Межконфессиональные столкновения в Галиции нельзя назвать религиозной войной
Обычно греко-католиков обвиняют в разгроме трех православных епархий в западных областях Украины. В начале 90-х годов от Московского Патриархата действительно отошло подавляющее большинство верующих (сегодня в этих областях действует только 204 общины). Однако далеко не все галичане, вышедшие из юрисдикции Московского Патриархата, вернулись в Греко-Католическую Церковь. Значительная часть их осталась православной, изменив свою юрисдикцию на автокефальную. Следовательно, пятидесятилетнее пребывание православия в Галиции все-таки оставило свои следы (хотя до 1946 года православных здесь фактически не было). По состоянию на 1 января 2002 года в Галиции (то есть в Ивано-Франковской, Львовской и Тернопольской областях) отношение православных общин (всех трое юрисдикций) к общинам греко-католиков составляет 1:1,5, что «разгромом православия» никак не назовешь. По состоянию на ноябрь 2002 года в трех областях Западной Украины зарегистрировано восемь конфликтов между общинами УГКЦ и Московского Патриархата. Это примерно 4% от общего числа общин последнего. Безусловно, боль даже одной общины должна привлекать внимание общества. Но 4% общин УПЦ, затронутых конфликтами, — это все-таки не религиозная война, как часто пытаются это представить. Не менее традиционным объектом обвинений со стороны Московского Патриархата является местная власть в Галиции. Однако далеко не все города и села этого региона находятся под преобладающим влиянием греко-католиков. Есть такие местности, где вектор влияния прямо противоположный, то есть преобладают православные автокефалисты. Если бы влияние греко-католиков было столь определяющим, как об этом говорят в Московской Патриархии, то в Галиции существовала бы четкая моноконфессиональная ситуация, что статистикой не подтверждается. Итак, если в 90-х годах христиане Галиции все-таки имели возможность реализовать свою религиозную свободу, то почему Московский Патриархат этого так упорно не замечает? Очевидно, можно допустить, что такое значительное число верующих, добровольно отошедших от него, равноценно признанию, что почти полувековое присутствие Русской Православной Церкви в Галиции, «узаконенное» Сталиным на Львовском псевдособоре 1946 года, фактически не оставило в сознании галичан положительного следа. Для престижа Третьего Рима такое признание было бы слишком болезненным. Не менее болезненным для части греко-католиков, особенно в начале перестроечных процессов, было присутствие православия (да еще московской юрисдикции) в ранее полностью греко-католической Галиции. За десять лет многое изменилось, однако рецидивы этой логики чувствуются и сегодня в местах открытого противостояния. Лозунг «Православные — за Збруч» (то есть за пределы Западной Украины), бывший в ходу в начале 90-х годов, не менее опасен, нежели лозунг «Униаты — агенты католического прозелитизма». В обоих случаях под сомнение ставится одно из главных завоеваний современной Украины — религиозная свобода. Обе стороны часто объясняют желание ограничить присутствие своих конкурентов логикой «паритетного ответа». Духовенство Украинской Православной Церкви, пребывающей в единстве с Московским Патриархом, уже длительное время использует свое влияние на местные власти, например, в Севастополе и Харькове, чтобы не допустить либо регистрации греко-католической общины, либо выделения участка под строительство греко-католического храма. В свою очередь именно логикой паритетности аргументировал свою позицию Львовский горсовет (решение от 3 июля 2002 года), отказываясь выделить участок под строительство второго храма УПЦ Московского Патриархата во Львове на том основании, что греко-католические общины в Москве и Петербурге храмов вообще не имеют. Отрицая экклезиологическую природу УГКЦ и обеих Православных Церквей автокефального статуса, Московский Патриархат усматривает в основе их мышления «ересь этнофилетизма». Одним из проявлений этого уклона считается антимосковская направленность «национальных» Церквей, неприятно поражающая своим негативизмом. С одной стороны, абсолютно прав архимандрит Рафаил (Карелин), когда утверждает, что «Церковь не национальна — Церковь наднациональна». Именно на этот принцип и ссылается Московский Патриархат, утверждая, что украинцам нет необходимости создавать собственную национальную Церковь. Однако, с другой стороны, согласно устному свидетельству архиепископа УПЦ Августина (Маркевича), попытки ввести в богослужение Украинской Православной Церкви украинский язык вызвало решительные протесты части верующих и их угрозы добиваться прямого правления из