что когда-нибудь, дай Бог, у нас будет лучше, чище, справедливей. Вот о справедливости сейчас и пойдет речь. Есть в России лютеранская церковь. Она является одной из старейших после православной. Первые общины лютеран, состоявшие из немецких купцов и ремесленников, зафиксированы еще во времена Ивана Грозного. С момента воцарения «немецких» Романовых поток протестантов из Германии солидно возрос. Не только немцы-колонисты, плотно расселившиеся на юге Украины, Северном Кавказе и Поволжье, составляли ядро лютеран империи — лютеранами Россию снабжали земли Прибалтики и Финляндии, входившие в ее состав. Но «зеленую улицу» лютеранам дал Петр Первый, увидевший в этом трудолюбивом народе весомый противовес русскому пьянству и безалаберности. С приходом немцев-лютеран в России появилась промышленность, светские учебные заведения, европейские наряды и Академия наук. К 1917 году лютеран в России насчитывалось 6 миллионов человек. Самая большая община верующих была, конечно же, в Петербурге. Но пришли большевики и усмотрели себе в наследниках Мартина Лютера конкурентов покруче православных. Особенно лихо лютеранам пришлось в эпоху Сталина. К 1938 году у лютеран в СССР не осталось ни одной церкви и ни одного духовного учебного заведения. Священство было почти полностью истреблено. Когда после смерти Сталина люди стали возвращаться из лагерей, выяснилось, что на всю огромную страну в живых осталось только три лютеранских пастора. К 1957 году расстрелянная церковь ожила — в Целинограде была зарегистрирована небольшая община. Но жизнь ее теплилась слабо, и если к началу перестройки у других церквей имелись свои централизованные структуры, то у лютеран вообще ничего не было. Люди сходились на молитву к отдельным пасторам, собирались на квартирах или в летнее время в лесу. В 1992 году, когда ситуация с церковным вопросом устаканилась, в Москву из Германии для окормления верующих начали присылать пасторов. Первые пасторы, являвшиеся в страну, недавно порвавшую с коммунизмом, честно признавались, что приехали помогать. И помогали, но, как правило… самим себе. Снабженные в дорогу весьма серьезными деньгами, они совершенно не заботились о проблемах церкви и верующих. Выполняя преимущественно священнические обязанности, пасторы оставались глухи к нуждам прихожан. Да и какие нужды могли услышать те, кто не разговаривал на русском? С годами своеобразное «глухонемое» общение с паствой превратилось в традицию — верующие жаждут слова. И слово произносится — на классическом средне-верхнегерманском диалекте… Люди попытались было приспособиться и даже возмутиться. Но все их попытки переломить ситуацию были обречены. Церковь не имела ни гроша, зато пасторы жили припеваючи, намеренно тормозя процесс подготовки кадров из русских лютеран. При этом их денежные отчеты, направляемые в Германию, были, как правило, необъективны. Им просто верили на слово. Так прошло десять лет. И вот, словно в ознаменование юбилея, лютеранская церковь с центром в Москве заговорила на разных языках — кроме немецкого еще на русском и на французском. Это было послабление. Паства стала расти, но церковь оставалась столь же бедной, как и была. Контролировал бедность церкви епископ Зигфрид Шпрингер. Сын немцев-колонистов с Северного Кавказа, он ушел вместе с родителями за отступавшими частями вермахта. Было это в 1944 году. В Западной Германии семья обрела вторую родину. Зигфрид, получив богословское образование, с годами поднялся по карьерной лестнице, и в сане епископа был направлен в Россию собирать «овец разбежавшегося стада». Обладая авторитетом, упрямством и большими неподконтрольными средствами, епископ Шпрингер широко обжился в России и принялся конфликтовать с лютеранским штабом в Ганновере, откуда он был направлен в Россию. Судя по всему, Ганновер настаивал на отчете за потраченные деньги и вызывал Шпрингера на ковер. Лютеранский епископ сопротивлялся, да и было из-за чего — по курсирующим внутри церкви слухам, за ним числилась внушительная финансовая недостача. Аргументом, который Зигфрид Шпрингер использовал в качестве превентивной меры, было то, что он «стал в России своим». В штабе в Ганновере насторожились, а Шпрингер продолжал вколачивать гвозди в гроб своей недавно столь блестящей карьеры: «Я здесь епископ Лютеранской церкви европейской части России и таковым останусь!» Видя безрезультатность попыток уломать строптивца, Ганновер перекрыл Шпрингеру денежное довольствие, регулярно поступающее из «бундеса». Оставшись без средств к существованию и подставив лютеран России, Шпрингер попытался оправдаться, заявив прихожанам, что перейдет в Американскую лютеранскую церковь. Заявление звучало по-библейски возвышенно. Шпрингер уже видел себя Моисеем, спасающим свой народ… Но беда была в том, что большинство «своего народа» не хотело к американцам. Налаженные годами связи с Германией, европоцентристские настроения мешали людям наспех полюбить дядю Сэма. Хотя, правду сказать, американские лютеране, заявившие себя в России, имели супербогатых заокеанских спонсоров и очень крепкое финансовое положение. Развив в России активную деятельность, американские лютеране в то же время оставались и остаются весьма консервативной структурой. Их взгляд на веру и Евангелие разнится с немецким подходом. Более того, подпадая под американский сапог, Шпрингер автоматом перечеркивал все ранее с таким трудом налаженные контакты. И тем не менее он на это пошел. Он отправился в Штаты обивать высокие пороги тамошних духовных воротил. А вот глянулся им Шпрингер или нет, покажет время. Во всяком случае, на ближайший лютеранский Синод, который грядет в нынешнем сентябре, в качестве гостей уже готовы вылететь аж 25 американских лютеран. Принять их, разместить, накормить и согреть — задача не из простых. Но похоже, у епископа Зигфрида Шпрингера есть на это средства — и немалые. И это не праздные домыслы. Есть конкретные факты. Перед нами письмо главе всех лютеран в России архиепископу Кречмару от некого Рейнхарда Шотта из Германии. В нем он объясняет причину своего выхода из Правления и, дабы снять с себя обвинения, приводит некоторые данные относительно епископа Шпрингера: «Епископ Шпрингер, будучи председателем церковного общества, несет ответственность за то, что без решения Правления выплачивалась ссуда в размере 30 000 немецких марок, а также 52 000 марок из общей кассы пожертвований (за период с 1992 по 2002 гг.) на проведение неких работ в Москве, и сверх того 96 000 марок пожертвований ушло на те же цели до начала марта 2002 г. без документального обоснования этих целей». Чего же больше? Остается только посочувствовать простым верующим, доверившим свою церковь в столь скользкие и одновременно липкие руки.
