Русская линия
Вера-Эском Александр Чернавский21.08.2006 

Остаться русским
Памяти Алексея Павловича Щербатова

Встреча 82 года спустя

Когда три года назад отец Георгий Калаур — настоятель прихода Новомучеников и исповедников Российских (РПЦЗ) в Бруклине (Нью-Йорк) — пригласил меня помочь ему съездить с чудотворной иконой Божией Матери «Курская — Коренная» к одному из болящих, я и не догадывался, что предстоит встреча с «человеком-легендой русской истории» — Алексеем Павловичем Щербатовым.

Мы приехали на Манхеттен. У подъезда одного из жилых домов нас встретила молодая женщина, которая проводила до квартиры, куда мы направлялись. После жаркой нью-йоркской суеты мы вдруг оказались в прохладной тиши русского дворянского дома. В прихожей и зале — подобранная по стилю старинная мебель. На стенах небольшой, но уютной квартиры — гравюры с русскими пейзажами, портреты известных русских фамилий. Мне показалось, в гравюрах была представлена вся история рода Щербатовых. Казалось, время перенесло нас чудным образом в эпоху торжества русской культуры и истории. Все убранство этого дома передавало аристократическое достоинство и утонченный вкус его владельца.

Когда мы достали из походной сумки чудотворную икону, хозяин дома, встретивший нас в кресле-коляске, всплакнул и, перекрестившись, приложился к иконе.

В далеком 20-м году прошлого столетия десятилетний алтарник Леша Щербатов вместе с блаженнейшим митрополитом Антонием (Храповицким) молились в судовом храме парохода «Константин» перед этим чудотворным образом Божией Матери «Курская — Коренная». Из Ялты «Константин», перегруженный русскими беженцами, направлялся в далекий Константинополь. Тогда всем отъезжавшим казалось, что уходят они ненадолго, а оказалось — навсегда. И вот, 82 года спустя, они встретились вновь — «Одигитрия» русского рассеяния и уже многолетний председатель Русского дворянского собрания Северной и Южной Америки Алексей Павлович Щербатов. Это была не обычная встреча с благословенной иконой, а встреча с детской верою, надеждой, судьбой.

Удивительная судьба

Князь Алексей Павлович Щербатов, род которого восходит к Рюриковичам, родился 14 ноября 1910 года в Петербурге. Его отец был адъютантом Великого князя Николая Николаевича, мать — урожденной княжной Барятинской (оба — ветви рода Рюриковичей). Жизнь Алексея Павловича Щербатова, одного из представителей двух старейших дворянских родов, заслуживает не одного исторического романа, столько было в ней крутых и захватывающих поворотов.

Он дружил с царскими дочками и играл в одни игрушки с цесаревичем Алексеем. Ему было четыре года, когда началась Первая мировая война, и семь лет, когда случилась революция и империя пала. В февральском Петербурге 17-го года он своими глазами видел, как молотками на Невском сбивали двуглавых орлов с магазинов, «поставщиков Его Величества», и слышал Ленина, выступавшего с балкона особняка Кшесинской. В 20-м году родители вывезли его в эмиграцию из Крыма, вместе с остатками армии Врангеля. Затем была долгая дорога изгнания — Константинополь, София, Брюссель, Париж, Рим, Нью-Йорк… В Бельгии Щербатов окончил университет, стал профессором истории и экономики. В 1937 году он перебирается в США. Во время Второй мировой войны служит в американской армии при штабе генерала Паттона, в Третьей армии США. Учеба в Парижской школе военной разведки, знание семи языков позволили Алексею Павловичу стать специалистом по связям между союзниками. Потом — преподавание истории России в университете Фарлей Диккенсон. Став профессиональным историком, князь Щербатов всю свою долгую жизнь пытался ответить на три вопроса: почему в России произошла революция, почему к власти пришли большевики и почему белые проиграли. В поисках ответов на эти вопросы он и встречался с самыми значимыми фигурами русской эмиграции.

Он видел Императора Николая II, Ленина и Гитлера. Пил чай с Муссолини. В Крыму ловил бабочек с Набоковым. В Нью-Йорке встречался с Керенским. В Париже общался с Махно, Маннергеймом и Тухачевским, беседовал с Гучковым и Милюковым, знал Деникина и Врангеля, Бунина и Цветаеву…

Историк по образованию, Алексей Павлович входил в Российскую зарубежную экспертную комиссию по идентификации останков Императора Николая II и членов его Семьи. Скрупулезный ученый, профессор Щербатов считал своим долгом исследовать фактический материал, чтобы убедиться в исторической достоверности. Если посмотреть его докладную записку комиссии, в сравнении с пышными политизированными докладами, то можно сделать свой вывод о характере русского православного ученого.

