 |
| Русская неделя | Иеромонах Варлаам (Горохов) | 29.08.2006 |
«Займитесь великим делом
самоочищения и самоусовершенствования,
возлюбите прогресс веры и добродетели,
а не прогресс века сего»
(Св.прав. Иоанн Кронштадтский)
В наше время принято говорить о духовности. Но что многие современные люди понимают под духовностью? В первую очередь, это эрудированность, интеллектуальность, пристрастие к театральным постановкам и к художественной литературе.С православной же точки зрения все это не тождественно духовности, а скорее отвечает душевно-интеллектуальным запросам человеческой личности. Истинная духовность выше и глубже всех земных устремлений человека, ее природа имеет религиозный вектор своего направления. Блаженный Августин в своем автобиографическом труде «Исповедь» пишет: «Мысль о Тебе настолько глубоко волнует человека, что он не может быть доволен, пока не восхвалит Тебя, ибо ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе."1
Наш дух, созданный по образу Божию, является как органом богообщения, так и нравственной силой человека; в глубине его имеется данный нам от Бога, естественный нравственный закон, называемый совестью, благодаря которому люди могут различать добро от зла. Совесть руководила нравственным поведением человека до того момента, когда через Моисея людям был дан ветхозаветный Закон. Следуя ей, все праведники, жившие до Моисея, угодили Богу.
Но впоследствии, с течением времени, «падшее человечество» усваивало себе неправильный образ мыслей о Боге, о добре и зле: лжеименный (составленный из таких ложных и перевернутых понятий) разум сообщил свою неправильность совести. Письменный Закон сделался необходимостью для руководства к истинному богопознанию и к богоугодной деятельности. 2
Однако, заповеди ветхого Завета, запрещая делать грубые, тяжкие грехи, не устраняли самой причины этих грехов — греховные страсти, не освобождали и не могли освободить человеческое естество от свойственной ему, после грехопадения наших праотцев Адама и Евы, греховности. Исполнение закона было только внешним, ветхозаветный человек во внешней своей деятельности, являясь рабом закона, в сердце своем продолжал оставаться рабом греха.
Гораздо тяжелее было духовное положение в греко-римском языческом мире. «Языческая религия не давала человеку никакого облегчения, поскольку в ней не было той благодатной таинственной силы, которая одна только может успокоить, ободрить и укрепить страждущее сердце и томящийся дух, потому во все классах римского общества жизнь была тяжелая, безрадостная, гнетущая: пресыщенность жизнью, скука, разочарование в высшей знати, бесправие, угнетение, страдания в низших слоях». 3 Некоторые из античных философов в своих духовных прозрениях и нравственных исканиях доходили до того, что утверждали понятие единобожия (Ксенофан, Гераклит, Сократ, Платон, Аристотель) и считали справедливость основой для человеческих взаимоотношений (Сократ), но их философия не имела в себе божественного элемента, их Бог — это не живой, личный Бог, к которому можно обратиться с молитвой, а холодная, безличная причина всех причин, которой совершенно нет дела до конкретного человека, его радостей и горестей, греха или добродетели.
Для исцеления падшей человеческой природы Господь Сам приходит в наш многоскорбный мир, приняв на Себя человеческое естество. Он пострадал за наши грехи на Голгофе, воскрес из мертвых, запечатлев этим Свою победу над диаволом, грехом и вечной смертью, послал Святого Духа — Утешителя, основал святую Церковь, дал в ней людям благодатные средства к духовному врачеванию в виде таинств.
Нравственной основой бытия в дохристианском человечестве был греховный эгоизм, жизнь для самоутверждения и самоусложнения. Он был личным — в язычестве и национальным — в иудействе. Господь же наметил и показал для нравственной жизни человека совершенно иной путь, заключающийся в самоотверженной любви к Богу и своему ближнему.
«Если кто хочет идти за Мною, — говорит Христос, — отвергнись себя», то есть всех своих эгоистических прихотей и желаний, служения идолу «я» и «возьми крест свой» — настрой себя так, чтобы с терпением и благодарением Богу переносить тебе все скорби, лишения и страдания и «следуй за Мною», то есть подражай Мне в подвиге самоотвержения (Лук. 9.23).
