 |
| Русский вестник | Сергей Фомин | 01.05.2006 |
Очерк сопровождается публикацией фотографий, сделанных А. А. Вырубовой во время поездки в Верхотурье. Их видели Государь, Государыня и Их Дети, Сами так никогда и не побывавшие в уделе святого праведного Симеона, хотя так мечтали об этом. Фото публикуются впервые.
Анонимный автор одного из первых биографических очерков о Григории Ефимовиче писал: «Вся жизнь Распутина с момента его выезда из села Покровского и времени первого появления в Петрограде носит поистине таинственный и загадочный характер"(1). Так оно и есть вплоть до сегодняшнего дня.
Часто приходится слышать: а был ли у Г. Е. Распутина духовник, кто его наставлял, к кому он обращался за советом?
Ставят вопрос и в более резкой, даже обличительной форме: «…Пусть нам ответят: кто был его духовным отцом? Православные люди, вдумайтесь и сделайте выводы: у старцев Распутин не окормлялся, а постоянного, серьезного и вдумчивого духовника у него не было"(2).
На основе таких желательных «для дела» догадок составлено т. н. приложение √ 4 к докладу митр. Ювеналия на Архиерейском соборе 2004 г., в котором, в частности, утверждается, что подвизался Григорий Ефимович «самостоятельно, без какого-либо духовного руководства». А вот и «доказательство» (вполне в духе Вышинского: признание — царица доказательств): ссылаясь на «Житие опытного странника», составители приложения пишут: «О своих духовных наставниках, если таковые и были, автор «Жития» умалчивает».
«Мы ленивы и нелюбопытны»? Или просто так «удобно»?
Все эти наветы восходят к «свидетельству» митр. Вениамина (Федченкова). Однако даже по форме своей его слова — не свидетельство, а, скорее, рассуждение или предположение, сделанное на основе позднейших размышлений: «…Он подвизался без руководства, самостоятельно и преждевременно вышел в мир руководить другими"(3). Судя по всему, внешняя простота Григория Ефимовича, некоторая его словоохотливость и откровенность имели все-таки свои строгие границы.
За свою в общем-то недолгую жизнь (прожил Григорий Ефимович всего 47 лет) ему пришлось общаться со многими подвижниками, людьми святой жизни (о них мы еще, Бог даст, расскажем). Но существовал и его старец. Именно к нему впоследствии Царственные Мученики посылали Своего духовника навести справки о духовном его сыне — Г. Е. Распутине. Позднее и сам этот старец по Высочайшей воле приезжал в Петербург свидетельствовать о чаде своем духовном (не к настоятелю Покровского прихода послали, не к какому-либо иному пастырю, а к о. Макарию, чей духовный авторитет был довольно высок и вне стен родной его обители).
Речь идет о монахе Макарии из Свято-Никольского Верхотурского монастыря.
Чисто внешне это был простой монах, не имевший даже священного сана, но людям православным, думаю, объяснять не надо, что «откровение помыслов» не есть исповедь, а само старческое окормление не находится в строгой зависимости от иерейского рукоположения.
С Верхотурской обителью, с праведным Симеоном, покоящимся там в мощах, у Григория Ефимовича издавна существовала особая связь.
«Повелел ему это сделать, — писал, имея в виду начало странничества Г. Е. Распутина, будущий его злой гений, расстрига «Илиодор» Труфанов, — св. Симеон Верхотурский. Он явился ему во сне и сказал: «Григорий! Иди, странствуй и спасай людей». Он пошел. На пути в одном доме он повстречал чудотворную икону Абалакской Божией Матери, которую монахи носили по селениям. Григорий заночевал в той комнате, где была икона. Ночью проснулся, смотрит, а икона плачет, и он слышит слова: «Григорий! Я плачу о грехах людских; иди, странствуй, очищай людей от грехов их и снимай с них страсти"(4).
По другой версии, Г. Е. Распутин ходил в Верхотурский монастырь якобы вместо отца, давшего обет идти туда пешком, но медлил с исполнением данного слова.
Наконец, считали, что на Григория сильно повлияла беседа его с учившимся в Духовной академии монахом Мелетием (Заборовским). Это был первый архиерей (хоть и ставший им впоследствии), встретившийся на пути Григория Ефимовича (сноска 1)).
Сам Григорий Ефимович писал: «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил всё время с 15 лет до 38 лет. Вот что там более меня толкнуло на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать дух истины и уврачевал болезнь безсонницы"(5) (кстати, первого человека, исцелившегося от святых цельбоносных мощей Чудотворца, звали Григорий…).
Праведник, за 300 лет до того живший в Меркушине, в Туре, как и Григорий рыбу ловил. «Рыбарь Чудотворец Симеон Верхотурский. Именно Рыбарь"(6), — говорил о нем Распутин. Таким, за рыбной ловлей, был он изображен и на одной из сторон серебряной раки (7). До сего дня зеленый откос крутого лугового берега в Меркушине прорывает целая группа серых камней, на одном из которых любил сидеть Симеон. «…Воды, напоенные в верховьях реки звоном верхотурских колоколов, в свое время притекают к избам Покровского"(8)…
Дочь Григория Ефимовича Матрена, по семейным памятям, в своих воспоминаниях так пишет о первой попытке паломничества ее отца к праведному Симеону: «…Мало-помалу он почувствовал непреодолимое желание самому отправиться к Святым Местам. Это стало настоящим наваждением, внутренней необходимостью. В возрасте 15 лет он решился и, не говоря ни слова кому следует, оставил работу и поля, которые так любил, и отправился в Верхотурье. Но его отсутствие скоро заметили. Мой дед и бабка заявили о его исчезновении в деревенскую управу, и на следующий день его арестовали, когда он с котомкой возвращался из Верхотурья"(9).
В других, более поздних воспоминаниях, Матрена пишет о том, что это случилось годом позже, в 16 лет (10). Памятуя год рождения Распутина, первое паломничество Григория в Верхотурье состоялось в 1884, либо в 1885 году.
Ходил он туда и позже. «Дни, когда он брал свою котомку и посох, чтобы отправиться в Верхотурье поклониться мощам св. праведного Симеона — его любимого святого (чтоб попасть туда, нужно было идти пешком две недели), были счастливейшими его днями"(11), — писала его дочь. «Когда мне было двадцать лет, — делился в 1912 г. Распутин воспоминаниями о прошлом с одним из своих собеседников, — у меня разные такие мысли лезли, да в это время очень грудь болела… Я пошел к святым мощам в Верхотурье… Крепко там молился… Легко стало…"(12) Согласно архивным документам и устным свидетельствам, одно время Григорий Ефимович даже жил в монастыре год или два в качестве трудника, обучившись там чтению и письму (13).
Была ли у Распутина, состоявшего с 1887 г. в законном венчанном браке, мысль остаться в монастыре? Ведь тому примеры были. В той же, например, Верхотурской обители. Приехавшим в 1910 г. в монастырь паломникам гостиничный монах весьма обыденно рассказывал о том, что он «был зажиточным мужиком». «Но знаете, в миру мужики слишком много ругаются, я этого не терплю. И однажды я все бросил и ушел. Жена и до сих пор не знает, что со мной сталось. Я с ней не попрощался». — «Вы, значит, не любили жену?» — «Напротив, мы с ней очень хорошо жили. Но, знаете, там везде ругань. А здесь тишина, и мир, и душе спасенье. Мне так больше нравится"(14).
