Докинз и счастье

Зачем рожать калек, если можно заменить их здоровыми детьми, — так рассуждает Докинз. Что ему можно ответить?

Сергей Худиев пытается показать, что логика Ричарда Докинза вполне оправдана в определенной системе этических координат. Но совершенно не работает в другой.

+ + +

Недавно вокруг известного атеистического автора Ричарда Докинза разразился очередной скандал. Докинз ответил на твит одной дамы, которая размышляла над этической дилеммой — может ли она совершить аборт, если выяснится, что ребенок, которого она носит, страдает синдромом Дауна? Он был категоричен — «Абортируй его и попробуй завести нового. Было бы аморально приносить это в мир».

Это высказывание вызвало немалую критику со стороны родителей детей, страдающих синдромом Дауна. Каролина Уайт, чей сын страдает этим синдромом, отметила, что к аборту матерей подталкивает то, что они выросли «во времена исключения», «когда людей с ограниченными возможностями и людей с синдромом Дауна отвергали и прятали, никогда не давая им возможности обрести осмысленные взаимоотношения с обществом».

В самом деле, та забота о слабых, которая характеризует цивилизованное общество, приходит в резкий конфликт с позицией Докинза.

Это конфликт между двумя постулатами, которые современный развитый мир хотя бы в теории признает, — «любой человек обладает ценностью и достоинством» и «люди имеют право на стремление к счастью».

Эти постулаты уживались между собой мирно, пока понятие «счастья» не претерпело определенных изменений — и стало пониматься как личный комфорт и максимально возможный уровень потребления.

Слабые и больные люди, которые требуют больше ресурсов, чем привносят, мешают этому комфорту. Ребенок с синдромом Дауна или старик с деменцией требуют заботы и ухода, и отвлекают людей от потребления — вместо того, чтобы нежиться на курортах и покупать автомобили в рассрочку, люди сидят у кроватей и вкладывают время, силы и средства в нуждающихся.

Если счастье состоит в потреблении удовольствий, то они определенно ему мешают, и истребить их — больных детей в утробе, стариков при помощи эвтаназии — вполне оправдано.

Есть целое философское течение — утилитаризм, — которое полагает этичными те поступки, которые ведут к максимальному счастью для максимального числа людей. Один из виднейших современных представителей этого течения, австралиец Питер Сингер, еще в 1993 году писал, что если родился ребенок с гемофилией, его будет этично умертвить, чтобы родить другого, здорового, и потратить ресурсы на него. Хотя гемофилия (нарушение свертываемости крови) — это расстройство, при котором, человек, в принципе, может жить долго и плодотворно, его жизнь будет менее счастлива, чем жизнь здорового человека. Но Сингер уверен, что вполне этично умертвить гемофилика, чтобы освободить место для здорового.

Докинз, похоже, имеет в виду именно это рассуждение Сингера (своего давнего друга), когда пишет «Абортируй это и попробуй снова. Было бы аморально приносить это в мир». Логика, стоящая за этим рассуждением, понятна — счастье состоит в потреблении, больные дети снижают его уровень, приводить их в мир — аморально.

Этому противостоит вера — разделяемая всеми христианами и некоторой частью атеистов, — что человек обладает личной уникальностью. Нельзя заменить больного ребенка здоровым, как по гарантии заменяют неисправный гаджет исправным.

Больной ребенок — уникальная личность со своим уникальным местом в мире, и его невозможно заменить — как вообще невозможно заменить одного человека другим. Любовь знает это. Как написала мать ребенка с генетическим расстройством, «я бы сражалась до последнего издыхания за жизнь моего ребенка. Для меня тут нет никакой дилеммы»

Докинз отмахивается от таких слов как «эмоциональных», в то время как он руководствуется «философией и логикой». Но любовь — это не эмоция, это способность видеть истину.

Человеческая жизнь — любая — обладает высшей ценностью. И если эта истина приходит в конфликт с тезисом о «праве на стремление к счастью», это, скорее всего, означает, что под «счастьем» люди стали понимать что-то не то.

Это связано с различиями понимания человека. В христианской картине мира человек создан из любви, и смысл его жизни состоит в том, чтобы любить и быть любимым, и открывшись любви Божией через покаяние и веру, он обретет жизнь вечную и блаженную.

Мы призваны к вечному счастью — и чтобы обрести его, мы должны измениться. А изменения приходят через испытания — мы не научимся любить, жертвовать, отворачиваться от себя, преодолевать свой эгоизм и самозацикленность, пока не окажемся в ситуациях, подталкивающих нас к этому. Известный подвижник милосердия Жан Ванье подчеркивал ту библейскую истину, что в лице наших нуждающихся ближних, в частности, людей с наследственными болезнями, нас встречает Христос — для того, чтобы спасти нас.

Там, где человек мыслится как порождение очень долгого и совершенно бесцельного процесса, у его жизни нет никакого смысла — кроме того, который он изобретет для себя сам. А этот смысл чаще всего сводится к тому, чтобы прожить короткий промежуток между небытием и небытием по возможности комфортно.

В своей картине мира Докинз, как и Сингер, вполне последовательны — как и Жан Ванье последователен в своей.

И мать, которая улыбается своему ребенку, знает, кто из них прав.

http://www.pravmir.ru/dokinz-i-schaste/