Наравне с новым нравственным направлением Христос Спаситель преподал в Евангелии и частные заповеди, которые восполняют заповеди ветхозаветные, действуя уже на сами причины грехов — страсти. Если Моисеев закон запрещал прелюбодеяния, то Господь Иисус Христос воспрещает плотское вожделение. Закон запрещает убийство — Господь воспретил саму страсть гнева. Потому что «если ты будешь похотствовать, хотя бы ты сегодня не прелюбодействовал, но похоть не перестанет внутренне смущать тебя, пока не вовлечет и в самое действие. Если ты гневаешься и раздражаешься на брата своего, то когда-нибудь впадешь в злословие, потом начнешь коварствовать против него и мало-помалу дойдешь наконец и до убийства». 4
От исполнения евангельских заповедей являются в душе духовные ощущения, совершенно чуждые падшему естеству, незнакомые ему. Первым ощущением бывает нищета духа, ибо если христианин захочет следовать в своих действиях заповедям Христовым, то он сразу увидит свою поврежденную природу, упорно противодействующую Евангелию.
«Сердце мое смятеся от такого зрелища, — пишет святитель Игнатий Брянчанинов, от лица кающегося грешника, — деятельность моя исполнилась преткновений от навыка к греху, влекущего насильно к новым согрешениям; греховные страсти состарились и страшно повредили меня по причине моей невнимательной жизни; нет исцеления при посредстве одних моих усилий, для всего существа моего, пораженного и зараженного грехом». 5
Зрение греха своего, являясь великим даром Божиим нашей грешной душе, вводит человека в блаженство духовной нищеты, которая, по словам святого Иоанна Златоуста, есть смиренномудрие.
В современном мире перевернутых понятий и все более и более стирающихся граней между добром и злом оно воспринимается как некая слабость, слабохарактерность, слюнтяйство. В действительности это расхожее мнение не имеет под собой никакого основания. Напротив, смиренномудрие открывает человеку правильный взгляд на себя, на свою природу, искаженную грехом, и на Бога. Смиренный человек перестает безумно считать свое «я» центром мироздания, а Бога некоей абстракцией, совершенно его не касающейся, перед ним проясняется величие и благость Божии, и он начинает ощущать себя пред Богом беспомощным дитятей, кроме всего, еще и прогневавшим своего Отца и потому не смеющим даже показаться пред Его очами. Детям, когда они чего-нибудь хотят, свойственно плачем выражать свое прошение. То же самое происходит с душой человеческой, познавшей свою нищету, увидевшей свое отчуждение от Бога и обнаружившей в себе неизлечимые греховные язвы и раны.
Смиренномудрие и плач вводят душу в новое блаженство — кротость, поскольку «кто видит себя оскверненным бесчисленными грехами, кто признает себя достойным вечной муки и уже оплакивает как присужденного к ней, тот мало видит или вовсе не видит недостатков в ближнем, удобно извиняет те недостатки, которые видит; охотно, от сердца прощает все обиды и оскорбления». 6 Такое состояние души и называется кротостью, которая «есть тихое расположение духа, соединенное с осторожностью, чтобы никого не раздражать и ничем не раздражаться».7
Кротость так же, как и смиренномудрие, часто не понимается и отвергается мирскими людьми, как проявление трусости, малодушия, слабой воли. На самом деле это совсем не так. Господь все свои заповеди дал из общего нравственного направления — самоотвержения. Поэтому христианин должен уступать другим во всем, что касается лично его самого. Но, когда от него требуется защитить ближнего, свое Отечество, Матерь — Церковь, духовно возрастившую его, здесь он не только не должен проявлять так называемое «миролюбие» и «миротворчество», а должен даже душу свою положить за друзей своих (Ин.15,13), потому что в этом заключается совершенство самоотверженной любви к Богу и ближнему — таково православное понимание кротости, которое, конечно, в корне отличается от толстовского понимания и от широко распространенного сейчас пацифистского.
