Труд | Иоанн Охлобыстин | 13.07.2006 |
Может ли все это совместиться в одном человеке? Вполне. Для тех, кто близко знает отца Иоанна, его цельную личность и давнюю глубокую приверженность православию, это очевидно. А творческая натура в случае с Охлобыстиным вовсе не помеха вере. Об этом свидетельствует и необычное сочинение отца Иоанна, которое он нам предоставил и сам определил как «Духовные копи», пояснив, что это «бриллианты вымышленной мудрости для посильного назидания людей, не склонных к изощренным формам порока, а, напротив, тяготеющих к душевному покою». Эти то ли анекдоты, то ли притчи, некоторые из которых мы сегодня публикуем, объединены фигурой вымышленного отца Саввы, в котором есть кое-что от реальных священников и старцев, а кое-что и от самого автора.
В далекие богоборческие времена к отцу Савве прибыли сотрудники специальных служб и настойчиво попросили конфиденциально охарактеризовать насельников монастыря.
Отец Савва тут же благословил монастырского врача иеромонаха Дионисия выдать гостям медицинские карты насельников и томик Святого Евангелия. А через год священноначалие благословило отца Савву поехать в Афины на богословскую конференцию, но власти добро на выезд преподобного за рубеж не дали.
Сам же отец Савва, очень не любивший опасные перелеты на «железных птицах», с тех пор начал поминать знакомых сотрудников специальных служб словами: «Помоги Господи заблудшим сотрудникам специальных служб обрести разум и не растерять полезности».
— А вы вообще-то когда-нибудь говорите абсолютно серьезно?! — спросил отца Савву молодой иерей из города отец Борис, сетуя на веселость натуры преподобного.
— Чадо, привилегией абсолютности обладает только Господь, всем остальным доступно только относительное, — относительно серьезно объяснял тот.
Об экуменизме отец Савва суждений вообще не имел, брезговал. Приходилось исповедовать сей грех. А когда однажды на архиерейском приеме его все-таки спросили об этом, то он ограничился замечанием, что у ангела с бесом детей не будет, бесплотны сии создания.
— Но католики-то! — крикнули ему из-за соседнего стола. — Тоже христиане.
— Бомба — тоже машина, но на ней на дачу не съездишь, — ответил отец Савва.
— Судьба провинциального двадцатипятилетнего актера Х напоминала даже не восхождение в гору, а стремительный взлет геликоптера. В одночасье он стал фаворитом петербургских подмостков, состоятельным человеком и потенциальным обладателем руки и сердца дочери градоначальника. Каково же было изумление столичной общественности, когда ей стало известно, что господин Х оставил сцену и состояние ради пострижения в монашество в маленьком, весьма далеком от процветания монастыре под Малоярославцем. Известный городской хроникер господин Л. ради выяснения этих обстоятельств тут же направился туда. Его поиски увенчались успехом на огороде монастыря, где господин Х собирал редис.
— Что же побудило вас к такому поступку? — спросил у него господин Л.
— Все очень просто, — ответил господин Х, — просто я решил вопрос бытийности Гамлета положительно.
Справедливости ради следует упомянуть, что господин Л. также в свое издание не вернулся, после чего столичные издания эту тему больше поднимать не рисковали.
Эти двое приятелей, несмотря на то что им едва приходилось за тридцать, одевались со вкусом, но случайно, поскольку считали, что мужчинам идеальных взглядов подходят либо ряса архиерея, либо камзол полковника кавалерии.
Пришли к отцу Савве наркоманы и говорят:
— Вот таблеток попили, больше наркотиками не увлекаемся, но уже месяц прошел, а жизнь, как уголь, черна и безвкусна, хоть опять на иглу, чтобы чувства вернуть.
— Отлично, — отвечал им отец, — на угле ладан возжигают. Одно без другого пустые вещи. Важно взаимодействие. Будет взаимодействие, и чувства появятся. В конце концов, терять вам в мире, как я понял, нечего.
— Нечего, — согласились наркоманы.
— Тогда будем считать, что есть надежда на святость, — сказал отец Савва и повел их на монастырский огород репу окучивать. Спустя три месяца один из наркоманов ушел за старыми чувствами, а другой через три года стал иеромонахом, а еще через год отпел первого.
В канун Святой Пасхи к отцу Савве приехал поэт Виолентов испросить благословения на создание Истинно Христианской Партии для скоропостижного прорыва в исполнительную власть.
— Брат мой возлюбленный, — ответил ему отец Савва, — есть только одна истинно христианская партия — оное же Православная Церковь, все остальное повод случайных людей получать зарплату за чужой труд.
— Вы не патриот! Родина гибнет! — возмутился поэт.
— Моя нет, — крякнул монах. — А твоя давно в руинах, если ей еще одна партия нужна. Устроился бы ты, брат, на работу и в водке ограничился.
Отца Савву наставлял архимандрит Владимир, из южных краев, помимо сугубых откровений духовный отец привил отцу Савве вкус к самостоятельному суждению и ясному, но схематичному изложению мысли. Когда духовный отец лежал на смертном одре, к нему подвели тогда еще иеромонаха Савву, и архимандрит тихо завещал ему не забывать кормить рыбок в его покоях, поскольку все остальные наставления он уже сделал раньше. Засим он прикрыл веки и с улыбкой отбыл в желанные края.
— Согласитесь, отче, что клонирование — это ужасно! — воскликнул прибывший для спасительных бесед из города молодой иерей отец Борис.
— Скорее — это ужасная реальность, — кивнул преподобный.
— Мы породим монстров! — продолжал разглагольствовать гость. — Мы породим чудовищ, лишенных души!
— Не мельтешите, чадо! — осек его отец Савва. — Это мы поймем по их способности к любви.
— Неужели вы дерзаете даже предположить возможность существования у «рукотворного» души?! — возмутился отец Борис.
— Просто я не дерзаю решать за Господа этот вопрос сам, — отговорился преподобный и добавил: — А вас, мой бескомпромиссный друг, никогда не посещала мысль, что эти вышеупомянутые «клоны» долго будут нами восприниматься как особи второго рода, а именно в подобной среде когда-то и утвердилось христиан-ство.
Было дело, что просвещенный в области духовной молодой иерей отец Борис укорил отца Савву за дружбу с одним атеистом.
— Что тут поделаешь, — развел руками преподобный, — Господь так любит людей, что для тех, кто твердо убежден, будто Его нет, Его действительно нет. Человеческому рассудку это непостижимо, но хотя бы оцените уровень свободы.
Однажды у отца Саввы сломался мотоцикл, отец поставил своего железного друга у обочины, перекрестился и сказал: «Слава Богу».
— Иногда я не понимаю тебя, отче! — признался путешествующий с ним молодой иерей Борис.
— Ничего сложного, чадо мое недальновидное, — улыбнулся преподобный. — У Бога ничего случайного не бывает, судя по всему, впереди нас ожидала авария, и тебе могло оторвать правую руку, тебя почислили бы за штат, и остаток жизни ты провел бы сторожем в городском ботаническом саду.
— Слава Богу за все! — воскликнул испуганный иерей и благодарно потер правую руку.
— Аналогично! — поддержал его отец Савва и принялся за ремонт.
Отец Савва давал следующее определение настоящего патриотизма: «Каждому человеку при рождении Господь дает ту родину, которая наиболее пригодна для спасения данного человека. Эту землю можно по праву считать своей Землей Обетованной и отдать за нее жизнь».
— Значит, эмигрантам спастись сложнее? — уточнили вопрошавшие.
— Да-с, условий меньше, оттого и тоскуют, — кивнул он.
— Скажи мне, честный отче, — спросил однажды отца Савву молодой толстый инок, — ты когда-нибудь скоромился во время Великого поста?
— Нет, — признался тот, — хотя пытался дважды: один раз в войну, но меня «снял» с бронетранспортера вражеский снайпер, и я не успел даже пережевать скоромное, а второй раз я, будучи уже иподьяконом, забрался глубокой ночью с куском пармезана на колокольню, но в самый неподходящий момент прилетела говорящая ворона и крикнула на всю округу: «Скоромишься, сволочь?!» Пришлось для сокрытия греха отдать весь пармезан ей.
— Весь, весь?! — облизнулся молодой толстый инок.
— Абсолютно весь, — гордо подтвердил преподобный.
На архиерейских приемах отец Савва любил произносить один и тот же тост: «Кто не постился, тот и не ел толком!»
В келье отца Саввы над кроватью висела фотография Юрия Гагарина.
— Что вас, отче, связывает с ним? — спросил однажды его молодой инок.
— Мы оба русские, — пояснил преподобный.
— «Нет ни эллина, ни иудея», — осторожно напомнил молодой инок слова апостола.
— Ну и Русь Святую тоже никто не отменял, — также напомнил старец.