 |
| Русская неделя | Иеромонах Варлаам (Горохов) | 23.09.2006 |
«Если мы должны умереть, — говорит Ж.П. Сартр, французский философ экзистенциалист, — то наша жизнь не имеет смысла, ибо ее проблемы остаются нерешенными, и остается неопределенным само значение проблем… Абсурдно, что мы родились, абсурдно, что умрем» [1].
Между тем, сотериологическая проблема, как совсем не абстрактный, а экзистенциональный вопрос жизни и смерти, появляется в человечестве сразу же после грехопадения наших праотцев Адама и Евы и утраты ими непосредственного общения с Богом.
Попытки преодоления глубинного разрыва между человеком и Богом с помощью усилий самого человека ощущаются во многих религиях и религиозно-философских учениях древнего мира: в религиях древнего Египта и Персии, учениях орфиков, Пифагора, Гераклита, Сократа и Платона, неоплатонизме. Эти усилия, однако, не увенчались успехом, так как частичные истины естественного откровения (из природы и разума) о Боге там были перемешаны с самым нелепым и отвратительным идолопоклонством.
Другой путь, заключающийся в стремлении Самого Бога постепенно снова привести человеческий род в общение с Собой, открывается в Ветхозаветном Откровении, которое имел единственный из всех народов древности — богоизбранный еврейский народ. Так, Господь говорит через Своего пророка Моисея всему избранному народу: «Жизнь и смерть дал пред лицем вашим, благословение и проклятие: избери жизнь, да живешь ты и потомство твое» (Втор. 30, 10).
Но Ветхий Завет был лишь слабой тенью истинных представлений о взаимоотношениях между Богом и человеком. Очень часто от сознания ветхозаветного человека ускользал духовный смысл заповедей Закона и он, будучи рабом мелочных обрядовых предписаний во внешней жизни, был рабом греха — во внутренней, в своем сердце; а Богу нужно, прежде всего, любящее сердце (Ос. 6, 6).
В христианском благочестии тема спасения приобретает ярко выраженный христологический аспект: «Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин. 1, 14). Апостолы учат, что «во Христе обитает вся полнота Божества телесно» (Кол. 2, 9) и поэтому люди могут «становиться причастниками Божеского естества» (2 Петр. 1, 4), то есть достигать богоуподобления и максимального приближения к Божественному. Та же мысль содержится и у мужей апостольских, в частности, у священномученика Игнатия Богоносца, который говорит, что христианину надо достичь Бога, достичь Иисуса Христа.
Особенно важное место в изложении христианской сотериологии занимает святой Ириней Лионский (II в.). Основная богословская заслуга святого Иринея состоит в том, что он первый из христианских Отцов и Учителей Церкви ясно высказал мысль об обожении человека, что Сын Божий становится Сыном Человеческим, чтобы сын человеческий стал сыном Божиим.
По мнению святого, Христос возвращает человека к первоначальному состоянию его небесного, вечного замысла. Особенно интересно в этой связи учение о рекапитуляции всего; у святого Иринея это слово, заимствованное из Послания к Ефесянам 1, 10 означает или возглавление (важнейшей чертой здесь выступает реальное единство по плоти всего человечества и второго Адама — Христа), или повторение, но как-бы с обратным значением в истории земной жизни Иисуса Христа важнейших этапов жизни Адама, то есть то, что Сын Божий воплотился и вочеловечился и в Себе восстановил длинный ряд людей, даровал спасение всем нам вкупе.
Этими суждениями святого Иринея Лионского впоследствии воспользовался святой Афанасий Александрийский (IV в.). «Мы, восприятые Словом, — учит он, — обожаемся ради плоти Его. Ибо, не с одним каким-либо человеком соединилось Слово в рождении от Девы, но с человеческим естеством. Все совершающееся в человечестве Христовом непосредственно (но не принудительно) распространяется на всех людей, как «сродников» и «сотелесников» Его, в силу не только подобия, но и действительного сопричастия всех людей в человечестве Слова. Посему, чрез восприятие плоти Словом человеческое естество становится «духоприемным» и действительно принимает Духа, становится «храмом Божиим"[2].
Святые каппадокийцы (святители Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский) в своем учении о спасении прямо следуют за святым Афанасием. Спасение для них также есть обожение.
Но в отличие от святителя Афанасия, который борясь с арианской ересью, отвергавшей Божество Сына Божия и Его единосущие с Богом Отцем, отстаивал полноту и равночестность Божества в Богочеловеке; они в объективной (догматической) стороне своей сотериологии подчеркивают полноту и целостность воспринятого Христом человечества, а также значение ума, как высшей духовно-личностной способности человека. Это они писали против ересиарха Апполлинария Лаодикийского, отрицавшего воспринятие Христом человеческого ума и учившего о несовершенстве человеческой природы во Христе. А в субъективной (аскетической) стороне святые каппадокийцы обосновали теорию богопознания против Евномия с его рационалистическим максимализмом, беспринципно вторгающимся в сферу познания Непознаваемого.
Главную сотериалогическую формулу каппадокийской христологии выразил святитель Григорий Богослов, сказав: что не воспринято, то не уврачевано, не спасено. «Если в Нем плоть без ума, то я обманут. Кожа моя, но чья же душа? — Говорят… вместо ума достаточно Божества. Что же мне до этого? — Божество с одною плотию еще не человек, а также и с одною душою, или с плотию и душою, но без ума, который преимущественно отличает человека» [3].
Далее, если говорить о спасительности Боговоплощения, по учению каппадокийских Отцев, то нужно, конечно, изложить их взгляд на сам способ соединения двух естеств во Христе, так как этот момент имеет непосредственное отношение к учению о спасении.
Святитель Григорий Богослов впервые употребляет при объяснении модуса соединения божественного и человеческого естеств во Христе термин — срастворение, потому что он всего лучше выражает православное понимание Богочеловеческого неслиянного двуединства двух естеств: «Он был смертен, но Бог; род Давидов, но Адамов Создатель; по Матери Деве описан, но неизмерим… Как человек Он был в борении, но как неодолимый в троекратной борьбе победил искусителя. Как смертный погружался в сон, и как Бог укрощал море. Утомлялся Он в пути, но у изнемогавших укреплял силы. Молился, — но Кто же внял мольбам умиленным погибающих? Он был Жертва, но и Архиерей. Жрец и Бог. Единое Лицо, Единый Богочеловек. Естества срастворяются и имена переходят одно в другое, по закону сращения, — объясняет святитель Григорий, — Божество остается непреложным, человечество обожествляется. Сильнейшее побеждает» [4].
Теперь коснемся другого момента, указывающего на то, что воплощением Слова еще не завершается Домостроительство спасения.
«Со всей силою святитель Григорий Богослов раскрывает искупительное значение Крестной смерти Спасителя. Крест — есть Жертва — очищение не малой части вселенной и не на малое время, но целого мира и на веки. Христос приемлет на Себя весь грех человеческий и страждет, изображая в себе нас, как Глава целого тела… Воспринятый грех не оскверняет Безгрешного. Волею восходя на крест, Богочеловек возносит на него наш грех и распинаемый сораспинает его на нем"[5].
А святитель Григорий Нисский так описывает прославление человеческого естества в Воскресении Христовом: «В самой смерти обоженное тело Спасителя остается нетленным, и чрез нетление тела уничтожается смертность. Душа же входит в рай и вселяется в дланях Отчих…. Воссоединение души и тела становится необходимым. Христос Спаситель воскресает и в Своем Воскресении совоскресил все лежащее, разрешил узы и болезни смерти, чтобы проложить нам путь к рождению чрез воскресение, к возрождению от смерти. Он дает человеческой природе силу (или возможность) воскресения» [6].
Святитель Григорий Нисский указывает на принцип синергии — совместного действия как благодати Божией, так и свободно приемлющей благодать человеческой воли. И здесь нравственной силой человека, восприемлющей благодатную силу является вера.
Он проводит следующую мысль: «Тогда (в грехопадении праотцев) мы за преслушание изгнаны из рая, теперь же верою вселяемся в рай. Или еще решительней: — нельзя быть участником в благах иначе, как если вера во Христа даст вожделенное» [7].
