Русская линия
Prokimen.Ru Вячеслав Медушевский12.04.2006 

Рок-музыка как орудие глобализма, направленное на молодежь
Доклад на секции «Глобализация: векторы разрушения и пути защиты» XIV Рождественских чтений

Почему пред лицом столь острой ситуации, поставившей церковную жизнь перед жестким выбором, я избираю такую академическую тему? Когда по важному вопросу обнаруживаются полярные мнения, это значит: подоспело время углубить основания и восстановить высоту критериев.

Если за эталон не принять высшее, то его место обычно занимает низшее, заявляя о себе как о новой «прогрессивной» норме. Бах говорил: цель музыки — служение славе Божией и освежение духа. У нас же сегодня больше принято утверждать, что музыка — язык эмоций. Спорить с этим утверждением на языке современной культуры практически бессмысленно, так как оценивать что-либо как низменное можно лишь, находясь на ином оценочном уровне. В рамках низменных критериев низость будет всегда права.

Нет, музыка вовсе не язык эмоций, вообще не язык психизмов. Музыка — язык онтологии, догматики сердца — православной или дьявольской, язык богооткровенной или лукавой антропологии, веры или зловерия, язык судьбы человека, народа, человечества, язык жизни и смерти, благословения и проклятия. И если мы с таким онтологическим вниманием и глубоко, как подобает христианам, отнесемся к музыке, то нам откроется мудрость древних.

Платон говорил: «нигде не бывает перемены приемов мусического искусства без изменений в самых важных государственных установлениях"[1]. Так же полагали на Востоке и не допускали чиновников к государственной службе без знания прекрасной музыки.

Какие мудрые были раньше люди! А ведь ничто не изменилось и в наши дни! Музыка не стала менее действенной силой жизни! Стоит чуть-чуть повернуть рычаг интонации, — и перед нами уже совершенно иное, неузнаваемое общество, с новыми физическими и психическими болезнями, иной дух власти, иной дух хозяйствования со всеобщей продажностью, предательствами, воровством, наемными убийствами. Могущество интонации очень велико. Ведь дух вседозволенности через распущенную интонацию входит в человека с пренатального (внутриутробного) возраста.

История не раз подтверждала, что музыка — язык судьбы, жизни и смерти. Вспомним, что именно в 60-е годы прошлого века, когда в массовой музыкальной культуре произошло определенное смещение интонации в сторону рок-музыки, христианский мир на Западе начел стремительно сдавать демографические позиции, причем на фоне бурного роста других народов. Вот уж белое большинство Америки превращается в нацменьшинство. Опустевшая Европа заселяется пришельцами из народов ислама. Вот уже 60% школьников во Франции составляют арабы. Аналогичный поворот интонационного штурвала у нас после 1992 года — и численность населения христианских стран бывшего СССР тоже начала стремительно уменьшаться. Российская Федерация ежегодно уменьшается на миллион человек. Математика свидетельствует: для поддержания численности населения на одном уровне на каждую женщину должно приходиться 2, 2 ребенка. У нас — 1, 2, а ожидается 0,8.

Каковы причины изменения цивилизационной карты мира? Генеральная причина состоит в измене христианским ценностям, по сути, в предательстве Христа — кому много дано, с того много и спрашивается. Кому доверены тайны Царства Божия — тот несет особую ответственность перед другими. Страшным грехом в конце прошлого тысячелетия стало презрение материнства, замена семейной любви сексом. Но у генеральной причины есть свои более конкретные исполнительные механизмы. Самым мощным из них и является рок-стиль жизни. Рок-музыка стала языком наркотиков и сексуальной революции, силой отступления от этических норм христианства.

И здесь налицо оказывается порочный круг. Рок-музыка способствует взращиванию в людях нечеловеческого брутального отношения к миру, огрубляя сердце людей, она облегчает человеку возможность совершить детоубийство. Если соглашаться с мнением Свт. Иоанна Златоуста, считавшего детоубийство более тяжким грехом, чем убийство взрослого, то совсем неудивительным представляются те изменения психики, которые возникают у человека в результате таких убийств. В свою очередь, измененная психика тяготеет к еще более тяжелой и подавляющей сознание музыке. В случае, если беременная женщина, волей-неволей, слушает такую музыку, то такая музыка оказывает непоправимое воздействие на психику внутриутробных младенцев, приводя к умножению психических отклонений. По утверждению некоторых детских нейропсихологов, до 60−70% увеличилось число детей с поврежденными подкорковыми структурами. Дети, даже и не аутисты, теряют ликующую вдохновенную волю к творческой жизни, утрачивают великий дар послушания, гениальности, огненной устремленности к познанию истины. Они даже не могут говорить тихо, слушают музыку на невероятной мощности. У них разрушаются механизмы избирательности памяти, способности целенаправленного вспоминания, механизмы внимания, мышления, которое становится фрагментарным, на уровне клипов и слоганов. От материнской утробы они вбирают в себя ген предрасположенности к психическим зависимостям, будь то курево, наркотики или будущие стрелялки. Это понятно. Закабаление психики есть метод дьявола, а освобождает Христос. Заменив язык освобождающего света шедевров высокой музыки на язык порабощающей тьмы, мы убили душу нового поколения.

Святые отцы утверждали: Бог попускает страдать невинным младенцам за грехи родителей, для вразумления последних. А мы не хотим вразумляться и сознаваться в том, что мы растлители; - мы свои эгоистические слуховые пристрастия ставим выше Христа, выше истины и совести.

Куда ведет лукавство? О, увы, не только к самоистреблению России, но в последние судьбы человечества и его истории. Платон проницательно раскрыл нам механизм неизбежного перерастания демократии, самой лицемерной формы государственного устроения, в самую зверскую диктатуру, — ныне уже и в общемировом масштабе. Он пишет следующее: «Наглость они будут называть просвещенностью, разнузданность — свободою, распутство — великолепием, бесстыдство — мужеством… Именно из этого правления… и вырастает…. тирания"[2].

Слова Платона трудно не воспринять как пророчество о последних временах. Перед воцарением антихриста будут уготовлены для него все условия: впервые в мире будет создан механизм не статистического, но тотально-персонального, притом тайного, анонимного контроля за каждым человеком в мире посредством вживленных чипов. Но и психика большинства людей будет уже другой — всеохватно лукавой, соответствующей времени принятия печати антихриста; она будет выстроена из интонации рок-музыки, и через нее внедрится в сердца объединившегося в неправде человечества.

Вот уже сейчас в Интернете можно прочитать, как люди, которых ранее корила совесть за их слуховые пристрастия, теперь этот глас Божий в человеке усмирили, сославшись на мнение Церкви, которая говорит, что не так уж страшен рок, как нам его малюют. Вот уже и телевидение показывает русским людям рок-музыку греческой православной церкви с намеком: дескать, и нам пора. А в Греции наверняка покажет ободряющий пример добрых рок-батюшек России. Взглянем на отрезвляющий пример Запада. Там на сорок лет ранее нас рок-музыку всосало в себя христианское общество, а обратного хода в истории не оказалось. Это закон: маленькое лукавство, принятое в сердце, разрастается в лавину извращений.

Нам сейчас невозможно представить богослужение с рок-музыкой во время евхаристического канона. Но это только сейчас… Когда Церковь, как это предлагается, санкционирует открытие под своей эгидой православных рок-клубов и дискотек (а ведь значение слова «санкционировать» этимологически недалеко от значения «освящать»), когда классическая музыка во внехрамовой жизни Церкви будет заменена роковой, — что будет препятствием для подмены классической основы музыки храма рок-обработками того же Чеснокова и даже знаменного пения? Пока число рок-батюшек в нашей стране ничтожно мало, измеряется единицами. Когда их станут сотни, «добрый» пиар апостасийных СМИ почувствует, что на них уже со стопроцентной гарантией можно делать ставку. Тогда «прогрессивных» священников, «любящих» молодежь и язык музыкального рока, он противопоставит «отсталым» «догматикам-консерваторам», охарактеризовав их человеконенавистниками, с которыми нужно бороться.

Напомним, что первохристиане не шли таким путем. Они бежали от вульгарщины в чистоту сердца. За это бескомпромиссное мужество веры неслыханно новая интонация спустилась с неба и начала терпеливо, столетиями и тысячелетиями воспитывать музыку к небывалой красоте.

А мы ныне, презрев чистоту, вступили на ледяную горку, по которой съезжают в антихристово царство. Пока она достаточно пологая. Мы только-только начали спуск, и еще можем одуматься, затормозить, остановиться. А дальше инерция скатывания возрастет в чудовищной логарифмической прогрессии. Низменное может стать нормой и для церковной культуры.

Откуда могущество интонации? Почему она, как показывают факты, лежит в сердцевине жизни и истории? Ведь мы говорим, что великая христианская культура взошла словом Божиим. Но что такое слово?

О природе слова и о сущности интонации

Слово мы понимаем совсем не так, как Господь и апостолы. Мыслим его как некую безинтонационную абстракцию. А должны мыслить интонационно. Встречаются слова сухие, компьютерные, вялые, безжизненно-безразличные. Но ведь и сухость, и безразличие — тоже интонация. Так что безинтонационного слова не бывает. А какое бывает? Каким создал его Бог?

«От избытка сердца глаголют уста», — такова открытая нам глубина слова. Устами артикулируется фонетическое слово. Но оно погружено в сердечную бесконечность интонации[3]. Буква, выражающая лишь фонетическое слово, по апостолу Павлу, делает мертвящими даже слова Писания. Убивающая сила буквы основана на таком удерживании восприятия на уровне понятийно-рассудочного значения фонетических — как бы безинтонационных — слов, которое препятствует воскрылению в их духовный живой смысл — смысл Божественной любви, которым только и может жить сердце.

«И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1,14). В греческом языке слово харис (благодать) со времен Гомера имело тройственное значение любви, красоты и милости. Оно было до беспредельности расширено воплотившимся Словом Божьей любви. Его слово, полное спасительной, воскрешающей нас красоты и любви, так адекватно и должно пониматься. Могучее слово было засеяно на поле мировой истории, им взошла великая культура, зовущая всех людей в радость открывшейся жизни с Богом и в Боге. Из Слова Божия родилась и небывало-прекрасная музыка христианской цивилизации.

Напротив, всякий иной, в частности буквалистски-рассудочный, безинтонационный (на деле сухо-интонационный, без любви), способ понимания являет собой глумление над Божиим словом. Понятно тогда, почему апостол столь решительно называет буквы Писания смертоносными.

Интонационная сторона слова способна придать фонетическому слову и понятию бесконечное множество любых смыслов, даже противоположных его понятийному содержанию. Нам хорошо знаком отрывок из книги Деяний, где говорится об одержимой прорицательным духом служанке, которая, идя за апостолами, «кричала, говоря: сии человеки рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения» (Деян 16:17). Не правду ли она открывала? Не должны ли были люди возликовать и возрадоваться истине? Не предоставить ли ей огромные стадионы для проповеди? Но апостол Павел возмутился духом и изгнал из нее беса.

О специфическом содержании музыкальной интонации

Две тысячи лет музыка искала возможность возвыситься до способности принять в себя бесконечную красоту Божественного слова — жертвенной любви Христовой, всех возводящей на Небо и спасающей в вечности. И силой Божией достигла сего: ее неумирающая красота стала интонационной проповедью Евангелия. Великий педагог Ушинский объяснял действие красоты прямым раскрытием истины в сердце. Раскрытию Божественной истины в сердце и служит музыкальная интонация высокого искусства, передающая восхитительную чистоту и кротость, страх Божий и окрыление духа, чувство вечности и мир души вместе с духовной ревностью и отвагой и иные чудеса, которыми славится Бог в сердцах христиан и всех людей, ибо, по слову Тертуллиана, «всякая душа — христианка».

Излучение красоты как явления славы Божией стало основным содержанием, целью и смыслом высокой музыки. Музыкальная интонация, выросшая из речевой, ее прояснила в такой степени, что ей стал подвластным весь избыток сердца, о котором говорит Господь.

Что там, в избытке? Воспроизведем обширнее мысль Божию: «…от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое» (Мф. 12,34−37).

Какой же пример приведет Господь? Он озадачивает: праздное слово! Разве оно не безобидно? А Господь предостерегает: за него придется ответить на страшном суде. «Праздный» — на церковно-славянском и по-гречески — значит «ленивый». Праздные — это не столько лишние фонетические слова (как можно подумать), но скорее слова пустые, не наполненные живым смыслом, не вынесенные из истинной сокровищницы сердца, слова без веры и вдохновения. И именно это преступное распространение равнодушия и неверия в обществе составляет поистине тягчайший грех — соблазнение людей на неверие. Неверие ленивого сердца — из злого сокровища, и есть следствие корневого греха гордыни. Особенно преступно ленивое слово, когда оно о святом. Что значит заповедь, данная через Моисея: не произносить имени Божие всуе? Всуе — значит из злого сокровища неверия.

Осуждение праздных слов означает, что осуждена вся огромная область попсы, избыток неверующего сердца. Попса составляет почти стопроцентное содержание окружающей нас звуковой среды. И совсем страшно, когда небрежно-расслабленным бреньканьем под гитару сопровождается слово святое.

Если так страшна пустота расслабленного неверия, — что же тогда говорить об интонациях разнузданных, лживых, сатанически злобных и заражающих сердце энергиями тьмы?

Вслед за Господом последуем далее в сокровищницу сердца.

Что есть сокровище? То, в чем человек полагает вожделенную цель жизни. Ради чего он фактически (а не в мечтах) живет. Для Бога ли и людей живет? — или эгоистически для себя?

Цель определяет вектор жизни, ее направление. Следовательно, в ней в свернутом виде содержится жизненная программа, стратегия жизни в веке сем и будущем. Стратегия жизни отдельного человека, поколения, народа, человечества.

Стратегия жизни — последнее, главное, самое глубокое содержание интонации.

Таких стратегий две. Музыка их поляризует, поляризуя ныне и общество. Первая стратегия, характерная для высокой музыки и высокого искусства, — стратегия воскрыления сердца к истине. Человек создан для бессмертия. Образ Божий, вложенный в нас, содержит в себе, как некую энтелехию, будущую нашу нетленную красоту, которую мы, однако, должны выбрать непринужденно, по своей свободной воле, и подтвердить усилиями жизни. Потребность в Боге, в вечности, в истине, совершенстве, в любви и красоте, справедливости заложена в нас в качестве высшей потребности, без удовлетворения которой жизнь лишается смысла.

Это главное в человеке — горение в нем образа Божия — поддерживается классической музыкой. Творениями Баха, Моцарта, Бетховена, Чайковского, Рахманинова и других гениев человечества победно утверждается в жизнеощущении общества призвание человека к вечности, к бесконечному совершенству, которое тревожит совесть, побуждая к предельному вдохновенному усилию творческой жизни.

А каковы цель и стратегия, характерные для низких сфер жизни и искусства? «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные», — читаем мы в Библии (Еккл. 3,18). Отсюда простой дьявольский рецепт превращения человека в обезьяну: нужно отрезать его от неба — и он оскотинится сам. В этом суть рок-музыки. Она всеусильно внушает людям презумпцию низкого потолка, скотскую линию жизни: забудь о вечности, пусть не тревожит тебя призвание к бесконечности, будь как жвачное животное, жуй свою жевательную резинку, думай об удовольствиях и не помышляй ни о чем высоком. И когда клюнет душа на призыв оторваться по полной от неба, тогда под предлогом отдыха и развлечения (как будто отдыхать надо непременно гадко) все более и более настойчиво будет навязываться программа дьявольской смрадной жизни.

