Русская линия
Сайт Ново-Тихвинского женского монастыряПротоиерей Георгий Митрофанов31.08.2006 

О канонизации святых
Беседа с протоиереем Георгием Митрофановым

Нашу обитель посетил протоиерей Георгий Митрофанов, профессор Санкт-Петербургской духовной академии, известный церковный историк, член Синодальной комиссии по канонизации святых. Цель его визита — познакомиться поближе с жизнью современного монастыря. Отец Георгий встретился с духовником нашей обители, посетил все мастерские, подворье в Меркушино, пообщался с сестрами. Батюшка не отказал нам в просьбе рассказать и о своей работе — канонизации святых — и ответить на наши вопросы. Предлагаем вашему вниманию беседу, проведенную в Свято-Игнатьевском скиту.

— Канонизация святых — очень сложный вопрос. История Церкви — это, прежде всего, история святости, и XX век в этом смысле — одна из самых печальных страниц нашей церковной истории. В ХХ веке, дав миру огромное количество святых, Русская Церковь не имела возможности проводить канонизацию. С 1917 и до 1988 года было канонизовано только два подвижника, и то только потому, что это имело значение для внешней политики СССР (например, канонизация Николая Японского подчеркивала присутствие Русской Православной Церкви, России, а значит и Советского Союза в Японии).

Канонизация святых стала возможна только в 1980 годах, когда в условиях перестройки власти начали менять политику в отношении Церкви. В канун торжеств, связанных с тысячелетием крещения Руси, власти дали согласие на проведение некоторых канонизаций. В 1987 году была создана Синодальная комиссия по канонизации святых, которую возглавил митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий. Сначала она создавалась как временная, но затем ситуация в нашей стране кардинально изменилась, и у Церкви появилась постоянная возможность проводить канонизацию. Сейчас комиссия состоит из небольшого числа сотрудников, около десяти человек. Среди известных личностей — протоиерей Владимир Воробьев (ректор Свято-Тихоновского Православного Гуманитарного Университета), игумен Дамаскин (Орловский), протоиерей Владислав Цыпин. Как видите, большинство составляют историки. Есть в комиссии и старец, пастырь — архимандрит Алексий (Поликарпов), наместник Свято-Данилова монастыря, и еще несколько человек, специалистов в смежных областях.

За 18 лет работы комиссии канонизовано уже около 1500 святых. Эти канонизации потребовали от нас очень серьезных и, не побоюсь этого слова, новаторских решений. Церковь жива традицией, но далеко не всегда церковная традиция может непрерывно и спокойно развиваться. Вспомним, что является основанием для канонизации. Во-первых, чудотворения, связанные с жизнью того или иного христианина, и чудотворения, происходящие после его смерти в связи с его поминовением. Во-вторых, почитание подвижника церковным народом и, наконец, его праведная жизнь. Казалось бы, все ясно. Но вот с какой проблемой мы столкнулись практически сразу же. Народное почитание очень многих подвижников благочестия у нас отсутствует. Если бы вы мне задали вопрос: «Кто из святых, канонизованных вашей комиссией, полностью соответствует основным критериям?» — то я назвал бы буквально несколько имен.

Среди этих имен, прежде всего, я упомянул бы имена святого праведного Иоанна Кронштадского и блаженной Ксении Петербургской. Именно эти подвижники почитались весь советский период особенно глубоко, хотя это и было очень затруднительно, так как власти всячески препятствовали их почитанию. Как петербуржец я могу вспомнить кое-что по этому поводу. Разрушенная часовня блаженной Ксении, обнесенная деревянным забором, якобы ремонтируемая в течение нескольких десятков лет. Периодически появляющиеся статьи о том, что такого человека как блаженная Ксения вообще не существовало. И постоянно шедшие к этому деревянному забору люди, которые пытались приклеить к нему свечи и записки со своими прошениями святой. Это было настоящее противостояние церковного народа (впрочем, весьма немногочисленного) официальной пропаганде, пытавшейся сделать блаженную Ксению яко не бывшей в нашей истории. Показательно то, что советская цензура запрещала упоминать имена блаженной Ксении и отца Иоанна Кронштадтского, как и имя преподобного Серафима Саровского, даже в «Журнале Московской Патриархии». Вот каково было стремление властей изгладить из памяти Церкви тех подвижников, которые так безусловно почитались. Что говорить в этом отношении о новомучениках! Конечно, о них тем более было невозможно говорить.

Таким образом, почитание многих подвижников у нас просто должно было отсутствовать. Что касается чудотворений, то они имеют место именно тогда и именно там, когда и где происходит почитание умерших подвижников благочестия. А если нет почитания, то откуда взяться чудотворениям и как они могут фиксироваться в таких условиях? Кроме того, перед нами встал еще один сложный вопрос. Почитание каким народом мы должны учитывать? Нам иногда предлагают прославить подвижника, указывая на то, что он очень почитается всеми: верующими и неверующими, мусульманами и буддистами. Но в таком случае мы должны поставить вопрос о канонизации Кашпировского, Чумака и бабы Нюры, которых очень почитал советский человек. Это нелепо. Значит, мы должны опираться на почитание именно церковным народом. Но и здесь есть определенные трудности. Что такое церковный народ, как определить его границы? Часто говорят, что в России 80% православных. На самом деле, 80% - это граждане Российской Федерации славянского происхождения, то есть потомки православных. Крещеных в нашей стране наберется чуть больше половины, но ведь и это еще не церковные люди. Воцерковлен тот, кто хотя бы раз в год причащается и исповедуется. Таких у нас в стране не более 3−4%, но даже и среди них немало людей религиозно невежественных. Эти люди предлагали нам канонизовать, например, Ивана Грозного, Распутина и даже Сталина. Вот такие идеи бродят в сознании нашего церковного народа. Так на кого же нам опираться в своей работе, на чье мнение?

Мы довольно рано поняли, что нам придется, не опираясь в большинстве случаев на почитание подвижников церковным народом, не имея свидетельств чудотворений, открывать для Церкви тех подвижников, которых народ забыл, не мог не забыть в предшествующий период. При этом мы понимали, что должны будем проявлять очень большую осторожность и тщательность в работе, чтобы не допустить прославления тех, кто этого не достоин. В свое время в интервью одной из московских газет я употребил такую фразу: «Лучше недоканонизовать, чем переканонизовать». В конечном итоге, у Бога все прославлены, а церковная канонизация происходит, прежде всего, для нас, живущих на земле. Поэтому проводить канонизацию должно только в то случае, когда не остается никакого сомнения.

Итак, исходя из вышеназванных принципов, мы начали свою работу. Ее результат вам известен — прославление 1500 святых. Я хотел бы обратить ваше внимание на следующий момент. Среди 1500 подвижников ХХ века около 1400 — новомученики. Эти цифры невольно наводят на размышления. О чем свидетельствует такое количество мучеников? О славе нашей Русской Православной Церкви? Или об ее несчастье? Для меня за эти годы стало очевидно, что это великая скорбь нашей Церкви. Мы потеряли огромное количество подвижников, которые многого не успели сделать в своем церковном служении. Ужас от этого усиливается пониманием того, что убивали их не какие-то гуманоиды, прилетевшие на летающей тарелке, а чаще всего их же пасомые, крещеные, причащавшиеся с детства люди, но отпавшие от Церкви. И убивали они их при участии или при равнодушном отношении основной массы русских православных христиан.

Есть еще одно основание для того, чтобы процесс канонизации новомучеников вызывал очень невеселые размышления. Назову вам две цифры. Согласно данным комиссии по реабилитации при Президенте РФ, к 1943 году было расстреляно 130 тысяч представителей духовного сословия. В 1917 году архиереев, священников, диаконов, штатных псаломщиков, монахов, монахинь в нашей Церкви было 146 тысяч. Теперь сопоставьте эти цифры. Кажется, что при таком почти полном истреблении духовенства в России должно было быть гораздо больше мучеников — то есть тех, кто умирал, не отступая от своей веры. Наша многолетняя работа привела, увы, к другим выводам.

Большинство тех, кто подвергался репрессиям, давали на следствии признательные показания. Немало было тех, кто давал такие показания, в результате которых погибали люди. А были и такие, которые на многие годы становились секретными осведомителями ГПУ, НКВД, КГБ. Конечно, мы не вправе судить этих людей. Но когда речь идет о канонизации, мы должны быть уверены, что данный христианин ушел в мир иной, не согрешив. Мы пошли по пути максимальной церковной икономии. То есть мы допустили канонизацию даже тех, кто давал признательные показания, но таким образом, чтобы не повредить другим людям, а только для того, чтобы прекратить свои мучения.

Назову вам еще две цифры. Подследственные НКВД, проходившие по церковным делам, давали признательные показания более чем в 90% случаев, а в гестапо давали признательные показания чуть больше половины подследственных. Дело, конечно, не в том, что гестаповцы были гуманнее энкавэдэшников, а в том, что в гестапо понимали: если довести человека до того, что он будет сразу же признаваться во всем, трудно будет докопаться до правды. У НКВД были иные цели и он действовал по другому принципу: им нужно было за определенное время выявить столько-то врагов народа. И для подследственных создавали такие условия, что устоять могли единицы. Сложность положения этих людей заключалась в том, что от них, как правило, не требовали прямого отречения от Христа. Чтобы вы хоть отчасти могли представить тот ужас, который переживали православные в эти годы, я приведу один пример.