В «Житии опытного странника» Григорий Ефимович пишет: «Много монастырей обходил я во славу Божию, но не советую вообще духовную жизнь такого рода — бросить жену и удалиться в монастырь. Много я видел там людей; они не живут как монахи, а живут как хотят и жены их не сохраняют того, что обещали мужу. Вот тут-то и совершается на них ад! Нужно себя более испытывать на своем селе годами, быть испытанным и опытным, потом и совершать это дело. Чтобы опыт пересиливал букву, чтобы он был в тебе хозяин, и чтобы жена была такая же опытная, как и сам, чтобы в мире еще потерпела бы все нужды и пережила все скорби. Так много, много, чтобы видели оба, вот тогда совершится на них Христос в обители своей"(15).
Во время первых своих паломничеств Г. Е. Распутин еще застал в обители знаменитых уральских старцев — монаха Адриана (основателя Кыртомского Крестовоздвиженского монастыря (сноска 2)) и схимонаха Илию, у келлий которых толпился народ (16).
Другое, уже более осмысленное паломничество в Верхотурье Распутина состоялось через несколько лет. «За первой радостью молодой четы, — вспоминала его дочь Матрена, — пришло несчастье: внезапная смерть первенца через шесть месяцев после рождения"(17).
Судя по сохранившимся метрическим книгам церкви Покровской слободы, речь могла идти о Михаиле, родившемся, правда, 29 сентября 1888 г., а скончавшемся от скарлатины почти в пятилетнем возрасте, 16 апреля 1893 года. Дети в семье Распутиных от коклюша и дизентерии умирали и позже: 13 сентября 1894 г. 4-месячный сын Георгий; 3 мая 1896 г. 4-летняя Анна, 20 декабря 1903 г. 2-месячная Параскева (18). Однако смерть первенца, как видно, опечалила Григория особо.
«Эта смерть, — писала Матрена, — страшно потрясла моих родителей. Отец мой, морально надломленный, решил совершить паломничество в монастырь в Верхотурье. Не теряя времени, он собрался в дорогу. По обычаю, ему дали Евангелие, котомку с бельем и сухарями"(19). Факт этого паломничества подтверждается, между прочим, в «Биографии Распутина», опубликованной еще в 1914 году (20).
* * *
Сегодня, благодаря сохранившимся свидетельствам тех далеких лет, мы можем представить себе, как пришел в эту обитель странник Григорий, что увидел…Путь был неблизкий. Не часто, но попадались на пути деревни: «солидные избы, солидные хозяйственные постройки. Совсем не видно жалких, покосившихся хибарок, разных «бобылей», «солдаток», «пропоиц», которые такими пестрыми лохмотьями пятнают нашу великорусскую деревню"(21).
Усталые, черные от пыли и загара лица, белые платки, дырявые обутки, объемистые котомки за спиной, легкие липовые посошки… У большинства в руках зеленые березовые ветки, у некоторых букеты черемухи и златоцвета — отбиваться от целой тучи комаров, сопровождающих паломников. Над отдельными группами так и зыблется их живое облако…
Но вот пройдены десятки верст, преодолены трудности непростого пути. Вот и Верхотурье.
Когда «среди непроглядной пыли» вдали вставали громады монастырских храмов, у путника невольно являлась мысль, где сам город. «Уездного города Верхотурья совсем издали незаметно — не город, а какой-то посад при Николаевском монастыре: несколько плохо застроенных улиц, сходящихся к огромной площади, занятой монастырскими постройками, опоясанной монастырскими стенами — и только"(22).
Издали видна «увенчанная куполами и крестами палевая громада нового монастырского храма».
А вот уже вид вблизи: «Прямая пыльная Верхотурская улица, с деревянными тротуарами, с уютными палисадниками около домиков, с поросшими зеленой травкой патриархальными переулками. По переулкам бегают и ползают ребятишки, разгуливают куры, свиньи, коровы"(23). Хорошо виден безобразный каменный ящик тюрьмы.
Монастырские ворота. «Около древнего Николаевского храма, в котором находится рака с мощами Св. Симеона, сплошная толпа богомольцев. Идет непрерывное поклонение мощам. Часами приходится дожидаться очереди. А к храму со всех сторон все прибывают новые серые волны.
И кого-кого тут нет, среди этих безымянных, жадно рвущихся в храм тысяч!
— Откуда, бабушка?
— Рязанская, родимый. У Соловецких угодников была, да вот зашла к праведному Симеону…
«Зашла!»
Из Соловков в Верхотурье, словно свернула, кстати, по дороге, в свою Рязанскую губернию, на 5−10 верст в сторону.
Загорелый, крепкий старик, держит за руку изможденного, бледного мальчика.
— Верно, издалека, дедушка?
— Нет, недалече — вологодские.
— Мальчик-то, чай, устал?
— Как не устал, сколько дней маялись — и шли, и ехали…
— Мал еще он — напрасно брали.
— Нельзя не взять. По обету идем — умирал он у нас… Обещали, если выздоровеет, сходить к Преподобному…
Белые свитки. Чужие лица. Странная речь.
— Откуда?
— С Минской губернии.
Из ближайших, соседних губерний — сотни. Вся область замечательно полно представлена в типах богомольцев: вятичи, уфимцы, оренбуржцы безконечной цепью поднимаются по ступеням старой сени, благоговейно склоняются перед мощами Верхотурского праведника и часто крестятся, и долго, благоговейно шепчут что-то со слезами на глазах, и трепетно прикладываются к кресту и мощам"(24).
Но вот и монастырская гостиница для простонародья. «Еще с крыльца слышно пение: десятки мужских и женских голосов поют тропарь и величание святому Симеону.
Сени, лестница, площадка около входной двери — все переполнено десятками загорелых, пыльных, усталых богомольцев. Сидят и лежат на полу, на лавках, на подоконниках. В номера трудно войти — такая теснота: десять, пятнадцать человек набито в один номер. Воздух тяжел и пахуч — пахнет портянками, потом, свежим хлебом и капустой.
Везде десятки чайников с кипятком, сотни стаканов и чашек с жиденьким чаем, сотни распаренных красных лиц с блаженным выражением измученных жаждой людей, которым, наконец, дали пить.
С хозяйским развязным видом переходят от одной группы к другой профессиональные богомолки и странники.
Пугливо жмутся друг к другу, стараясь занимать поменьше места, крестьяне-паломники из глухих углов.
Что-то спрашивает у богомольцев и записывает старичок-монах в подоткнутой рясе.
Весь двухэтажный корпус гудит снизу доверху разнозвучными голосами, как потревоженный улей"(25).
В трапезной ежедневно в четыре смены кормятся человек 800, иногда и вся тысяча. Пища скромная, но сытная: щи да каша. Хлеба пекут ежедень по 30−40 пудов. Ведь еще и братская трапеза, господская гостиница и настоятельские покои. Не напечешься. Пекари с ног сбились…
* * *
Но вот и пройдены 500 с лишним верст…«С посохом в руке, — пишет далее в воспоминаниях дочь Григория Ефимовича, — через две недели пути он достиг монастыря, хранившего чудотворные мощи Симеона Верхотурского. Здесь он узнал, что большинство паломников обращалось к отшельнику Макарию, известному своим благочестием и аскетизмом, за благословением.
Со скорбью на душе отец мой пошел к нему. Тот был весь в тяжелых веригах, отягощавших его плечи.
Старец выслушал его с большим вниманием. Он утешил его и дал ему благословение.
Эта беседа произвела на моего отца такое впечатление, что он вернулся домой совершенно успокоенным"(26).
Эта встреча Г. Е. Распутина со старцем сыграла впоследствии огромную роль не только в жизни «опытного странника», но и России, а с ней и всего мира.
* * *
Кое-какие сведения о старце Макарии стали известны лишь недавно, благодаря разысканиям наместника обители игумена Тихона (Затекина), издававшего прекрасную газету «Верхотурская старина». К этому следует прибавить краткую заметку «Пастух Михаил» из летописи монастыря В. С. Баранова, напечатанной в 1910 году. На них мы и опираемся в дальнейшем.Был отец Макарий родом из Казанской губернии. Родился и жил Михаил Васильевич Поликарпов (так звали его в миру) в деревне Новая Починка Посадско-Сотниковской волости Чебоксарского уезда (судя по зафиксированным позднее в протоколе его допроса Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства данным, родился он либо в 1856 либо в 1857 г.(27); по другим сведениям — в 1851 г.(28)). Отец умер рано, и пришлось ему, как старшему в семье, жизнь свою до тридцатилетнего возраста проводить в заботах о младших домочадцах. Лишь выдав последнюю, самую младшую свою сестру замуж (сноска 3)), смог Михаил осуществить давнюю свою мечту (с детства он любил всё божественное, хотел странствовать): поступить послушником в монастырь.
Долгие годы он нес послушание «пастуха монастырского рогатого скота» в Свято-Николаевской Верхотурской обители, будучи известен паломникам и местным жителям как «пастух Михаил». Еще при жизни о нем писали, что он «обладает чрезмерным смирением и трудолюбием, а потому он для многих кажется юродивым, и юродство приписывают ему еще и потому, что он безпрестанно находится в молитвенном настроении и всегда ограждает себя крестным знамением, почему мало кто мог видеть ранее имеющим на голове шапку; что последнее чаще стало заметным потому, что он облечен в рясофор, когда в иноческой шапке есть возможность и молиться. Таким образом он, от окружающих его, и почитался как юродивый, хотя граждане города Верхотурья почитают его за труженика и молитвенника, а также многие знают и из приходящих богомольцев"(29).
Выдержав десятилетний искус, 20 марта 1900 г. настоятелем игуменом Ксенофонтом он был пострижен в рясофор. Вскоре его отправили в Актайский (сноска 4)) скит, где он нес послушание караульного и трудился в монастырском хозяйстве.
Прежде чем продолжить рассказ о старце, хотя бы несколько слов следует сказать о самом месте его пребывания, куда впоследствии отовсюду стекалось множество народа, куда приходил и Григорий Распутин.
Скит, а если быть точным монастырская заимка Актай, находилась в восьми верстах от Верхотурья, на левом берегу одноименной реки, на сенокосном участке, с 1850 г. принадлежавшем обители. Рядом располагался монастырский же лесной участок в 150 десятин. Для охраны последнего и был учрежден караул, для которого возвели необходимые постройки. Со временем богомольцы, шедшие на поклонение к мощам праведного Симеона, стали останавливаться на заимке, находившейся в версте от Горо-Благодатского тракта. В связи с этим последним обстоятельством в 1879 г. здесь были возведены более удобные и вместительные помещения. В 1888 г. их вновь расширили. Тогда же богомольцам пришла мысль устроить на заимке часовню во имя св. праведного Симеона. В 1884 г. был установлен сбор добровольных пожертвований, а в 1887 г. часовня была возведена на склоне горы. Через два года в ней устроили резной иконостас из кедрового дерева. Рядом с ней (с юго-западной стороны) в 1888 г. возвели еще одну часовню — над Симеоновским источником.
Еще во время работ строителям пришла мысль обратить со временем первую часовню в церковь. Идею эту поддержал епископ Екатеринбургский и Ирбитский Поликарп (Розанов, 18 281 891), после объезда епархии в октябре 1888 г. писавший в резолюции: «…Считаю необходимым через Консисторию предложить о. настоятелю Верхотурского монастыря, чтобы он в этой местности устроил скит, со введением в нем правил общежития и старчества, поручив оный руководству одного из опытнейших монастырских старцев. Судя по некоторым данным можно надеяться, что из окрестного населения скоро найдутся лица, желающие подчиниться правилам скитской жизни. Когда таких лиц наберется по крайней мере до 10 и установится твердо порядок в скиту, тогда строящуюся часовню можно будет преобразовать в церковь"(30).
Вскоре там поселилось и проживало на испытании четверо крестьян. Один из них, постриженный до этого в монахи в одном из афонских монастырей, нес послушание часовенного сторожа, продавал свечи богомольцам и пел на молебнах, совершавшихся заштатными иеромонахами. Он же служил в устроенном на заимке приюте для паломников. Вскоре часовня была преобразована в храм и освящена 28 апреля 1894 г. в честь Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник». В 1905 г. церковь внутри оштукатурили, а снаружи обшили тесом, покрыв сиреневой краской.
В 1902—1904 гг. на заимке построили два больших каменных и два деревянных дома, устроив несколько келлий-особняков. После этого настоятель монастыря ходатайствовал перед церковными властями об официальном открытии на заимке скита. Однако обстоятельства уже изменись. На прошении епископ Екатеринбургский и Ирбитский Владимир 23 августа 1904 г. наложил резолюцию: «Открытие скитов запрещено регламентом, можно по-прежнему именовать заимкой с числом братии потребной для ведения монастырского хозяйства и подвига спасения души"(31).
Заимку открыли торжественным богослужением в храме Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник» 19 сентября 1904 года. С тех пор там проживали: один иеромонах, один иеродиакон, четверо монахов и около 10 послушников. В 1905 г. вокруг заимки началось возведение каменной стены.
Здесь-то о. Макарий и пребывал непрерывно в течение 15 лет, почти до самой своей кончины (32).
Постепенно открылись его благодатные дарования. В далекий скит за советом и утешением пошел народ. Стекались крестьяне, бывали архиереи, случалось князья и фрейлины Ее Величества. Приезжала в Верхотурье накануне начала войны (16−18 июля) и Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, но встречалась ли она с о. Макарием, пока неведомо.
О некоторых случаях прозорливости подвижника повествуется в рукописи настоятеля Покровского собора Алапаевска Иоанна, отрывки из которой приводит автор едва ли не единственной на сегодняшний день статьи о старце Макарии, опубликованной в «Верхотурской старине». По редкости и недоступности газеты приведем и мы эти свидетельства.
Как-то приехал к о. Макарию студент духовной семинарии (впоследствии иеромонах Марк). «…Он был поражен той мудростью, которую источал в беседе неграмотный монах, которой не обладали маститые богословы и преподаватели академии. Одна учительница Трубинской школы, которую пригласила к старцу подруга, говорила, что не желала вначале к нему ехать, считая, что он — человек необразованный и ничего путного не сможет сказать. Все же по уговору подруг она приехала к пастуху Михаилу. При встрече старец изрек: «А ты зачем приехала? Я — человек необразованный, нужно тебе к образованным идти…» Но в конце, сменив гнев на милость, видя ее искреннее раскаяние, он ее простил и дал нужные наставления. […]
Матушка Еликонида поведала автору этих строк историю некоей Александры из Сербишина, на которой исполнилось благословение старца. В то время, будучи замужем, она горевала, что не имела долго детей. Но вот по усердным молитвам и обетам Господь послал ей утешение, и у нее родились две девочки, но только одна из них была хромая, а другая темная (слепая). Когда они подросли, то старшую мать привезла в скит под благословение, чтобы исполнить обет и отдать ее в монастырь.
Увидев его знаменитый курятник, часто своим стройным хором приводивший в изумление гостей, она заметила: «Да у вас, батюшка, много куриц». А он, улыбаясь, отвечал: «Только одна, остальные петухи». Погладив ее девочку по головке, он дал ей просфору, а родители, помня обет, говорят: «Благословите ее, отец, в монастырь». А он: «Что вы, такую малютку в монастырь, какие глупые родные. Вот вырастет, выйдет замуж. Детей наплодит, а потом уж и в монастырь можно».
Впоследствии все произошло так, как сказал отшельник. После замужества у дочери Александры родилось 7 мальчиков, а последней была девочка, но муж у нее был строгий, зная о пророчестве старца, говорил: «Попробуй, сбеги в монастырь, я тебя и под камнем найду». Но вскоре началась война, и он ушел на фронт, откуда больше не вернулся. С детьми у нее были одни скорби: тот босяк, другого убили, кто умер от болезней, и вот на старости лет осталась Александра одна, и тогда стала она принимать у себя в доме нищих, странных, убогих и вместе с ними молиться Богу. Вот и получился у нее свой монастырь. Сбылось все предсказанное Макарием много лет тому назад.
Часто старец вел с посетителями иносказательные беседы, или уклонится от вопроса, или скажет что-то вообще неясное и не к месту. Как-то пришли к нему мать с отроковицей и говорят: «Дома одни скорби, хотим в монастырь поступить, вот только мужа жалко». Макарий говорит: «Помолимся на вечерне, а там, Бог даст, и решим ваш вопрос». Но только после вечерни он ушел от них к Туре, а возвращается назад с мокрыми распущенными волосами. «Вот видите, какой я утопленник». Они, конечно, ничего не поняли. И так, разочарованные, уехали в Верхотурье в гостиницу. А ночью к ним принесли телеграмму: «Ваш муж и псаломщик при переправе на лодке утонули». Так что пришлось им остаться поневоле в женском монастыре.
Был случай, когда Макарий посрамил ученую гордыню и направил человека на духовный путь. В Верхотурье однажды приехала дама с сыном студентом, который в последнее время увлекся либеральными идеями века сего и перестал верить в Бога. В тот приезд мать пожелала навестить старца в скиту, о чем сказала сыну. Но тот и слышать об этом не хотел: если столичные профессора-богословы не укрепили в нем веры, что может дать ему безграмотный мужик — был его ответ. Но все же, вняв мольбам матери, он согласился на поездку.
Когда они вошли в келлию старца, тот молился, стоя на коленях, к ним спиной перед иконами. Видя, что тот не оборачивается, студент заговорил: «А я, батюшка, к вам приехал посоветоваться». Наконец, Макарий обернулся и отвечает: «А зачем ко мне идти советоваться, я человек необразованный, ничего не знаю». Тогда студент раскаялся в своем превозношении и заговорил сердцем: «Я вот, батюшка, отроком ходил в церковь и учил Закон Божий, а поступил в университет, в церковь не хожу, не молюсь, и веру потерял». Макарий улыбнулся: «Я бы вот имел икону в переднем углу и много молился на нее, отчего душа получала утешение, а потом снял икону, положил ее под лавку и стал складывать на нее разные вещи, пока ее не стало видно. Потом, если молюсь, душа более не получает утешения от молитвы. Чтобы молиться, нужно мусор с иконы убрать и поставить ее снова в передний угол, тогда получишь утешение в молитве».
Потом он рассказал отроку, какие чудеса творит вера и как человек впадает в неверие и по каким грехам. Тут Макарий указал на прошлые грехи студента, намекнув на никому неведомые его интимные дела, словом, обнаружил его внутреннее состояние и указал, что далее ему делать. Результатом этой беседы было то, что студент исповедал свои грехи, причастился Святых Таин и домой вернулся уже верующим человеком"(33).
«Говорил он по-всякому: с простым народом просто, с интеллигенцией притчами, часто перескакивая с темы на тему, что не было недостатком ума, а скорее некой Божественной мудростью, наставлениями для безумцев века сего. Правда далеко не все могли уразуметь, что же им сказал сегодня Макарий? В беседе с журналистом он как-то заметил: «Говорю и о Господе поучения, да и не знаю, помогает ли, который и так уходит…» И только по прошествии времен, когда сбывалось предреченное старцем, люди понимали, насколько прозорлив был батюшка"(34).
А вот свидетельство из воспоминаний Маргариты Васильевны Сабашниковой (1882−1973), художницы, первой жены поэта Максимилиана Волошина (с 12.4.1906). Но прежде (чтобы потом лучше понять сказанное) следует несколько слов сказать о самой мемуаристке. С детства жившая подолгу заграницей, она чуть ли не с младенчества впитала всевозможные духовные яды. «…Весь воздух Парижа был как бы пропитан тонким ядом. Тогда и совершил Люцифер свое вступление в мою душу"(35), — признавалась она сама. Одна из часто посещавших ее семью старушка, вдова немецкого поэта Гервега, учившая девочку итальянскому, безпрерывно рассказывала о Гарибальди, Мадзини, Герцене, которых знала лично (36). Другой «учитель» жизни, «почтенный и добродушный человек», «фанатик революции», «старый эмигрант» эсер М. А. Натансон, услышав от девочки восхищенный рассказ о посещении Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной в тюрьме убийцы ее Супруга, «поднял ее на смех, заявляя, что эти преступники — Великие Князья — не заслуживают никакого сожаления». Это смутило совесть юного существа, но все же она признавалась: «Революционеры вели справедливую борьбу за народ. Террористические акты, совершаемые отдельными лицами, стоили им жизни. Это была жертва"(37). Вот оценка М. В. Сабашниковой ее бабушки, личности, по ее словам, «старозаветной», много молившейся и регулярно ездившей в церковь: «…То, как она молилась, ужасало меня в детстве. Страстно, с жаром повторяла она слова молитвы, и слезы, не переставая, текли по ее лицу"(38). У внучки был свой взгляд на это: «Церковь не нужна (под церковью я понимала культовое здание). Вся природа — Божий храм, а естествознание — богослужение. Священники не нужны, потому что перед Богом все равны. Молитвы учить не нужно, потому что каждый должен обращаться к Богу на своем языке. Или нет никаких чудес, или каждый цветок, каждый кристалл есть чудо"(39). Вот эта девочка выросла. Получив к 28 годам признание в живописи и поэзии, будучи приверженцем оккультного учения антропософа Р. Штайнера (таковой, кстати говоря, осталась и впоследствии), она отправилась в Верхотурье, к старцу Макарию (сноска 5).
Случилось это так: «…Летом 1910 года в Париже на бульваре св. Мишеля Алексей Ремизов рассказал мне о пастухе, виденном им на Урале близ Верхотурья. «Когда этот пастух на восходе солнца молится на коленях, обративши лицо к утренней заре, или вечером, повернувшись к заходящему солнцу, то все его стадо — коровы, овцы и козы — стоит неподвижно, голова к голове, повернувшись туда же». Эту картину я должна видеть, подумала я"(40).
