Кролик да Винчи

Мы предлагаем вниманию читателей статью о «Коде да Винчи», в которой автор рассматривает причины столь огромной популярности книги и фильма.

Первое, что бросается в глаза при чтении «Кода да Винчи», — запредельная, фантастическая безграмотность этой книги. Мне трудно согласиться с теми, кто называет эту книгу «изощренным обманом». Ничего изощренного в ней нет.

Я не искусствовед и с этой стороны оценивать текст не берусь. Однако рассуждения авторских протагонистов о богословии и истории — как истории Европы вообще, так и истории Церкви в частности — свидетельствуют о том, что автор не удостоил ни единым взглядом ни труды историков, ни первоисточники (включая Новый Завет), ни хотя бы школьные учебники.

Впрочем, в наше время ему — как и многим его читателям — незачем было бы идти в библиотеку. Всю необходимую справочную информацию можно найти в интернете. Само по себе такое невежество не удивительно — в том же интернете можно найти вещи ничуть не более грамотные. Удивительно другое. Книга Брауна — бестселлер. Ее купили около десяти миллионов человек. По ней снят фильм.

Подлинная загадка книги именно в этом — как настолько безграмотный текст приобрел такой успех? Многие, судя по отзывам в том же интернете, воспринимают изложенные в ней теории всерьез, хотя им достаточно было бы обратиться с соответствующим запросом к любому поисковому сайту, чтобы убедиться в их полной фантастичности.

Приведу пример: один из главных положительных персонажей романа, Тибинг, произносит речь о том, как, на его взгляд, современное христианство сложилось из слияния первоначального учения ранней общины и язычества; в частности, он говорит:

«Для слияния двух религий Константину нужно было укрепить новую христианскую традицию, и он созвал знаменитый Вселенский собор. На этом собрании обсуждались, принимались и отвергались многие аспекты христианства — дата Пасхи, роль епископов, церковные таинства и, разумеется, божественность самого Иисуса Христа.

— Что-то я не совсем понимаю, — с недоумением нахмурилась Софи.- Божественность Иисуса?..

— Моя дорогая, — торжественно объявил Тибинг, — до этого исторического момента Иисус рассматривался Его последователями как смертный пророк… человек, безусловно, великий и влиятельный, но всего лишь человек. Простой смертный.

— Не сын Бога?

— Да! — радостно воскликнул Тибинг.- Только на этом Вселенском соборе Христос был провозглашен и официально признан Сыном Божиим. В результате голосования.

— Погодите. Вы что же, хотите сказать, что божественная сущность Иисуса стала результатом голосования?

— Причем выиграл Он лишь с небольшим преимуществом голосов, — сказал сэр Тибинг».

Христиане доконстантиновской эпохи оставили после себя огромное количество письменных свидетельств, в которых они провозглашают, разъясняют и отстаивают свою веру во Христа как в Сына Божия. Эти тексты не нужно, рискуя пасть от рук агентов премногозловещего Opus Dei, разыскивать во всяких тайных и романтических местах — они переведены на современные языки, легко доступны в книжных магазинах, в библиотеках, выложены в сети интернета, так что всякий желающий может сам выяснить, во что верили христиане до Константина. В отличие от персонажей «Кода», ни один поисковый сайт не потребует от вас разгадывать числовые ребусы, когда вы наберете в строке поиска «Ранние отцы Церкви».

Но есть еще один текст, вернее, сборник текстов, с которым Дэн Браун (как и, боюсь, многие его читатели) совершенно не знаком, — Новый Завет. Ученые спорят, когда именно написаны те или иные тексты, входящие в его состав; но все они сходятся на том, что большинство из них можно датировать первым веком, временем, когда многие из тех, кто знал Иисуса лично, были еще живы. Наиболее критически настроенные исследователи относят некоторые из новозаветных посланий к первой половине второго века — я с ними не согласен, но в любом случае, общепризнано, что Новый Завет написан очень задолго до Константина. Так вот, выражение Сын Божий применительно к Иисусу встречается в Новом Завете более тридцати раз; любой, кто прочтет хотя бы несколько страниц, обязательно на него наткнется. Вы можете пойти на любой из многочисленных сайтов, где выложен его текст, и воспользоваться поиском.

В чем же дело? Почему люди, которым так легко — легче, чем когда бы то ни было в человеческой истории — установить истину по всем этим вопросам, предпочитают ложь? Мне это кажется симптомом одной определенной духовной и интеллектуальной проблемы, гораздо более глубокой, чем успех еще одного плохонького детектива.

Это проблема отношения к истине. Атеисты старого закала совпадали с христианами в одном важном пункте. Они, как и христиане, считали, что существует истина и что у человека в связи с этим есть определенные обязательства. Нравственный долг человека — стремиться к истине и избегать лжи. Атеисты — как и христиане — были убеждены, что достойная и подлинно счастливая жизнь не может быть построена на фундаменте самообмана. Они восставали против христианской веры потому, что считали ее ложной — а за собой признавали нравственную обязанность восставать против лжи и следовать правде.

Так, например, большинство ученых-атеистов с негодованием отвергли бы идею фальсифицировать исторические факты; если эти факты неудобны или неприятны, честный ученый был обязан их признать. Открывшаяся истина может причинять глубокий дискомфорт, она может потребовать пересмотра привычных взглядов и признания ошибок — но таков долг честного человека по отношению к истине. Люди были убеждены, что предпочесть комфорт истине, во-первых, безнравственно, во-вторых, глупо — этот комфорт не будет прочным. Именно к этому чувству долга перед истиной взывает К. С. Льюис в своем эссе «Человек или кролик»:

«И всякий человек (человек, не кролик) просто обязан выяснить, как обстоит дело, а потом — или всеми силами разоблачать преступный обман, или всей душой, помышлениями и сердцем предаться истине <…> Быть может, вы и впрямь не уверены, надо ли быть христианином, но вы прекрасно знаете, что надо быть человеком, а не страусом».

В старых атеистах был какой-то мрачный аскетизм — они отказывались от утешений религии, поскольку не желали утешаться тем, что считали ложным.

В наше время (это бывало и раньше, просто в наше время стало заметнее) людям не нравится сам разговор об истине, с которой связаны какие-либо обязательства. Многие люди (достаточно многие, чтобы книга Дэна Брауна стала бестселлером) ищут комфортных, а не истинных представлений о мире. То, что не является комфортным, отбрасывается. Если истина по данному вопросу — истина, которую можно выяснить, не покидая удобного кресла за монитором в течение пяти минут, — не устраивает пользователя, тем хуже для истины. И от истины отвратят слух свой и обратятся к басням, — говорит Апостол (2 Тим. 4, 4); оказывается, это относится не только к истинам веры, но и к элементарной исторической истине, которая веры отнюдь не требует.

Это иной тип религиозности и иной тип отношения к миру вообще — тип, по сравнению с которым атеист старой закалки стоит ближе к христианству; тип, для котoрого духовный поиск — это не поиск истины, это поиск комфорта. Как пишет одна девушка в своем интернет-дневнике: «Написанное в „Код да Винчи“ правда?! Если да, то гуд. Тогда я понимаю, почему у меня такое неприятие церкви и каких-то ее правил. Сущность божественного никогда не отвергала. Если плохо, всегда прошу помощи у Бога, и он помогает. Он есть, и это хорошо :) Верить в лучшее хорошо. Но правила, каноны и всякое тому подобное создано и создавалось людьми. В общем, у всех есть выбор, и не стоит чувствовать ущербность и стыд за свое мнение».

Она не одинока; я встречаю это довольно часто: дайте нам теплое чувство Божиего покровительства и не лезьте к нам ни с какими правилами благочестия. Дайте нам пережить волнующее ощущение тайны — но пусть эта тайна ничего от нас не требует; дайте нам комфортную, ненапрягающую духовность, в которой не будет места чувству стыда или ущербности — и мы это с радостью у вас купим.

Прежнее отношение к жизни и у христиан, и у атеистов исходило из того, что главное — думать и поступать правильно, в соответствии с реальностью; теперь все большую популярность приобретает убеждение, что главное — чувствовать себя хорошо, причем прямо сейчас, немедленно. Если истина ранит, то долой такую истину; если ложь комфортна, то никто не станет выяснять, что это ложь. Слова Апостола исполняются совершенно буквально: Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням (2 Тим. 4, 3−4).

Чтобы научиться, надо признать свое незнание, чтобы исцелиться — признать свою болезнь; прощение не обретешь, пока не признаешь свой грех. Ничего приятного в таком осознании нет; но, минуя сокрушение, до утешения не дойдешь. Это истинно в духовной жизни; это истинно в жизни вообще. Люди ищут утешения, чувства чуда и тайны, духовного опыта — что же, это естественно, мы созданы как телесно-духовные существа и призваны обрести вечное утешение. Но попытки искать все это в баснях или новоизобретенных языческих культах «женского начала» приведут только к тому, что вы навсегда упустите возможность это обрести. Обратитесь к истине — истине подлинной и потому требовательной, и сиюминутного душевного комфорта вы, возможно, не обретете. Вы обретете нечто более важное — привычку действовать как человек, а не как страус или кролик. Путь, на который вы встанете, не будет легким; но в конце его вас ожидает вечная радость, превосходящая всякое разумение.

«Альфа и Омега», N 46

Опубликовано на сайте Православие и современность

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/02society/20 060 913.html