«Но, приявший баню пакибытия подобен молодому воину, только что внесенному в воинские списки, но еще ничего не выказавшему ни воинственного, ни мужественного, — говорит святитель Григорий Нисский. — От него ждут подвигов. И только за подвиги подобает воздаяние и награда — блаженство. Вера требует сопутствия сестры своей — доброй жизни» [8].
Святитель Григорий Богослов в своем слове на святое Крещение выделяет три степени в спасаемых: рабство, наемничество и сыновство. Он призывает восходить на степень сыновства: «Стыдись Бога как Отца, делай добро, потому что хорошо повиноваться отцу. Хотя бы ничего не наделся ты получить; угодить отцу само по себе награда» [9].
В этом отношении особенно интересна следующая мысль святителя Григория о необходимости упражнения, посредством молитвы, в памятовании о Боге: «Памятовать о Боге, необходимее, нежели дышать» [10].
Вершиной же христианской жизни, является святейшее таинство Тела и Крови — святая Евхаристия. Она есть дело любви. А именно, в любви наиболее отчетливо проявляется синергия Бога и человека, имея в Боге свой изначальный источник, главный импульс.
По словам святого Григория Нисского, «это пища нетленная, противоядие против смертоносной заразы. Хлеб, — по слову Апостола, — освящается словом Божиим и молитвою (1 Тим. 4,5), не ядением и питием входя в Тело Слова, но прямо претворяясь в Тело Слова. Богоприемная плоть приемлет новые частицы «в состав свой», и чрез них (Божество) сообщает себя всем уверовавшим, срастворяясь с телами их, чтобы единением с бессмертным и человек соделался причастником нетления… Так в таинстве Евхаристии осуществляется воссоединение человечества — во Христе и воскресение… Впрочем, только начаток воскресения. Только во всеобщем воскресении исполнится всецело совершенная Спасителем победа над тлением и смертью» [11].
Христологические предпосылки Отцов-каппадокийцев были использованы в вероопределениях IV Халкидонского (451 г.) и VI Константинопольского (682 г.) Вселенских Соборов, в богословских трудах святителя Кирилла Александрийского (V в.) и преподобного Максима Исповедника (VII в.), а так как все православное богословие имеет под собой сотериологический базис, то утверждение истины в вопросе о способе соединения и бытия двух естеств в единой Личности Господа нашего Иисуса Христа было утверждением самой идеи спасения как обожения, качественного соединения нашей души с Богом, поскольку Христос Спаситель есть совершенный Бог и совершенный Человек.
Их гносеология — теория богопознания (учение об условиях и пределах познания Бога) и мистика (святитель Григорий Нисский) отразилась — в Ареопагитиках, «таинственном богословии» того же преподобного Максима и исихастских спорах четырнадцатого столетия и стала путем очищения и восхождения ума к созерцанию горней Красоты.
[2] Цит. по: Георгий Флоровский, протоиерей. Восточные Отцы IV в.: Репринтное издание М.: Паимс, 1992.- С. 36−37.
[3] Григорий Богослов, свт. О вочеловечении. // Григорий Богослов, свт. Собрание творений в 2-х томах. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. — Т.2. — С. 131, 132.
[4] Григорий Богослов, свт. Песнопения таинственные: Слово 2, о Сыне // Григорий Богослов, свт. Собрание творений в 2-х томах. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. — Т.2. — С. 21−22
[5] Георгий Флоровский, протоиерей. Восточные Отцы IV в. С. 120−121
[6] Цит. по: Епифанович С.Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие.- М.: Мартис, 1996.- С. 84
[7] Цит. по: Сергий (Страгородский), архиепископ. Православное учение о спасении. — М.: Просветитель. 1991.- С. 222
[8] Цит. по: Георгий Флоровский, протоиерей. Восточные Отцы IV в. С. 172
[9] Григорий Богослов, свт. Слово 40, на святое Крещение // Григорий Богослов, свт. Слово 40, на святое Крещение Собрание творений в 2-х томах.- М: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. — Т.1. — С. 551
[10] Григорий Богослов, свт. Слово 27, Против Евномиан и о богословии первое или предварительное. — Т. 1. — С.387
[11] Цит. по: Георгий Флоровский, протоиерей. Восточные Отцы IV в. С. 175