И вот со своим отцом едет она из Москвы в Верхотурье. «Из окон вагона видны высокие стройные ели; их острые вершины гнутся под ветром, подобно кипарисам; лесные лужайки красны от цветущего шиповника; горный воздух прозрачен и бодрящ. До города Верхотурье железная дорога не доходит, так что нам пришлось еще несколько часов ехать ночью по лесным дорогам на лошадях. В Верхотурье мы приехали перед рассветом. Звезды еще светились на зеленом холодном небе, когда между черными соснами показались большие белые соборы города. В самом же городе были только деревянные постройки. Кучер въехал во двор белокаменного монастыря, похожего на крепость.
По коридорам колоссальной ширины монах провел нас в белую келлию. Стены монастыря — толщиной не менее метра. Отец лег на кровать, я устроилась на жесткой лавке под окном и заснула, овеянная воспоминаниями старины. Утром я пошла к обедне в монастырскую церковь. Монахи, все высокие и крепкие, с обильной шевелюрой; казалось, им совсем не подходят их черные рясы. Также и грубая сила, и страстность их хорового пения произвела на меня отталкивающее впечатление. Я не выдержала и ушла. […]
Я спрашивала о пастухе, но никто ничего о нем не знал. Я дала срочную телеграмму в Париж: «Как зовут пастуха?» — и получила ответ: «Макарий». — «А, Макарий? Он давно уже не пастух, он живет в скиту, отсюда восемь верст». Мы наняли телегу и поехали дальше лесом. Крестьянин, который нас вез, спросил: «Этот Макарий — не тот ли, что устроил себе гнездо на дереве и живет в нем, как птица? Или, может быть, это тот, что носит вериги и так страшно всех ругает?»
В России «Христа ради юродивые» — очень распространенное явление. Нескольких я знала. Истинных Христовых подвижников среди них мало, большинство только выдает себя за таковых. Под именем «Христа ради юродивых» действуют шарлатаны, проходимцы или психические больные. Поэтому я продолжала свое путешествие, ничего уже не ожидая от встречи с Макарием.
Скит был расположен в лесу, в истинно райском местечке, на берегу тихого, совершенно прозрачного озера. Монах показал мне хижину: «Там он живет с курами». Отец сел на бревнышко, а я довольно робко подошла к хижине. Дверь была открыта, но загорожена несколькими жердями. В пустом помещении, с маленькими запертыми окнами, среди кудахтающих и взлетающих кур стоял человек высокого роста, несколько сгорбленный. Руки с открытыми ладонями он держал поднятыми вверх, как будто силился ими уловить какие-то невидимые потоки. Лицо его было вне возраста. Глубокие морщины говорили о заботах, но заботах не о себе. Его глаза, казалось, не знали сна. Одет он был по-крестьянски, только на голове монашеская скуфейка. Иногда он повертывался то в одну, то в другую сторону и смотрел кругом и наверх, как будто всматриваясь во что-то. То и дело он обращался к курам и говорил с ними. Он был очень серьезен и строг. Нечто захватывающее было во всем его существе, чувствовалось какое-то настоящее присутствие, как будто прямой взор от лица к лицу. «Он, должно быть, старец», — подумала я и стала у двери на колени, потому что знала, что к старцу обращаются на коленях.
Но он посмотрел на меня через плечо и тихо сказал: «Не надо становиться на колени». Затем он прикрикнул на ссорившихся кур и подошел ко мне, все еще с поднятыми руками. «Чего Вы хотите от меня?» — спросил он. «Благословите меня», — ответила я в смущении, так как совсем не готовилась к беседе. — «Мы не попы и не монахи, чтобы давать благословения». И он посмотрел поверх стен, как будто в какие-то дали. Затем опять спросил меня: «Может быть, Вы хотите о чем-то спросить меня?» — «Я, собственно, только хотела видеть Вас». И вдруг я высказала то, что меня последнее время так мучило. «Зачем спрашивать? — сказала я. — Мне уже было дано многое знать о духовных вещах… Но мое сердце последнее время — как мертвое, все для меня мертво, я больше ничего не люблю…»
Он спросил — с кем я здесь и вообще о моей семье. Затем, внезапно, обращаясь на «ты»: «Чем ты занимаешься?» — «Живописью». Его лицо озарилось неописуемой радостью: «Ах, как это хорошо, как хорошо! — сказал он. — Бог на всех вещах напечатлел Свой Лик. Я мало понимаю, у меня мало слов, но те слова, которые Бог вложил мне в сердце, их я скажу». Он начал говорить, все еще как будто всматриваясь в какие-то дали. Как будто он силился увидеть что-то над моей головой. Руки он держал все еще поднятыми и иногда скрещивал их на груди. Казалось, ему было трудно говорить. Речь его была неясной, иногда слишком тихой. Больше половины я не понимала. Я схватывала только отрывки:
«Христос хочет дать Свой Лик. Он пришел, чтобы дать Свой Лик, а не отнять Его. Только туркам и татарам можно простить, если они этого не знают. Но мы, христиане, должны знать, что с тех пор, как Он жил на земле, все: камень, облако, цветок — это Его Лик. И если евангелист Лука написал Младенца с Матерью, то этого хотел Младенец. Он хотел дать людям Свой Лик. Да и та женщина — она ведь только расстелила полотенце, простой кусок холста, — и Макарий показал руками это движение, — Лик же Свой дал Он. Так и ты должна расстелить свою душу… надо жаждать… работать и иметь терпение. Вставай ночью и молись, чтобы Бог в твоих картинах узнал Свой Лик; свою работу к Его работе причисли, своими творениями Его творения делай, потому что Он взыскует Своего Лика… молись о благодати. Иона Пророк был святой, но и он ведь три дня был во тьме. Как же мы, грешники, можем быть без тьмы? Даже в то время, когда Христос жил на земле, ангел Господень только раз в году сходил, чтобы оживотворить воду. Ты об этом читала? А мы — чего же мы хотим? Повсюду настроили церквей, но Бога в них нет. Также и целителей у нас много… без Целителя; так далеко зашли мы в своей учености». Помолчав немного, он сказал: «Какой великий дар тебе дан! Какую же тебе еще надо любовь? Тем даром ты ведь и познаешь. Теперь я все сказал, что имел сказать». Он проводил меня и посоветовал: «Пойди в скит, попей чайку».
Ожидая меня, отец мой вспомнил, что на днях в Москве истекает срок его банковских платежей. Бедный отец! Денежные заботы всегда преследовали его, как фурии. У нас оставалось совсем мало времени, чтобы выпить чаю в скиту и поспеть в Верхотурье к вечернему поезду в Москву.
Монах, подавший нам самовар, спросил, смотрел ли Макарий в разговоре со мной вниз или вверх. «Когда он смотрит вниз — это плохой знак». […]
Вечером в вагоне мы разговорились с одним купцом из Верхотурья. Он спросил, откуда мы и зачем приехали. Я ответила несколько смущенно, что мы приехали из Москвы, чтобы видеть Макария. Я боялась, что это покажется ему какой-то причудой. Но он нисколько не удивился. «Да, Макарий знаменитый человек. В прошлом году Сам Царь вызывал его в Царское Село. А когда на другое утро Царь позвал его к Себе и спросил, как он спал ночь? — Макарий ответил: Плохо я спал. — Почему же плохо? — Твои дела лежат у меня на сердце. — Как же обстоят Мои дела? — Так, что плохо с Тобой. — Царь так был к нему милостив, что подарил нашей монастырской церкви облачение для причта из серебряной парчи и отписал в дар монастырю большое поместье"(41).
А вот описание поездки к старцу другого человека. Весна 1914 года. Пыль невообразимая. После поворота в лес, на скитскую дорогу, ее сменяют густые тучи комаров. Приезжий журналист ведет неторопливый разговор с молодым возницей:
«- Еду к о. Макарию. Слыхал?