«Для России ничего невозможного нет»

Но вернусь к той памятной для меня встрече в Нью-Йорке летом 2003 года. Учтиво пригласив нас в дом, Алексей Павлович непринужденно, с самоиронией поделился воспоминаниями своей жизни. «Если бы не Лариса, — кивнул он на свою молодую жену, — меня бы уж давно не было».

Мы заехали помочь 92-летнему болящему, а получилось так, что за разговором сами получили удивительный заряд бодрости от человека, пронесшего через всю жизнь несгибаемый русский дух.

Обрывки воспоминаний, реплики по современному положению России были емки, точны, что говорило о большом таланте историка и писателя. К сожалению, весь разговор в деталях передать сложно. Но воспользуюсь для иллюстрации фрагментом рассказа, который потом вошел в книгу Ларисы Криворучкиной-Щербатовой «Право на прошлое».

«Мне было всего семь лет, когда в 1917 году Ленин прибыл в Петербург и выступил с балкона особняка Кшесинской. В этот момент я со своей гувернанткой проходил мимо слушавшей его толпы. Моя гувернантка была англичанка, добрая и умная женщина, свободно говорившая по-русски. Мы опоздали к завтраку. Дядя встретил нас недовольно и сказал гувернантке: „Не стоило задерживаться, чтобы слушать этого проходимца“. Она ответила: „Нет, князь, вы ошибаетесь: сегодня Ленин — самый опасный для России человек. Он пропагандирует грабеж, а это всегда привлекает массы людей“. В 70-е годы князя попытались уговорить помогать советским диссидентам („русским диссидентам“, как говорил князь, так и не привыкший к новому названию родины). Один из активистов пришел к Щербатову поговорить на сей счет, однако князь резко заметил: „Мне не нравятся ваши принципы. Вы — антирусский“. — „А вы что? Вы же американец“. — „Это только гражданство. Я остался русским… Я против демократии в том виде, в каком вы ее преподносите. Глупо навязывать России чужую форму правления с сенатами, конгрессами, не свойственными ей законами“».

Помню, мы много говорили о Чечне. Князь очень переживал события на Северном Кавказе и имел свое видение решения этой проблемы (прадед князя А.П.Щербатова когда-то брал в плен знаменитого имама Шамиля, впоследствии присягнувшего русскому царю на верность). В ноябре 2001 года он передал помощнику Президента России Сергею Ястржембскому 19 писем имама Дагестана и Чечни Шамиля (1797 — 1871), находившихся в его личном архиве. Письма, написанные имамом по-русски и по-арабски уже после того, как он переселился в русский провинциальный город Калугу, были вывезены из России еще до Первой мировой войны. Большая часть этих документов до сих пор не изучалась историками.

Меня интересовало его видение будущего России, ведь кто, как не историк, может ретроспективно взглянуть из прошлого в будущее.

Алексей Павлович говорил, что возрождение в народе православной веры, восстановление должного влияния Русской Православной Церкви на все сферы жизни, поднятие нравственного авторитета верующих людей будут способствовать возвращению к исторической России. С большим уважением Алексей Павлович отозвался о Патриархе Алексии II и просил передать ему поклон.

Мне хотелось понять для себя, как эмигрант Алексей Щербатов, проживший 82 года в изгнании, остался русским? Алексей Павлович всем своим жизненным опытом подтвердил слова Ф.М.Достоевского, что русский — это, прежде всего, православный.

Запомнился один небольшой эпизод, точнее даже одна фраза. Тете Щербатова принадлежал особняк в Италии, она отдала его в пользование Православной Церкви. После смерти тетушки дом по закону и по всем документам стал собственностью князя Щербатова. Однако князь не сделал ни малейшей попытки вступить в права, поскольку, по его мнению, «бороться с Церковью как-то неэтично».

Князь Щербатов всегда с любовью относился к России. Он был сторонником сильного российского государства, с мощным оборонным и высоким дипломатическим потенциалом. Хранитель исторического русского самосознания, князь полагал, что любому русскому национальному правительству придется начать с возрождения главного служивого сословия, — без этого не обойтись. Законодательною основою должен стать все тот же Табель о рангах.

Алексей Павлович всей душой одобрял перемены в российском обществе и горячо выступал в поддержку Президента РФ Владимира Путина.

Спросил я и о возможном Земском Соборе. С большим оптимизмом он ответил. Не помню дословно, но суть сказанного — для Бога и Богом хранимой России ничего невозможного нет.

Удивительным достоинством дышало каждое слово князя, когда речь шла о родине. Вероятно, только истинный аристократ может позволить себе в изгнании любить не «Россию, которую мы потеряли» и не «Россию, какой она могла бы быть», а просто Россию. Из встречи с мудрейшим князем я понял, что любить Россию — значит изо всех сил самому стараться быть стяжателем и хранителем русского духа, независимо от того, куда тебя забросила судьба. Не хотелось уходить от этого сказателя и живого хранителя русской истории, князя Щербатова. Думалось, еще приеду специально, но не случилось.