Священника, уже натерпевшегося в советских условиях многих невзгод и сохранившего свой приход, арестовывали и поначалу в достаточно мягкой форме предлагали просто подписать составленные за него показания. Из показаний следовало, что он признается в том, что принимал участие в контрреволюционной организации на своем приходе и что в эту организацию входили такие-то люди. Следователь говорил священнику: «Вы уже не в состоянии повлиять на судьбу этих своих прихожан. Они все равно уже арестованы или будут арестованы. Если вы подпишете показания, их не будут подвергать пыточному следствию, а просто дадут срок, так что вы даже облегчите их участь. А вас мы отпустим, и вы вернетесь на свой приход. А если вы этого не сделаете, то вы и усугубите участь этих людей, и обречете на неприятности свою семью. Вот у вас есть дочери — нам придется их арестовать. Тюрьмы переполнены, придется их к уголовникам поместить в одну камеру. Что с ними там будет, судите сами. Вот у вас есть маленький сын — придется нам им заняться на ваших глазах. Вы все уже обречены. Единственное, что вы можете, — облегчить участь этих людей тем, что подпишете сейчас эти показания».

Я нарисовал вам одну из схем допросов, которые имели тогда место. Человек был совершенно лишен возможности на что-либо надеяться. Кроме, конечно, как на Бога. Но и тут возникали очень серьезные искушения. Многие верующие воспитывались в детстве на житиях святых. Читая описания мучений христиан первых веков, они видели, как зримо присутствовал Господь в их жизни, с какой легкостью они преодолевали нечеловеческие страдания, которые им причиняли. Возможно, многие из тех, кто читал жития, мечтали пройти по пути мучеников. Однако, попав в руки богоборцев ХХ века, они почувствовали, что все происходит иначе. Выбитые на допросе зубы не вырастают вновь. Конвейер, то есть допрашивание в течение десяти дней без сна и пищи, доводит до состояния невменяемости, сумасшествия… Епископ Лука (Войно-Ясенецкий), будучи врачом, фиксировал, что происходило с его психикой во время этого конвейерного допроса. Человек переставал отдавать себе отчет в чем-либо и начинал думать: «Либо я такой немощной человек, и Бог от меня отвернулся, либо… может быть, и Бога-то нет?».

Ситуация усугублялась тем, что население в то время было совершенно запугано, и человеку, попавшему в застенки НКВД, не приходилось ждать поддержки ниоткуда. Приведу пример, который мне представляется очень выразительным. В одну деревню приезжают представители власти, которые имеют конкретные предписания: сколько человек арестовать, сколько отдать под расстрел, сколько отправить на поселение. Деревенского священника арестовывают и увозят первым, его матушка через несколько месяцев умирает. Остаются двое детей восьми и пяти лет. И вот эти дети на протяжении нескольких недель оказываются совершенно беззащитными. Люди обходят стороной дом священника, чтобы только кто-то не заметил и не донес, что они хотят этим детям помочь. Лишь иногда кто-то ночью приносит на крыльцо кусок хлеба. Дети ходят отвергнутые всеми, через некоторое время заболевают, начинают голодать. Потом одного ребенка забирает представитель детского дома, а на второго у нее никаких документов нет. Этого, уже умирающего, покрытого вшами и коростой, забирает родственница, приехавшая за ним, обрекая, возможно, тем самым и себя на гибель. И все это происходит при вроде бы понятном, объяснимом попустительстве… кого? Да прихожан этого храма, пасомых этого несчастного пастыря.

Еще один пример. 1937 год, Москва. Арестовывают многодетного священника. Он уже знает, что его ожидает расстрел. Прощаясь с семьей, он благословляет сына, чтобы тот завтра же пошел в комсомольскую организацию по месту учебы, написал письмо, что он отрекается от своего отца, и вступил в комсомол. Потому что кто, кроме него, теперь сможет поддержать остальных членов семьи? Пасомые на это не решатся. Духовенство было совершенно брошено теми, кто должен был бы его защищать. При этом имеет место поразительный факт: в переписи 1938 года верующими себя назвали более 50% граждан Советского Союза. Эти люди считали себя верующими, но они дали уничтожить почти все свое духовенство и наиболее активных, принципиальных мирян. Возникает вопрос: в чем же заключалась их вера? И какой была их вера?

Рассказывая о канонизации собора новомучеников, я говорю вам о грустных вещах, но я просто знакомлю вас с теми выводами, которые приходится делать, работая с этими материалами. Меня очень часто удивляет то, как мы воспринимаем собор новомучеников. Говоря о нем, мы сразу замечаем: святая Русь хранила веру Православную. И свидетельством этого является то, что в XX веке, когда у нас начались гонения, мы дали такое большое количество мучеников. Ну, а почему вообще гонения начались? И как получилось, что лучшая часть нашего церковного народа оказалась обреченной на смерть? И тут приходится задумываться над тем, что происходит с нами и сейчас. Прославив новомучеников, мы считаем, что наше дело сделано — пусть они теперь вымаливают нас из наших житейских трудных обстоятельств. Ну, а что же такое мы? И как поведем себя мы, если опять произойдет что-то подобное?

Когда в Царские дни я посещал различные святыни вашей епархии и после этого ездил по городу, меня поражало то, что, собственно, поражает меня везде. Это жуткое сочетание присутствия палачей и жертв. Например, в Алапаевске, в школе, где содержалась под арестом преподобномученица Елизавета Федоровна, я увидел две доски. На одной из них написано, что в этом доме находилась великая княгиня Елизавета Федоровна, которая была убита и т. д. А другая доска посвящена политическому комиссару Перминову, который участвовал в создании Красной Армии и был расстрелян белыми в 1919 году. Казалось бы, какая разница? Одна — подвижница белого благочестия, другой — подвижник красного благочестия… Но давайте зададимся вопросом. Перминова, воевавшего с оружием в руках против своей страны, белые убили как врага. А почему убили Елизавету Федоровну?

В Екатеринбурге я проезжал мимо одного выдающегося здания с барельефами людей, которых можно рассматривать как преступников: Свердлова, матроса Хохрякова, принимавшего участие в расправе над Царской семьей, и прочих. А потом я оказался в Храме на Крови, и, знаете, при всей своей масштабности этот храм не потряс меня так, как потрясло вот это здание. Как же мы живем, если у нас одинаково увековечиваются и палачи и жертвы? И с кем мы? И где мы? Когда я думаю об этом, мне становится тяжело, потому что я понимаю, что мы по-настоящему так и не осмыслили, что произошло с нами и нашей Церковью. А многие проблемы нашей церковной жизни коренятся именно в этих обстоятельствах.

Есть еще одна важная проблема, которую наша комиссия начинает сейчас решать. Если вы внимательно просмотрели перечень прославленных святых XX века, то вы наверняка обнаружили, что у нас канонизованы не только те, кто поддерживал митрополита Сергия, но и те, кто выступал против него вплоть до разрыва с ним канонических отношений, и даже те, кто был запрещен им в священнослужении. Прославлены митрополит Кирилл (Смирнов), митрополит Агафангел (Преображенский), епископ Виктор (Островидов), который вообще говорил, что митрополит Сергий потерял благодать священства и стал еретиком. Что это значит? А это значит самое главное. Мы признаем своими предшественниками не только тех, кто пошел за митрополитом Сергием, искренне пытавшимся сохранить Церковь в условиях гонений, но и тех, кто возражал ему, считая, что Церкви остается в этих условиях только одно — достойно, не идя на компромиссы, погибнуть, с пониманием того, что врата адовы не одолеют Церковь и что гибель отдельных людей не приведет к исчезновению ее с русской земли. Когда у вас в иконописной мастерской я увидел рядом иконы священномучеников, архиепископа Илариона (Троицкого), последовательнейшего сергианина, и митрополита Кирилла (Смирнова), самого авторитетного критика митрополита Сергия, мне это было очень отрадно. Наконец-то мы осознали себя не какой-то там «сергианской» Церковью, а именно Русской Православной Церковью, которая связывает себя не только с митрополитом Сергием и его далеко небезупречной политикой.

Должен сказать, что во время встречи с представителями Зарубежной Церкви на Всезарубежном пастырском совещании в 2003 году я убедился насколько прославление нами всех, кто своей кровью утверждал достоинство Церкви, объединяет нас с теми, кто все эти годы в условиях зарубежья оставались русскими православными христианами. Именно в единстве наших святых мы оказались вместе и сейчас уже вплотную подошли к нашему воссоединению. Это очень важно в условиях, когда мы как будто переживаем сплошной распад, когда возникают расколы на нашей земле, когда Сурожская епархия в лице епископа Василия (Осборна) хочет перейти во Вселенский Патриархат. В этих условиях воссоединение с наиболее значительной частью русского церковного зарубежья очень значимо. И оно происходит именно на мистическом уровне — перед нами тайна воссоединения Церкви через прославление святых.

СПРАВКА:

Протоиерей Георгий Митрофанов закончил исторический факультет Санкт-Петербургского университета, Санкт-Петербургскую духовную семинарию и духовную академию. Изучает историю Православной Церкви, историю религиозной философии. Тема кандидатской работы: «Религиозная философия Евгения Трубецкого и ее значение для православного богословия». Тема магистерской диссертации: «Духовно-исторический феномен коммунизма как предмет критического исследования в русской религиозной философской мысли первой половины XX века». Профессор Санкт-Петербургской духовной академии. С 1992 года является членом Синодальной комиссии по канонизации святых.

http://www.sestry.ru/church/content/life/events/39/


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика