 |
| Вера-Эском | Владимир Григорян | 27.05.2006 |
Между молотом и наковальней
 |
| Иллюстрация из древнеперсидской книги изображает проповедующего Мухаммеда |
Православные отреагировали на эти карикатуры единственно возможным способом: осудили глумление. Но, проявив солидарность с мусульманами в этом, нам нужно знать, где остановиться. Поскольку мусульмане возмущаются не только карикатурами, но и самим фактом изображения их пророка. А это уже впрямую касается нас…
Обратим внимание на два эпизода последних лет, которые вроде бы не имеют к нам особого отношения — но только на первый взгляд.
Первый: взрыв памятника Будды афганскими талибами. Кто-то спросит: мы-то здесь при чем? Хотя бы при том, что точно так же фундаменталисты поступали и с христианскими образами, которые попадались им в руки. Просто мировая общественность не трубила об этом во всеуслышание. Отметим и другую деталь. Статуя, перед тем как ее уничтожили, простояла много веков. За это время мимо нее прошли бесчисленные сонмы людей, исповедовавших ислам. Неужели это были какие-то другие мусульмане? Выходит, что так.
Второй эпизод: в ответ на конкурс карикатур триста исламских религиозных деятелей Великобритании потребовали изменения законодательства с тем, чтобы остановить публикацию любых изображений Мухаммеда. Удивительно то, что вплоть до недавнего времени портреты пророка имели широкое хождение в мире ислама. Но вдруг в течение нескольких десятилетий они исчезли, более того, эту норму пытаются сейчас навязать христианскому миру.
Итак, ислам не просто сам меняется, но и весь остальной мир пытается вовлечь в этот процесс, навязать свое отношение к изображениям. Главный помощник его — либеральная общественность, которая устраивает провокации, заставляя нас теряться, а фундаменталисты в результате захватывают новый плацдарм, как минимум в сознании христиан.
И фундаментализм, и либерализм паразитируют на здоровом, патриархальном отношении к миру, где немало запретов, но много и свободы. Расшатывая его то в одну, то в другую сторону, они пытаются погубить дело Божие на земле. В каждом случае они добиваются своего, пользуясь нашим неведением. Поэтому в столкновении с этими людьми очень важно понимать историю вопроса, в частности того, что касается запретов на те или иные изображения Бога, людей и даже животных.
«Не сотвори себе кумира»
Вторая из заповедей Моисеевых гласит: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (на церковнославянском это звучит как «не сотвори…»). Археологические исследования действительно не выявили ни одного изображения Яхве. Господь присутствовал в иудаизме, незримо восседая на Ковчеге завета меж двух херувимов. Попытка изобразить Его в виде золотого тельца была пресечена, и понятно почему. За спиной у народа Божьего оставался языческий Египет, а впереди лежала языческая Палестина. Допусти он слабину, и единобожие вскоре слилось бы с идолопоклонством.Но ни о каком тотальном запрете на изображения не было в то время и речи. Об этом напоминают нам и херувимы на ковчеге, и медный змий, которого повелел изготовить Моисей, чтобы победить страх израильтян перед гадами, обитающими в пустыне. Через некоторое время, при царе Езекии, змий был уничтожен, потому что некоторые иудеи стали ему поклоняться. Книжники постепенно изгнали из религиозного обихода любые изображения. Под видом исполнения повелений Божиих они создали из иудаизма религию, очень мало напоминающую ту, что была заповедана изначально.
Попытки сопротивляться бессмысленным запретам предпринимались много раз. Например, в первые века после Рождества Христова фресками покрылись стены многих синагог. Как правило, запечатлялись благочестивые сюжеты из Ветхого Завета, например жертвоприношение Авраама. Так же, как и появление христианской иконописи, это не стоит списывать на влияние язычества. Просто там, где власть книжников и фарисеев слабеет, формально верующие разбегаются, а остальные возвращаются к подлинным, ненадуманным правилам устроения своей жизни в Боге.
Богословие в красках
Христианство полностью признало иудейский запрет на изображение Бога-Отца. Св. Иоанн Дамаскин писал: «Мы не изображаем Господа Отца потому, что не видим Его, если бы мы видели Его, то и изображали бы». Троицу живописали редко и обычно в виде трех Ангелов, явившихся Аврааму. С Х — ХI веков запрет постепенно ослабевает как в православии, так и в католицизме. Святого Духа начинают изображать в виде голубя, а Бога-Отца изображали сначала прикровенно, в виде ока, заключенного в треугольник, или протягивающим благословляющие руки из облака, а затем и под видом благообразного старца. В России эта практика была осуждена решением Стоглавого Собора XVI века, но после того, как на «антираскольничьем» Соборе 1666−67 гг., заклеймившем старообрядцев, все прежние решения Русской Церкви были поставлены под сомнение, о запрете начали забывать. То же произошло на несколько веков раньше и в Европе.Согласно преданию, иконопись благословил Сам Спаситель. Приложив плат к лицу, Он оставил на нем Свой образ. Первым иконописцем из числа христиан называют евангелиста Луку, однако окончательный переход от почти полного запрета на изображения в иудаизме к расцвету иконописи произошел в христианстве не в один день. Сына Божия изначально рисовали в виде символов, например, рыбы, агнца, голубя, корабля. Даже в IV в. епископы Евсевий Кесарийский и Епифаний Кипрский открыто объявляли себя противниками иконописи, опасаясь возрождения язычества. Впрочем, Евсевий при этом сообщал, что лично видел прижизненные портреты Христа и апостолов.
С IV века иконопись становится «богословием в красках». Но, как и при царе Езекии, опасность превращения изображений в кумиры вызывала ответную реакцию, которая переросла в иконоборчество (726 — 843 гг.). Как и в мусульманстве, дело могло закончиться полным запретом на изображения, если бы на пути иконоборцев не встало православное монашество. Оно распознало за ложным благочестием и тягой к «чистой духовности» властителей желание вместе с образами уничтожить саму память о Боговоплощении.
Язычники, не желающие знать никаких запретов, обвиняют христианство в фарисействе, а настоящие фарисеи обвиняют христиан в язычестве, не понимания, что нельзя калечить человеческую душу бессмысленными запретами. Подобно цветам, подлинное христианство следует заложенным в него Господом канонам и при этом не избегает возможности быть прекрасным.
Что говорит Коран?
Перейдем теперь к запретам на изображения в исламе, которые так широко обсуждаются в последнее время, без четкого понимания истории вопроса. Приказав уничтожить 360 идолов Каабы, исламский пророк Мухаммед ясно дал понять, что думает о языческом религиозном искусстве. Однако мы не обнаруживаем в Коране ни одного слова о живописи, иконописи или скульптуре, которое позволило бы сказать, что родоначальник мусульманской веры отрицал их право на существование.Мысль, что изображать людей и животных как-то не вполне благочестиво, появляется лишь в толкованиях к Корану. Наибольшим авторитетом у мусульман пользуется текст «Сахих» имама аль-Бухари, появившийся примерно через два века после смерти Мухаммеда. Мусульмане очень почитают эту книгу, но двести лет — это такой срок, когда не может идти даже речи о достоверности.
О чем идет речь у аль-Бухари? Жене Мухаммеда Айше там приписывается, например, рассказ о том, как, увидев шерстяную занавеску с узором, исламский пророк попросил: «Убери отсюда эту твою занавеску, ибо, поистине, ее изображения все время стоят у меня перед глазами во время молитвы!» Даже если эта история верна, мы не видим здесь никакого неприятия искусства. О чем-то подобном мог попросить и любой христианин. Какая может быть молитва, если перед глазами колышутся вышивки с какими-нибудь павлинами или слонами. Однажды, правда, согласно книге аль-Бухари, Мухаммед якобы осудил христианскую иконопись, а как-то высказал мысль, что после всеобщего воскресения из мертвых художникам скажут: «Оживите то, что вы создали!» — и подвергнут мучениям. Но в другом месте «Сахиха» эта мысль приписывается одному из учеников Мухаммеда, что усиливает сомнения относительно ее авторства.
В любом случае, молчание Корана слишком многозначительно. Даже если Мухаммед и не был поклонником изобразительного искусства, выдать свое мнение за истину он не захотел.
Таким образом, запрет на изображения в исламе является надуманным каноном, родившимся, быть может, как отголосок византийского иконоборчества, а возможно, под воздействием тех племен, которые с древнейших времен находились под влиянием иудаизма.
«Джигита давай!»
Более полутора тысяч лет мусульманские книжники пытались навязать исламу свою точку зрения. Тем не менее, в Иране еще в 80-е годы XX века (то есть даже после исламской революции, когда страной стали править аятоллы) ходили по рукам живописные изображения молодого Мухаммеда. Все портреты, казалось, были сделаны по одной модели: голова, повязанная тюрбаном, наклонена влево, одно плечо обнажено, на лице юноши — добрая улыбка. Менялись лишь детали: декор, складки тюрбана, цвета. Авторство приписывалось христианскому монаху, нарисовавшему пророка в пору его юности.Это, конечно, безвкусица, но исламское искусство и прежде изображало разные моменты жизни пророка, особенно в миниатюрах, иллюстрирующих арабские, персидские и турецкие рукописи. Они украшают, например, древние издания «Тысячи и одной ночи», стихи персидских поэтов Саади, Фирдоуси и т. д. Излюбленными сюжетами было восхождение Мухаммеда на небо верхом на крылатом звере Бураке и преклонение пророка перед черным камнем в Мекке. Чаще всего его лицо покрыто белым платом, но и персы, и турки придерживались этого канона не слишком строго. В книге «Мирадж-наме», написанной в XIV столетии и хранящейся в Стамбуле, Мухаммед изображен с открытым лицом. Это красивый бородатый мужчина в белом тюрбане, которого возносит на небо архангел Джебраил.
Лучше всего мусульманское отношение к изображениям прослеживается по монетам. Имена Аллаха и Мухаммеда на них впервые встречаются в сочетании с портретами иранских и византийских царей, с изображениями зороастрийского алтаря огня и христианского креста. Чеканились они, начиная со времени правления второго «праведного» халифа Омара (634 — 644 гг.), постепенно «исламизируясь». На одной из них можно увидеть стоящего в полный рост халифа в парадной одежде с мечом в руке или на поясе, на другой — легендарного победителя крестоносцев султана Саладина.
Конечно, основной формой искусства в исламе являются арабески с их бесконечным повторением геометрических форм, линий, изломов и углов, в которые вплетены выдержки из Корана. Но тюрки, пришедшие в Малую Азию и принявшие мусульманство, долго не могли смириться с запретом на изображения. Продолжая византийские традиции живописи, они создали множество сцен из жизни пророка Мухаммеда, также интересовались и европейской живописью, обнаруживая подчас нездоровую страсть к реализму. Например, султан Мехмед II — завоеватель Константинополя — взялся однажды доказать итальянскому живописцу Беллини, что тот неверно изобразил гримасу лицевых мышц у отрубленной головы Иоанна Предтечи. В качестве последнего аргумента султан велел отсечь голову своему рабу и с ее помощью убедил собеседника.
Возможно, поведение турок и стало той каплей, которая переполнила чашу раздражения теологов-фундаменталистов. К ХI — XIII векам относится одна из самых мощных волн догматических запретов в суннитском богословии. Но все известные формулировки, касающиеся этого вопроса в шариатских сочинениях, содержат скорее этическую, чем юридическую оценку художественного творчества.
В большинстве случаев богословы прибегали к моральному давлению. Например, в Саудовской Аравии до сих пор отсутствуют кинотеатры. Фейсал, еще будучи принцем, хотел открыть кинотеатр в столице страны, но шейхи, вожди племен, мусульманское духовенство заявили королю, что покинут страну, если будет открыт «дом шайтана». Зато во вполне фундаменталистском Иране ежегодно снимаются десятки кинолент. А один из известных шейхов университета Аль-Азхар, Ахмад Хасан, заявил, что показывать на экране сподвижников Мухаммеда допустимо с условием, что актеры должны отличаться хорошей репутацией, быть правдивыми, честными и богобоязненными.
Две традиции — одна в сторону ужесточения, другая навстречу здоровому религиозному чувству — боролись в исламе на протяжении всего его существования. Еще в конце XVIII века муфтий Египта Мухаммед Абдул считал, что изображения допустимы до тех пор, пока они не оскверняют святых для мусульман понятий и их преклонения перед Аллахом. А что он, собственно, еще мог сказать, если медальон с портретом пророка носил на шее каждый янычар. Забавная история вышла в дореволюционной России. Был сделан заказ на ордена для героев-мусульман. Традиционную фигурку св. Георгия заменили двуглавым орлом, но кавказцы, татары и пр., вместо того чтобы обрадоваться, начали протестовать: «Нам птичку не надо. Нам джигита давай!»
Граница допустимого
Истоки конфликта вокруг европейских изображений Мухаммеда коренятся в эпохе Ренессанса. До наших дней дошла гравюра на дереве из Германии «Жена бранит пьяного Мухаммеда», сделанная в 1481 году. Изображения исламского пророка появлялись и прежде. Первое из них, совершенно невинное, датируется XII веком и появилось как иллюстрация к переводу Корана. Но с какого-то момента европейцы решили, что могут не считаться с чувствами мусульман. Довольно вспомнить строки из «Божественной комедии», где Данте поместил Мухаммеда в последний круг ада:А на французской карикатуре 1699 года можно увидеть, как Мухаммед одной ногой опирается на глобус, а другой попирает крест и скрижали с десятью заповедями. Войны с Османской империей мало способствовали уважению чувств мусульман. После того как исламская угроза для Европы отошла в прошлое, отношение к Мухаммеду начало меняться. Увлечение Востоком вызвало к жизни портреты пророка, которые нравились и самим мусульманам.
Все снова изменилось после «карикатурной войны». В Италии мусульмане потребовали разрушить фреску ХV века в Болонском соборе, где изображен пророк Мухаммед, низвергаемый в адское пламя. Особенно возмутил последователей ислама тот факт, что основатель их религии изображен обнаженным. Настоятель собора, пытаясь защитить фреску, сказал, что на ней не разобрать уже, кто есть кто. Но сильного впечатления его слова не произвели. Теперь собор находится под круглосуточной вооруженной охраной. На волне энтузиазма активисты ислама потребовали запретить преподавание «Божественной комедии» Данте в школах, где учатся их дети, а учатся они, надо сказать, почти везде.
Допустив миллионы мусульман в свои пределы, Запад вынужден будет все больше считаться с мнением своих новых граждан. Но при этом нужно предельно четко провести границу допустимого, как это практикуется, например, в России. Мусульманам у нас вряд ли придет в голову редактировать Данте, а попытки создания и публикации новых карикатур на Мухаммеда были предельно жестко пресечены российской властью. Без внутреннего чувства меры все попытки навести порядок в этом вопросе обречены.