— Это к «птичьему святому»?
— ??!
— Да птицу он больно любит: кур разводит. Говорят, до сотни у него кур-то, вот богомолки и прозвали…
— А, что он, как?
— Что ж, ничего: старец аккуратный — никаких за ним глупостей не известно.
— Простой?
— Обходится, как следовает, как, значит, полагается…
— Молитвенник?
— Известно, молится. Да ведь, и то сказать — кто к чему приставлен. Что ему, окромя молитвы, и делать?
— Предсказывает?
— Говорят, будто, может…
— Вы у него не были?
— А зачем я к нему пойду?
— Гм! Гм! Вообще… Зачем к благочестивым людям ходят — за молитвой, за советом…
— Нам этим заниматься некогда. Иной раз, при большом разгоне, едва лоб успеешь перекрестить. Не до старцев…"(42)
Постепенно лес поредел и словно расступился. Место красивое и глухое. Река Актай, сплошь покрытая свежими сосновыми бревнами. Так что и воды-то не увидишь.
«Еще несколько минут, и сквозь деревья замелькали чистенькие, уютные домики за аккуратным прочным забором. Выглянула маленькая скитская церковь, вышка с колоколами. В темную раму соснового леса словно вставлена картина, написанная светлыми жизнерадостными красками — зеленая трава, аккуратные желтые дорожки, цветущие черемуха, яблони, сирень. […] На скитских дорожках ни души. Ходят куры"(43).
Один из скитских братий «подводит к солидной каменной постройке с келлиями. Дверь открыта. Довольно широкий коридор. Направо и налево двери.
— Стучите в первую… Молитву читайте. […]
…Дверь безшумно отворяется и в полутемном коридоре вырастает темная, слегка согнувшаяся фигура старца, в черной поношенной скуфейке.
— Отец Макарий! — говорит наш спутник и исчезает.
Почтительно кланяемся. Я подхожу под благословение.
Старец отвечает поклоном. Подвигает лавку.
Смотрит на нас вопросительно-недоверчиво, маленькими глубоко посаженными в глазные орбиты, какими-то потухшими глазами.
Объясняю на немой вопрос:
— Приехали из Екатеринбурга в Верхотурскую обитель. Наслышались о вашей благочестиво-молитвенной жизни, отец Макарий, и явились побеседовать с вами. Нам, живущим среди вечной городской суеты, вечно обуреваемыми водоворотом житейских страстей и дел, хочется услышать просто человека, сумевшего отрешиться от мира, сумевшего уйти ближе к правде и Богу…
Начал я в высоком «штиле», но взглянул на старца и прочел в его глазах выражение человека, с которым говорят на незнакомом ему иностранном языке — и хочет понять, и не может, а сказать «не понимаю» — неловко.
Понял свою ошибку и заговорил попросту:
— Давно живете в скиту, о. Макарий?
— Годов около десяти живу… Верно-то не скажу… Неграмотный я…
— Вы здешний?
— Казанский… Из Казанской губернии.
— А когда вступили в Верхотурскую обитель?
— Да, как сказать… Давно… Годов тридцать, пожалуй… Сперва-то пастухом был. Да трудно со скотинкой Богу молиться. Станешь на молитовку, а она, скотинка-то, туда-сюда, то-се — беги за ней, собирай, молитовку-то прочесть и некогда. Раз не помолишься, другой не помолишься, а лукавый-то тут и есть — следит, как бы душу человеческую растлить, да в геенну ее закабалить. Я неграмотный, а то-се, другие читают — слышу, страшно в геенне-то пламя, скрежет зубовный. Читали, чай, что в Писании-то сказано про одного праведника, как он в геенне был:
— Нет, о. Макарий, не читал. Расскажите.
— Вот то-то, ученые-то люди: песни поют, пьют, едят, плотью беса тешут, всякие празднословия читают, а Писание, поди, и в руки не берут…
— Читал, о. Макарий, и Евангелие, и Библию, отцов наших Церкви некоторых, а вот насчет этого праведника не помню…
— Все мы не помним, пока живы: то-се и Бога, а вот умрем, так напомнят…
— А вы все-таки, о. Макарий, расскажите.
— Ох, страшно такие словеса мирским людям слушать! Говоришь вам, а не знаешь, кому в прок, кому нет. Кто запомнит, а у кого в одно ухо влетит — в другое вылетит.
— Мы, о. Макарий, запомним.
— То-то, я вот и неграмотный, а Писание знаю — от Бога. Без Бога да без молитвы не проживешь. Молиться надо, всем молиться надо. Не петь, не плясать, а молиться. Перед Богом без молитвы не заслужить. Я хоть и неграмотный, а так думаю, что и без грамоты можно спасения достичь. И не мудрость, а смирение, подвиги, молитвы важны. Он, Бог-то, знает, Его не перехитришь. Иные, конечно, надо мной возносятся: «Ты неграмотный», даже смеются, прости их Господи, а я, хоть и неграмотный, а в монастыре всех, почитай, старше — все после меня собрались. Только скотница одна есть, она еще старше меня. Да еще один старец…
— А про праведника-то, о. Макарий?
— Страшно, ой, страшно!
— А вы все-таки расскажите.
— Захворал один праведник, тяжко захворал. То-се: страждет плоть, ни рукой, ни ногой пошевелить не может, и возроптал: «За что, Господи, при жизни, муки адские испытываю?» Не успел сказать, прилетел к нему ангел и говорит: «Положено страдать тебе плотью три года, хочешь ли за это три часа пробыть в аду?» — «Хочу!» — говорит праведник. И перенес его ангел в ад и посадил в самую геенну огненную, среди дыма, смрада и воплей непрестанных. Страшно, ох, страшно!
— Ничего, о. Макарий! Рассказывайте.
— Сидит праведник, ужасается, и кажется ему — прошло, то-се, не три часа, а сто лет. И возопил он гласом великим: «Господи! Спаси раба Твоего из сего страшного места!» Явился ангел: «Что ты вопишь, человек?» А тот ему: «Не думал я, чтобы и в устах ангельских могла быть ложь! Говорил ты, что три часа буду сидеть в сем ужасном, злосмрадном месте, а ты меня оставил на столетие». Ангел-то и говорит: «Какое там столетие — ты и часу еще не просидел». Вот оно каково, в аду-то: час за сто лет кажется. А, как на веки-вечные попадешь — тогда што? Там тебе никакая грамота не поможет. Ты — то-се, а они тебя на сковороду, да в печь огненную, да в котел со смолой…
— А много у вас бывает богомольцев, о. Макарий?
— Бывают, рабы Божии, заходят… Всякий народ заходит…
— Кур вы, говорят, очень любите. Много их у вас?
— Есть курочки, достаточно… Вроде как послушание — наблюдаю, тружусь…
— А ястреба и хорьки не обижают? Лес у вас кругом…
— Налетают ястреба, налетают. Рано утром и не выпускаю, особенно с цыплятами… А от хорей Бог милует…
Разговор переходит с темы на тему. О. Макарий становится все словоохотливее. Рассказывает, как на родине он, потихоньку от родителей, бегал в церковь.:
— Бог-то, он и тогда к храму меня приводил. Бывало, то-се, а на молитовку в храм Божий все сбегаю…
Гладит по голове моего молодого спутника.
— Сын, што ли?
— Нет, о. Макарий — просто знакомый.
— Женить! Женить пора! Опасно в городе молодому человеку, ох, опасно! Кругом грех, соблазн, блуд… Трудно себя соблюдать… Надо, надо женить…
Уходя, низко кланяемся о. Макарию, о. Макарий низко, касаясь рукой земли, кланяется нам и благословляет нас вдогонку…"(44)
Таков был тот старец…
Автор первого и пока что единственного жизнеописания о. Макария полагает, что «знакомство Григория Распутина с Царской Семьей произошло по молитвам старца Макария, который увидел душу этого человека и понял его предназначение в этом мире"(45).
Как бы то ни было, но когда пришли сроки, именно с иконой св. Симеона Верхотурского Г. Е. Распутин вошел в Царский Дом:
«Царь Батюшка!
Прибыв в град сей из Сибири, желал бы поднести Тебе икону Св. Праведника Симеона Верхотурского Чудотворца, столь почитаемого у нас, с верою, что Св. Угодник будет хранить Тебя во все дни живота Твоего и споспешествует Тебя в служении Твоем на пользу и радость Твоих верноподданных сынов"(46).
Поднесение иконы состоялось 13 октября 1906 г. в Петергофе. Государь записал в этот день в дневнике: «В 6 ¼ к нам пришел Григорий, он привез икону Св. Симеона Верхотурского, видел детей и поговорил с ними до 7 ½».
(С тех пор икона Верхотурского Чудотворца находилась в кабинете Государя в Александровском дворце Царского Села. Во время одного из наших недавних посещений на предъявленной фотографии допереворотного интерьера Императорского кабинета характерный образ Святого Праведника читается довольно четко.)
«Именно он, — читаем в современной истории обители о Г. Е. Распутине, — дал Романовым настоятельный совет обратить свое внимание на далекий город. Именно он рассказал Императору, [Императрице] Александре Феодоровне, Великим Князьям и другим «лицам привилегированного сословия» о Св. Симеоне, Верхотурском Чудотворце, о многочисленных чудесах, совершенных по его предстательству пред Престолом Божиим, об искусном в духовном делании старце Макарии, одиноко коротающем дни на Актае, о монастырских храмах и девственных уголках природы над Турой. Неоднократно возвращался сюда — и открыто и «тайно»; приезжал сам и привозил именитых гостей […] Усилиями Распутина отношения монастыря к Императорской Фамилии стали не просто подчеркнуто верноподданническими, а личностно-преданными. Распутин сблизил провинциальный город и Императорскую Фамилию"(47).
Итак, через Своего Друга Царственные мученики были наслышаны и об о. Макарии. Но еще прежде, через Григория Ефимовича, со старцем близко сошлись другие Члены Императорской Фамилии.
На расспросы об о. Макарии монастырские, как правило, отвечали: «Слывет за молитвенника и провидца, а больше ничего не можем вам сказать — Бог его знает. Одно несомненно: скромен, не добивается никаких «великих и богатых милостей», хотя, с его связями, мог бы сделать карьеру"(48). «В келлии старца, — рассказывали, — целый склад разных ненужных вещей: гвозди, черепки, склянки, картинки, камешки, тряпки. В переднем углу драгоценные иконы — подарок Высоких Особ"(49). Среди этих последних были не только Царские дары. О. Макарию были близки Великие Князья Николай и Петр Николаевичи и их супруги Великие Княгини Анастасия и Милица Николаевны. Сохранились телеграммы от них, посланные в адрес обители.
После февральского переворота 1917 г. в своих показаниях следователям ЧСК старец Макарий рассказывал: «Видимо, Распутин рассказывал обо мне бывшему Царю, ибо в монастырь пришли от Царя деньги на устройство для меня келлии… Кроме того… были присланы деньги для моей поездки в Петербург… и я приезжал тогда в Царское Село, разговаривал с Царем и Его Семейством о нашем монастыре и своей жизни в нем"(50).
Известно, что в конце 1908 г. о. Макарий едва ли не впервые покинул Верхотурье, отправившись в Северную столицу, где состоялось его знакомство с духовником Их Величеств архимандритом Феофаном (Быстровым). Там оба были приняты Государыней.
В марте 1908 г. настоятель Верхотурской обители о. Ксенофонт получил от Государыни в подарок портрет Наследника Цесаревича Алексия Николаевича.
24.3.1908: «Его Сиятельству, господину заведующему Канцелярией Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны, Секретарю Ее Величества, графу Ростовцеву. Ваше Сиятельство. В ответ на Ваше почтенное письмо, от 15-го февраля сего года за √ 1492, долгом считаем уведомить Вас, Ваше Сиятельство, что посланный через транспортную компанию «Надежда» Всемилостивейше пожалованный портрет Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича — в обители получен в полной исправности"(51).
6 ноября 1908 г. датируется посланная о. Ксенофонту Высочайшая телеграмма: «Ее Величеству благоугодно принять Вас и инока Игнатия завтра, в пятницу, 7 ноября в 2 часа 15 минут в Царском Селе"(52).
Несколько слов следует сказать об адресате телеграммы. Константин Григорьевич Медведев — таково было мирское имя о. Ксенофонта, впоследствии архимандрита. Родился он в 1871 г. в семье заводского мастерового в поселке Северский Полевского района. Поступил в Верхотурский монастырь в 1894 году. В июне 1901 г. принял монашеский постриг. В мае 1904 г. переведен настоятелем в Далматовский монастырь. Через год (в июне 1905 г.) в связи с болезнью настоятеля Верхотурского монастыря архимандрита Евгения отозван обратно. С тех пор временно замещал настоятеля. Незадолго до закладки Крестовоздвиженского собора, прошедшей в 1905 г., всей братией избран постоянным настоятелем в сане иеромонаха. В 1909 г. возведен в сан игумена (53).
«Яркий брюнет, — описывал внешность о. Ксенофонта посетивший в 1914 г. обитель репортер из газеты «Зауральский край» В. П. Чекин. — Крупные энергичные черты лица. Черные большие глаза, говорящие о незаурядной силе воли. Держится просто, даже слишком просто — ни елейности, заменяющей у многих святость, ни важности видной духовной особы. Скромный высокий монах и только. Но этот, не старый еще человек в черном клобуке, сумел умом, трудолюбием и неутомимой энергией сделать исключительную карьеру: в 6 лет он из младших счетоводов какого-то завода превратился в хозяина и полноправного распорядителя самой древней, богатой, самой чтимой на Урале и Приуралье обители. Десять лет он твердо держит в руках архимандритский посох и умело правит огромным монастырским хозяйством"(54).
«Хороший настоятель, — говорил об о. Ксенофонте наемный рабочий любопытствующему, — справедливый, хозяйственный; во все сам входит, все сам разбирает. Самостоятельный человек — никого зря в обиду не дает. До него в обители чуть не десять хозяев было — каждый иеромонах норовил по-своему дела поворачивать, а он всех сократил и не как-нибудь, чтобы, например, посохом или непомерными послушаниями, нет — тишком да ладком, да добрым словом. Ничего про него худого не скажешь — хороший настоятель и для братии, и для нас рабочих — прямо лучше не надо…"(55)
Поздравляя с Пасхой 1909 г. настоятеля обители о. Ксенофонта и ее насельников, Государь писал: «Государыня Императрица и Я поздравляем с Великим Праздником и благодарим вас с братией и монаха Макария за усердные молитвы"(56).
В дневнике Государя за 1909 год имеется запись, датированная 23 июня 1909 г.: «После чая к Нам приехали Феофан, Григорий и Макарий» (Это был второй, и последний, приезд старца в столицу (57)).
В июле все трое выехали на Урал. В своих показаниях ЧСК владыка Феофан, смещая хронологию, рассказывал, что он «во второй половине июня 1909 года отправился в путь вместе с Распутиным и монахом Верхотурского монастыря Макарием, которого Распутин называл и признавал своим старцем"(58).
(Окончание следует)
Сноски
1) Напомним: 21 ноября 1908 г. о. Мелетий (7.7.186 924.3/6.4.1946) был хиротонисан во епископа Барнаульского, викария Томской епархии. В феврале 1912 г. на Якутскую и Вилюйскую кафедру, в январе 1916 г. — на Забайкальскую и Нерчинскую. Оказавшись во время гражданской войны в Маньчжурии, в 1929 г. он стал епископом Харбинским. В 1939 г. владыку Мелетия возвели в сан митрополита Харбинского и Маньчжурского.
2) Располагался в 110 верстах от уездного г. Ирбита Пермской губернии на берегу р. Кыртомки. В 1878 г. здесь, среди дремучих лесов и непроходимых болот, поселился инок Адриан — пермский крестьянин Андрей Медведев, постриженный на Афоне. После того как к нему присоединился отставной солдат родом из Тульской губернии Тимофей Шеин, была основана обитель, официально признанная в 1891 году монастырем. Численность братии перед революцией достигала 84 человека. Она, как писали очевидцы, «проводила время в непрестанных трудах, снискивая этим себе пропитание».
3) Ср. с наставлениями известного афонского старца Паисия (1994): «Если ты хочешь стать монахом, но у тебя есть больные родители или старики, о которых некому позаботиться, младшие братья или незамужние сестры, будь внимательным, чтобы не встать и не уйти, прежде чем посоветуешься, потому что и ты будешь страдать от угрызений совести в монастыре, и те, которые останутся без поддержки, возможно, будут роптать. […] В случае если у тебя есть незамужние сестры, будь осторожен, чтобы не укорять их и не говорить им, что ты остаешься в миру из-за них. Говори им, что ты еще не готов, иначе они, несчастные, будут вынуждены выйти замуж поспешно, чтобы освободить тебя. Однако это будет рабством и для них, а позже и для твоей совести, и тогда твоя душа будет постоянно порабощена безпокойством» (Старец Паисий Святогорец. Письма. Пер. с греч. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. С. 28, 30).
4) В ряде источников Октайский.
5) Еще до того, как М. В. Сабашникова приступила к написанию своих воспоминаний, она в Германии в одном из журналов опубликовала о нем специальную статью, оказавшуюся для нас пока, к сожалению, недоступной.
Примечания.
1 Карьера Распутина // Русское слово. М. 1914. √ 150. 1/14 июля. С. 3.
2 Смыслов И. Распутин: знамение погибшего царства // Благодатный огонь. √ 11. 2003. С. 50.
3 Митр. Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. С комм. С. В. Фомина. М. 2004. С. 159
4 Григорий Распутин. Сб. исторических материалов. Т. 1. М. 1997. С. 315.
5 Распутин-Новый Г. Е. Духовное наследие. (Избранные статьи, беседы, мысли и изречения. Сост. Н. Козлов. Галич. 1994. С. 23.
6 Там же. С. 68.
7 Игумен Тихон (Затекин), Шинкаренко Ю. В. Царей державо, праведных крепость. Из истории Верхотурского Крестовоздвиженского собора. Нижний Новгород. 2002. С. 76.
8 Там же. С. 48.
9 См. «Русский Вестник» √ 9 (стр. 10).
10 Распутин М. Мы Фатхер. Нев Ыорк. 1970. П. 44.
11 См. «Русский Вестник» √ 9 (стр. 10).
12 М[анасевич-Мануйло]въ И. У Григория Распутина // Новое время. 1912. 18 февраля.
13 Иеромонах Пантелеимон. Распутин в Верхотурье // Верхотурская старина. 1998. √ 3. С. 6; Смирнов В. Л. Неизвестное о Распутине. Тюмень. 1999. С. 14; Игумен Тихон (Затекин), Шинкаренко Ю. В. Царей державо, праведных крепость. С. 49.
14 М. Волошина (М. В. Сабашникова). Зеленая змея. История одной жизни. Пер. с нем. Н. М. Жемчужниковой. М. 1993. С. 196−197.
15 Распутин-Новый Г. Е. Духовное наследие. С. 20.
16 Смирнов В. Л. Неизвестное о Распутине. С. 15.
17 См. «Русский Вестник» √ 9 (стр. 10).
18 Смирнов В. Л. Неизвестное о Распутине. С. 137.
19 См. «Русский Вестник» √ 9 (стр. 10).
20 Биография Распутина // Голос Москвы. 1914. √ 151. 2/15 июля. С. 4.
21 Чекин В. П. В царстве святого Симеона Верхотурского. Впечатления. 1914 год. Б. м. 1999. С. 44.
22 Там же. С. 3.
23 Там же. С. 16.
24 Там же. С. 3−4.
25 Там же. С. 12.
26 См. «Русский Вестник» √ 9 (стр. 10).
27 Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М. 2000. С. 138
28 Баранов В. С. Летопись Верхотурского Св.-Николаевского мужского общежительного монастыря. Нижний Новгород. 1910. С. 246.
29 Там же. С. 247.
30 Там же. С. 241.
31 Там же. С. 245.
32 Раб Божий Христофор. Верхотурский старец Макарий // Верхотурская старина. 1999. √ 5−6 (17−18). С. 4. (Далее: Верхотурский старец Макарий.)
33 Там же. С. 4−5.
34 Там же. С. 4.
35 М. Волошина (М. В. Сабашникова). Зеленая змея. С. 43.
36 Там же.
37 Там же. С. 137.
38 Там же. С. 192.
39 Там же. С. 45.
40 Там же. С. 193−194.
41 Там же. С. 194−197.
42 Чекин В. П. В царстве святого Симеона Верхотурского. С. 37−38.
43 Там же. С. 38.
44 Там же. С. 39−41.
45 Верхотурский старец Макарий. С. 5.
46 Распутин-Новый Г. Е. Духовное наследие. С. 87.
47 Игумен Тихон (Затекин), Шинкаренко Ю. В. Царей державо, праведных крепость. С. 49−50.
48 Чекин В. П. В царстве святого Симеона Верхотурского. С. 41.
49 Там же.
50 Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. С. 138.
51 Игумен Тихон (Затекин), Шинкаренко Ю. В. Царей державо, праведных крепость. С. 50.
52 Романовы в Верхотурье // Верхотурская старина. 1998. √ 7. С. 7.
53 См. о нем: Пуль Е. В. Судьба последнего настоятеля Свято-Николаевского монастыря // Верхотурский край в истории России. Екатеринбург. 1997. С. 87−92; Игумен Тихон (Затекин). Судьба Архимандрита. Рассказ о судьбе последнего настоятеля Верхотурского мужского Николаевского монастыря архимандрита Ксенофонта на основании документов, до последнего времени считавшихся секретными. Березовский. 1999.
54 Чекин В. П. В царстве святого Симеона Верхотурского. С. 9.
55 Там же. С. 45.
56 Верхотурский старец Макарий. С. 5.
57 Чекин В. П. В царстве святого Симеона Верхотурского. С. 42.
58 Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. С. 139.
http://www.rv.ru/content.php3?id=6276