Ублажая кротость в людях, Спаситель возвещает, что кроткие наследуют землю (Мф. 5,5). «Какая это земля? После падения, — поясняет нам святитель Игнатий Брянчанинов, — Бог назвал землю Адама, а в Адаме назвал землю… и всех нас. «Земля еси и в землю отыдеши». (Быт. 3,19).» «Будучи землею, — делает он следующий вывод, — я, вместе с тем, и лишен владения этой землею: похищают ее у меня различные страсти, в особенности насилующий и увлекающий меня лютый гнев: я лишен всей власти над собою. Кротость возвращает мне эту власть, вводит меня во владение моею землею, т. е. моей плотию, моей кровию, моими порывами.» 8
«Возобладав снова землею, — замечает далее тот же святитель Игнатий, — начинаю желать неба: вхожу в новое состояние, устрояемое во мне благодатию, начинаю алкать и жаждать правды Божией». 9 Что же такое правда Божия? Правда Божия — это неотъемлемое свойство Божие, в полноте она открылась и явилась человечеству в Иисусе Христе, Сыне Божием, Совершившем Домостроительство нашего спасения, явилась в Божественном снисхождении и милосердии и повелела уподобиться Богу совершенным милосердием.
Дела милости бывают телесные: голодного напитать, жаждущего напоить, нагого одеть, больного посетить и т. д.- и душевные: молиться не только за друзей, но и за врагов, утешить скорбящего, заблудшего на путь истины наставить и прочие.
Милостивое сердце вскоре делается чистым, способным узреть Бога, войти с Ним в духовное единение.
Чистота сердца есть также блаженство евангельское. Это доброе устроение христианина, охватывающее все его мысли, чувства, дела. Благочестие чистых сердцем непритворное, не кажущееся, не внешнее. Единственным стимулом их доброделания является искренняя любовь ко Христу. Она движущий фактор их нравственной жизни, исполнения ими заповедей Божиих и церковных установлений. Для сохранения в своем сердце чистоты необходимо постоянное бодрствование над собой, неусыпное внимание ко всем движениям души, ко всем помышлениям сердечным.
Такое духовное делание именуется в святоотеческих трудах трезвением. Если человек будет внимательно относиться к своим помышлениям и, посредством молитвы ко Христу, сразу отсекать в своем сознании всякий страстной помысел — прилог, то всесильная благодать Божия покроет его покровом Своей благости и поможет сохранить сердце в чистоте.
Если говорить далее, то он имеет ничем не возмущаемый внутренний мир, непрестанную радость о Боге, с благодарностью принимая от руки Божией как утешение, так и скорбь, как добрых людей, так и злых; примиряясь со всеми обстоятельствами своей жизни, со всеми ближними, с самим собою, преображая мир изнутри, служа тем спасению ближнего.
Это благодатное состояние обоженности (наполненности благодатью) духа начинается у святых ещё в здешней жизни (преп. Серафим Саровский, св. прав. Иоанн Кронштадтский, почти наш современник, преп. Силуан Афонский + 1938), а преимущественно открывается, как непрестающая радость созерцания Бога, в Вечности.
Люди, проводящие греховный, противный воле Божией образ жизни, не могут вынести в праведных людях яркого сияния святости Христовой, которую спаситель называет правдой. Как Сам Он, будучи Божественным Светом Истины, был отвергнут большинством окружавшего Его человечества, так и последователь Христов будет гоним и ненавидим за твердое и стойкое стояние в праведности.
Гонение за правду — блаженство для христианина. Правда Божия, правота истины и добродетели все равно восторжествует. Зло в метафизическом плане не есть категория бытия, оно временно попускается Богом для испытания людей в их верности Ему и будет устранено при кончине века. Христианину нужно только соблюсти верность искупившему его Господу даже до претерпения мук и смерти за Него. При этом ничто уже не может отлучить верную душу от любви ко Христу, она окончательно утверждается в добре, как золото переплавляясь в горниле скорбей и искушений.