Москвы. Следовательно, «национально озабоченной» является не только украинская, но и русская церковная ментальность. Разница только в том, что пророссийски ориентированные христиане хотят сохранить существующий статус-кво, тогда как настроенные проукраински — изменить его. Действительно, нельзя отрицать использование верующими, духовенством и даже иерархами «национальных» украинских Церквей национально-защитной риторики, однозначно воспринимаемой на Западе и в России как националистическая. Вместе с тем, по мнению греко-католиков, методологически неправильно осуждать следствия, не учитывая их причин. Прежде всего отметим, что негативное отношение к Московской Патриархии не несет в себе конфессионального признака, поскольку оно свойственно как греко-католикам, так и православным автокефалистам. Усилия Московского Патриархата, похоже, направлены на то, чтобы, использовав общеевропейское осуждение националистических доктрин, представить украинские национальные Церкви исключительно как националистические, противостоящие «универсальному, надэтническому православию». Однако спорной является сама претензия на универсальность. Ведь в Москве Русскую Православную Церковь открыто называют «Церковью русского народа». Что касается религиозных процессов на Украине на фоне Западной Европы, то на первый взгляд они действительно протекают в противофазе. Западноевропейские христиане приложили немало усилий для преодоления националистических тенденций и создания атмосферы толерантности и сотрудничества. На Украине происходит, казалось бы, качественно иной процесс — осознание своей собственной религиозной идентичности, отмежевание себя от той церковной структуры, которая угнетала украинские религиозные традиции и национальные формы религиозного самоопределения. Означает ли это, что украинские христиане не в состоянии перенять современные европейские ценности? К такому выводу можно склоняться в том случае, если считать, что кажущийся «универсализм» московского православия, за которым стоит стремление удержать несправедливый по отношению к украинским христианам статус-кво, для Западной Европы ближе и приемлемей, нежели попытки украинских христиан вырваться из-под него. Такая аберрация обычно объясняется тем, что в советское время на подконтрольной Московскому Патриархату территории царили мир и покой, в то время как возрождение «национальных» Церквей Украины, якобы, принесло межконфессиональные трения и конфликты. Однако были ли на самом деле тогда мир и покой истинно христианскими, а попытки украинских Церквей найти свое место под христианским солнцем — действительно подсудными? По мнению греко-католиков (как, впрочем, и православных автокефалистов), за дилеммой «национализм — универсализм» скрывается главная сущность проблемы, а именно: попытки Московской Церкви и впредь, как это было в течение трех с половиной веков, держать в тени Церковь Киева, то есть стремление одной национальной Церкви христианского Востока не допустить возрождения другой национальной Церкви. Чтобы выйти из создавшегося положения, необходимо выполнить три предварительных условия. Во-первых, свою часть пути должны пройти обе Церкви — и Московский Патриархат, и Украинская Греко-Католическая Церковь, то есть ни одна из них не может утверждать, что перемены должны затронуть только ее соперницу. Во-вторых, обе Церкви должны пересмотреть свои концепции безопасности, находя такие позиции, при которых обе лишаются статуса «угрозы» друг для друга. В-третьих, для того чтобы потенциальные положительные изменения могли реализоваться, они должны отвечать интересам каждой из сторон. Так, если Украинская Греко-Католическая Церковь действительно стремится к роли примиряющего посредника между христианским Востоком и Западом и, в частности, к объединению нынешних Церквей в единую Украинскую Церковь, она сама должна быть источником любви и толерантности. Если же говорить о Русской Православной Церкви, то претензии православной Москвы на церковную монополию на Украине независимо от степени их успешности обрекают Москву на вечное противостояние с тенденциями к независимости, существующими в Киевской Церкви. Замена монопольной стратегии на стратегию соучастия могла бы помочь цивилизованно отстаивать интересы русского или ориентированного на Москву православного населения Украины, не привязывая их к имперским концепциям. Обе стороны должны признать, что существующие конфликты в значительной мере являются результатом массового искоренения христианской культуры. Следовательно, возрождение христианского сознания и целенаправленная политика Церквей, ориентированная на толерантность, являются необходимыми условиями улучшения отношений.
