Диалог у Распятия

— Мама, смотри, кровь!

Моя дочь показывает на Распятие. В ее глазах отражается целая буря чувств: и непонимание, и сострадание, и страх… Она пытается закутаться в мою юбку, как будто хочет спрятаться, как будто боится увиденного.

— Это Бог, — говорю я ей, стараясь придать своему голосу интонацию уверенности.- Он умер, чтобы мы могли жить.

Я прикладываюсь к Распятию. Жестом предлагаю дочери сделать то же самое, но она в нерешительности остается на месте. По ее мимике и взгляду видно, что первоначальный страх понемногу начинает уступать место любопытству. Она внимательно разглядывает Спасителя.

— Если Он умер, значит, Его больше нет?

Она говорит очень тихо, еле слышно. Страх совсем исчез, теперь в ее словах слышится недоверие.

— Бог есть всегда, — отвечаю я и с удивлением обнаруживаю, что это, мне самой еще мало понятное противоречие, очень обрадовало дочь.- Бог умер, а потом воскрес. Он всегда с нами и всегда помогает нам, когда мы просим Его об этом.

Недоверие проходит.

— А мы тоже воскреснем, когда умрем?

Она говорит уже не шепотом, хоть и не громко. В уголках глаз и губ появляется чуть заметная улыбка.

— Если мы будем любить Бога, то Он воскресит нас.

Лицо девочки опять становится серьезным и задумчивым. Она указывает рукой на кровь, струящуюся из ран Спасителя:

— А они не любили Бога?

«Они». Интересно, каким рисуется детскому воображению это «они»?

— Наверное, они испугались Его, — я стараюсь говорить уверенно, хотя и чувствую, что отвечать на вопросы дочери становится все труднее, ведь никогда раньше я не задумывалась над этим.

— Они могли попросить, и Он научил бы их не бояться!

Девочка произносит эти слова с видом Ньютона, только что открывшего закон всемирного тяготения.

— Он учил их. Он учил их любить. Но любить — это очень сложно.

Дочка замирает. Она задумывается. Видимо, мысль о том, что любить труднее, чем распять, ей непонятна. Я также стою не шевелясь.

Невольно у меня в голове возникает молитва: «Господи, помоги мне самой понять и принять то, что я только что объясняла дочери! Господи, помоги мне научиться любить, а не распинать!».

Дочь переводит взгляд с лика Спасителя на мое лицо. Ее глаза широко открыты.

Я молчу.

Она снова переводит взгляд на лик Спасителя и протягивает руку, как будто хочет кончиками пальцев дотронуться до Распятия.

Я молчу.

Так мы стоим минуту или две. Она берет меня за руку. Ее рука немножко дрожит, на глаза наворачиваются слезы.

— Я не хочу, как они, — говорит девочка шепотом, — я хочу с Ним…

Мы еще какое-то время стояли молча перед Распятием. Мои мысли были в смятении. Все, что я могла, — это молиться о том, чтобы Господь помог нам. Не в чем-то конкретном, а вообще. Помог в том, что Он сочтет для нас нужным. А дочка… я не знаю, о чем она думала, но знаю, что мысли ее были не по-детски серьезными.

Конечно, она не стала после этого случая более послушной или менее ленивой, она не стала меньше шалить и капризничать — она не перестала быть ребенком. Но с тех пор я частенько замечаю, как дочка шепотом твердит молитвы, и вижу ее непередаваемую радость, когда она понимает, что ее молитвы услышаны, а прошения исполнены. И ее искренняя безоговорочная детская вера всегда поддерживает меня в минуты уныния.

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/03person/20 061 023.html