Эта встреча с его «Одигитрией», к большому прискорбию, стала последней для Алексея Павловича. Он почил в Бозе 10 июня 2003 года. Уже осенью 2003-го вдова Лариса Криворучкина-Щербатова в Нью-Йорке передала мне фотографии, сделанные во время той памятной встречи.

Благодаря усилиям Ларисы князь смог подготовить мемуары, которые ценнейшим вкладом войдут в историю русской культуры. Год назад вышла книга воспоминаний Алексея Павловича «Право на прошлое», выпущенная в издательстве Сретенского монастыря. Многие страны добиваются сейчас права опубликовать эту книгу. Однако князь Щербатов говорил незадолго до смерти, что для него очень важно, чтобы мемуары увидели свет в первую очередь в России.

«Записка Юровского»

Вот несколько общих моментов, которые, на мой взгляд, заслуживают внимания.

А) УБИЙСТВО

Юровский говорит, что вся семья и слуги были в комнате. Он предложил встать. Государь стал спиной к нему.

«Я объяснил, что ЦК постановил их расстрелять». Юровский выстрелил в затылок царя, но на найденном черепе нет входного отверстия пули; а его лицо вообще разбито. ЧК это не делало в 1918 г., а стало делать только в 1921 г. (см. Смоленский архив).

Б) КТО СТРЕЛЯЛ?

Юровский считает, что «чепуха, что расстреливали инородцы-латыши, что русские рабочие и крестьяне не могли дойти до расстрела».

В тот вечер у русской стражи были отобраны наганы. В убийстве приняли участие тщательно проверенные солдаты интернациональной бригады и ее Первого Камышевского полка; по словам Ансельма Фишера, солдата бригады и автора книги воспоминаний, их было десять солдат и один офицер — Истван Кольман, лейтенант Австро-Венгерской армии, попавший в плен под Луцком. Солдаты указаны как А. Хорват, Изадор Эдельштейн, Имре Надь, Виктор Гринфельд, Андреас Вергази и С.Фаркаш. Сам Кольман получил «за Екатеринбург» орден Красного Знамени, а в 1920 г. зверствовал вместе с Бела Куном в Крыму после эвакуации. На обоях на южной стене была найдена по-немецки надпись из поэмы Гейне «Вальтазар»: «В эту самую ночь Вальтазар был убит своими холопами». Все это говорит о нерусских участниках убийства".

«Наконец, Юровский утверждает, что палец, найденный у шахты (а не в шахте), был оторван брошенной в шахту ручной гранатой, но он был, по словам Соколова, найден не в шахте, а у нее и был отделен не взрывом, а по линии межфалангового сустава. Края сустава и кожи представляются ровными… Палец, скорее всего, отрезан каким-либо острым, режущим предметом».

В) ОБ ОБЯЗАТЕЛЬНОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ

Насколько нам известно, «Записка» не подвергалась никакой экспертизе: ни внутренней, ни внешней — или, вернее, ничего не сообщалось о результатах такой экспертизы. Почерка (их на присланном нам экспонате два), бумага, чернила, шрифт и характеристики пишущей машинки — все это должно быть краеугольным камнем обязательного комплексного исследования.

Надо проанализировать язык автора «Записки», выяснить, почему он столь безукоризненно современно-канцелярский, не содержит почти никаких орфографических ошибок, особенно во время еще недавнего перехода со старой орфографии на новую, признающую тогда не твердые знаки, а апострофы вместо них, что часто вело к насильственному удалению твердых знаков из типографий и рассыпанию готовых наборов. А «Записка» полна твердыми знаками, а не апострофами.

Затем надо критически проанализировать «Записку» и все ее утверждения в свете существующих коллекций первичных данных — книг следователя Соколова, генерала Дитерихса, сборника Николая Росса и имеющихся в России частей «Дела» Соколова, с целью выявления разночтений, противоречий, не говоря уже о несоответствиях и полных несуразностях. Такому же анализу следует подвергнуть «Записку» и в свете объективных физических данных, таких, как метеорология, астрономические временные ориентиры, рабочие и временные пропускные способности, и прочие ориентиры, зависящие от окружающей среды, вплоть до репетиций и симуляций отдельных действий и ситуаций, описанных в «Записке».

На все это указывалось нами в общих чертах в нашем меморандуме от 25 декабря 1993 года, но ни о каких шагах, предпринятых комиссией в этом направлении, или их результатах нам, к сожалению, до сих пор неизвестно…

П. КОЛТЫПИН-ВАЛЛОВСКИЙ, председатель; кн. А. ЩЕРБАТОВ, вице-председатель; проф. Е. МАГЕРОВСКИЙ, вице-председатель комиссии".

http://www.vera.mrezha.ru/520/10.htm


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика