 |
| Православие.Ru | Юрий Филиппов | 12.04.2006 |
Под руководством профессора Ольги Юрьевны Васильевой Юрий Филиппов прекрасно справился со сложной исследовательской задачей и, думаю, его работа будет интересна тем, кто любит и изучает отечественную церковную историю. Затем мы представим, с моей точки зрения, очень интересную работу студента пятого курса Максима Янышевского «Особенности религиозной жизни Советского Казахстана в 1930—1950 гг.», в которой собрано много неизвестных ранее материалов. И, наконец, вы сможете познакомиться с дипломом выпускника семинарии диакона Александра Колногорова о совершенно неизвестной для нас жизни старообрядческих скитов, ныне действующих в Центральной Сибири. Мы просим наших читателей не судить очень строго эти первые труды наших воспитанников и будем рады получить ваши отклики.
Ректор Сретенской Духовной Семинарии
архимандрит Тихон
Духовное образование на рубеже XIX—XX вв.
Духовные школы после образовательной реформы 1884 г.
«Из Подольского училища в 1873 г. явились держать экзамен более ста человек, но принята половина этого числа, если не менее, а прошли полный семинарский курс человек 10−12. Некоторые оставили семинарию и ушли из среднего отделения ее (теперь 4 класс) в университет, приветливо открывавший двери семинаристам по дополнительному экзамену, смотря по факультету, на который поступит семинарист. В настоящее время уход питомцев духовных семинарий в светские школы является больным вопросом, который в высшей духовно-учебной сфере обсуждался, обсуждается, решался, перерешался, но все-таки далек от окончательного решения», — писал в своих воспоминаниях о Киевской семинарии П. Руткевич.[4]
По высочайшему повелению от 20 марта 1879 г., семинаристы стали допускаться в университеты только после испытания зрелости в гимназиях. И это явилось очень эффективной мерой в изменении состава студентов. Выпускники семинарий сразу же «отхлынули» от университетов. «Если в 1875 г. 53% всех поступивших в университеты составили гимназисты и 46% семинаристы, то по данным на начало XX века (Киевский — 5,2%, Казанский — 5,8%, Новороссийский — 4,6%) видно резкое снижение представителей духовенства среди университетской молодежи».[5]
В 1881 г. на престол вступил Александр III, а уже с апреля 1880 г. обер-прокурором Святейшего Синода был К.П. Победоносцев. Конечно, не возможно обойти стороной и хоть вкратце не сказать здесь о столь незаурядной фигурой, какой был Константин Петрович. В последние два десятилетия появилось немало статей, исследований жизни и деятельности многолетнего главы Духовного Ведомства. Но в своем большинстве авторы этих статей не историки, а журналисты и публицисты, пытающиеся взглянуть на его деятельность с позиции, отличной от советской. При этом, критика часто превращается в апологетику. Довольно взвешенная оценка, на наш взгляд, дается в статье С.Л. Фирсова «Человек во времени: штрихи к портрету Константина Петровича Победоносцева».[6] «Пессимизм и отсутствие ясно представляемых перспектив, — пишет С. Фирсов, — заставляли К. Победоносцева с искренним недоверием относиться ко всему, что могло изменить привычное течение жизни, разрушить „стародавние идеалы“, привести к фундаментальной перестройке всего здания российской государственности. Его крылатое выражение „кто ноне не подлец“ характеризует Победоносцева гораздо лучше, чем долгие рассуждения о его политических взглядах».[7]
В 1882 г. была образована комиссия для пересмотра учебных уставов, во главе которой был поставлен известный своей консервативностью Кишиневский архиепископ Сергий (Ляпидевский). Работа была завершена к концу 1883 г. и представлена на утверждение Синода. Через Синод новые уставы были проведены с поспешностью и без всякого обсуждения. Вот как об этом пишет в своем дневнике архиепископ Савва (Тихомиров): «Преосвященный митрополит Московский Иоанникий частным образом пригласил Холмско-Варшавского преосвященного Леонтия и меня образовать комиссию для пересмотра проекта Устава православных духовных академий, составленного в 1883 г. комитетом, состоявшим под председательством преосвященного Сергия, архиепископа Кишиневского… В продолжение пяти-шести заседаний нами внимательно рассмотрен был проект Устава и в нем сделано было немало изменений и дополнений, но при этом немало было и словопрений. По некоторым вопросам я не был согласен с прочими членами комиссии и просил свои мысли представить на благоусмотрение Святейшего Синода, но мое заявление оставлено было без внимания. По окончании заседаний в конце сырной недели предложено было еще раз собраться на второй недели Великого поста для окончания суждения о сделанных нами замечаниях на проект устава; но это осталось без исполнения. Между тем в конце поста составленный нами проект устава академий внесен был митрополитом Иоанникием в Святейший Синод для подписания. Митрополиты Исидор и Платон подписали, не заглянув даже в переписанную набело тетрадь; преосвященный Ярославский Ионафан, не участвовавший в комиссии, хотел бы прочитать этот проект, но ему это не удалось. Таким образом, подписанный членами Синода проект был представлен чрез обер-прокурора на Высочайшее воззрение и 20 апреля 1884 г. был утвержден. Так-то совершаются у нас столь важные церковно-государственные реформы» [8]
Аналогичным образом был составлен и 22 августа того же года утвержден Александром III устав семинарий.[9] Следует отметить, что новые Уставы вполне соответствовали политике Александра III в области светского образования. Недаром впоследствии, в конце XIX — начале XX вв. учащиеся духовных академий и семинарий в своей борьбе и требованиях выступали единым фронтом с учащимися российских университетов.
Согласно новым уставам, во всех духовных школах была усилена власть епархиальных архиереев и ректоров, совершенно было отменено выборное начало в управлении семинариями. В учебные программы семинарий были введены новые дисциплины: апологетика, история и обличение русского раскола, библейская история, церковное пение. Для улучшения религиозно-нравственного воспитания вводилась должность духовника семинарии.[10] Был подтвержден запрет 1879 г. на поступление семинаристов в университеты, но с 1886 г. семинаристы стали допускаться в Варшавский, а с 1888 г. — и в Томский университеты.
В новые программы для академий были внесены существенные изменения, в основном, направленные против специализации. Студенты были лишены права выбирать направление для своей научной работы. Согласно новым уставам, семинарии были призваны готовить юношество к служению Церкви, а духовные академии — «доставлять высшее богословское образование, в духе православия, для просвещенного служения Церкви на пастырском, духовно-учебном и других поприщах деятельности».[11]
«Устав 1884 года отказался от далеких перспектив, ограничившись постановкой задач в местном российском масштабе, — пишет И. К. Смолич. — Он имел в виду не столько научное образование будущего духовенства и учителей Русской Церкви, сколько подготовку политически и конфессионально благонадежного церковно-административного персонала, который должен был к тому же поставлять преподавателей для духовных учебных заведений среднего и низшего звена».[12]
Отношение большинства преподавателей академий к введению нового устава было отрицательным. «Куда улетела или кем похищена слава духовно-академического студенчества? Она выклевана хищною птицею, именуемою уставом духовных академий 1884 г., ибо эта птица только и делала, что клевала мозги учащихся здесь», — писал известный историк А. П. Лебедев.[13] Больше всего нареканий вызывала именно отмена специализации, что не способствовало развитию научной работы.
Эти уставы, почти в неизменном виде (поправки были внесены в связи с революционными событиями 1905−07 гг.) просуществовали до 1910 г. (академий) и 1918 г. (семинарий и училищ).
[2] Смолич И. К. История Русской Церкви (1700−1917). — Кн. 8, Ч. 1. — М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1996. — С. 469−470.
[3] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Т. Манохиной. — М.: Московский рабочий, 1994. — С. 54 Так, эсер А. В. Прибылев (род. 1857 г.), врач-бактериолог, происходил из семьи священника, преподавателя семинарии, но учился в гимназии, затем в университете. (Деятели СССР и революционного движения в России. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С.187−188).
[4] Руткевич П. Т. Семинарские годы (Воспоминания о Киевской ДС за 1873−1879 гг.). — Киев: 1912. — С. 1−2.
[5] Щетинина Г. И. Студенчество и революционное движение в России: Последняя четверть XIX в./ Отв. ред. И. Д. Ковальченко; АН СССР. Институт истории СССР. — М.: Наука, 1987.- С. 34.
[6] К. П. Победоносцев: pro et contra / Вступ. ст., сост. и примеч. С. Л. Фирсова. — СПб.: РХГИ, 1996. — С. 6−27.
[7] С. Л. Фирсов «Человек во времени: штрихи к портрету Константина Петровича Победоносцева». — С. 16.
[8] Савва (Тихомиров), архиеп. Хроника моей жизни. Автобиографические записки. Т.7: 1883−1885. — Сергиев Посад, 1907. — С. 153−154.
[9] Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по Ведомству православного исповедания за 1884 г. — СПб.: Синодальная тип., 1886. — С. 7, 280.
[10] Но бывали и такие случаи, когда духовником назначалось лицо, исполняющее административные обязанности. «На масленицу этим годом мы не ездили; первую неделю говел в Духовном училище; исповедовался у Ивана Мартыныча. Вот уже десятки лет прошли с тех пор! Ничто земное теперь не коснется его: та или иная участь ему давно предназначена Богом в вечной будущей жизни, и я теперь не осуждаю его. Но зачем это, думалось мне тогда, при его жизни, ему — члену инспекции, судье нашего внешнего поведения, зачем ему в то же время предоставлялось право принимать тайну моего сердца, мои вольные и невольные грехи? Как и всякий человек, разве и он не мог через это предоставленное ему право и сам, вместе со мною, впасть в больший грех и тем осквернить свою душу? Узнавши на исповеди мой грех, например, я курю, пью водку… разве он не может со временем карать меня, когда будет замечать во мне только хотя бы некоторые признаки этого порока?! А если я узнаю, что он карает, не имея на лицо самого факта того или другого греха, то разве по той же слабости человеческой души (да еще в молодую пору) я не могу тогда утаить своего греха пред ним?! Недоумеваю, по каким побуждениям начальства совмещались тогда эти два вида обязанностей в одном лице! У нас есть особо: врач духовный и врач телесный. Кем-нибудь одним следовало бы быть и Ивану Мартыновичу для лучшей охраны нравственности в человеке», — вспоминает через много лет священник Евгений Елховский (1869−1937). Страницы истории России в летописи одного рода (Автобиографические записки четырех поколений русских священников). — М.: Отчий дом, 2004. — С. 172−173.
[11] Устав духовных академий 1884 года // Церковный вестник. — 1884. — N18. — С. 74.
[12] Смолич И. К. История Русской Церкви (1700−1917). — Кн. 8, Ч. 1. — М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1996. — С. 469.
[13] Тарасова В. А. Высшая духовная школа в России в конце XIX — начале XX века. История императорских православных духовных академий. — М.: Новый хронограф, 2005. — С. 29.
http://www.pravoslavie.ru/put/60 411 150 717