Посмотрим теперь, что происходит при выборе полярных стратегий с сущностными силами души. Две стратегии жизни их по-разному настраивают. Если человек с огненной ревностью устремлен к совершенству, к истине, любви и красоте, — то и ум раскрывается, и сердце готово к небесным восприятиям, и воля становится пламенной, вдохновенной, ликующей, жаждущей и сердца ближних расправить в свободу истины и любви. И внимание становится сердечным светлым вниманием к истине и вырастает в ее масштаб. Эта настройка сил души тут же отпечатывается в возвышенной интонации классической музыки. Взгляните на «Сечу при Керженце» Римского Корсакова: сердце горит отвагой, слышен конский топот, удары сабель, а над всем плывет жертвенная любовь, в которой и жалость, и бесконечная широта сердца и великодушие даже и к врагам. Обратите внимание: ни малейшего остервенения под маской протеста. Эту мякину хотят навязать подросткам взрослые, отняв у них истинное мужество, которое святые отцы определяли как твердость стояния в истине любви.

Низовая антикультура настраивает ум, сердце, волю, вспомогательные силы противоположным образом. Воля, к примеру, перестает быть ликующе-светозарной: она мрачнеет, озлобляется, становится холодной, железной, стальной, — волей насильника, стремящегося размазать противников. Металл по видимости — и фанера изнутри. Ибо таков сам дьявол, пустой изнутри. И внимание перестает быть сердечным вниманием к свету. Теряя царственную силу свободы, оно влечется дьяволом к грязи, безвольно липнет к экранам телевизоров, к компьютерным стрелялкам, к бесцельным информационным развлекалочкам, к рабскому подчинению современным массовикам-затейникам поп-культуры.

Поднимемся от психических сил к духовным. Не буду подробно иллюстрировать действие на них двух избираемых стратегий. Всякий легко ответит сам себе, что происходит под влиянием противоположных стратегий с такими проявлениями духа в человеке, как жажда Бога, совесть, страх Божий. И как эти духовные свойства отражаются в полярных родах музыки.

Взойдем и выше. Как избираемое сокровище сердца сочетается с добродетелями веры, надежды и любви? Вера, действующая любовью, полная доверия и упования, являет собой реальность соединения человеческого духа с Богом. Ее действующими силами являются молитва и исполнение заповедей.

Противоположная стратегия утверждает иную реальность — реальность обручения с сатаной. Молитвенная природа музыки заменяется заклинанием, — на нем замешана рок-музыка. В молитве человек хочет стать чище и светлее, чтобы быть ближе к Богу, и изменяется силой Божией. В заклинании, своего рода антимолитве, — хочет менять все вокруг себя, стараясь подчинить мир своему ожесточению, и так ожесточается еще более воздействием дьявола. Желание следовать заповедям Божиим замещается зудом нарушения заповедей, жаждой творить беззакония.

К чему тяготеет душа человека? Какова вера тех, кто следует разным стратегиям, — вера не мечтательная, не декларируемая ради самоуспокоения, а реальная, которой на самом деле живет человек?

Что же находится на вершине великой музыки? Она — не чисто земное предприятие. Мы часто говорим о ее божественной, небесной красоте — той красоте, от которой на глазах выступают слезы невместимой полноты нездешней радости. В такой музыке проступают черты характера Божия, положенные в закон мира, чтобы мы радовались и влеклись к неземному. Св. праведный Иоанн Кронштадтский говорил, что в песнопениях церковных по всему их пространству движется дух Истины. Он же говорил о том, что луч благодати может касаться и светских произведений. О призывающей благодати Божией говорили и другие святые. Святой Игнатий Брянчанинов писал художнику К.П. Брюллову: «Всякая красота, и видимая, и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления; она, красота, помогает удовлетворить человека, водимого истинным вдохновением. Ему надо, чтобы красота отзывалась жизнию, вечною жизнию. Когда же из красоты дышит смерть, он отвращает от такой красоты свой взор."[4]

По всему интонационному пространству музыки может двигаться и иной дух, лукавый. Русский народ назвал его тошным духом. От его мути пробуждаются в душе странные силы, заставляющие подростков бессмысленно потрошить железнодорожные вагоны, сквернословить, затевать драки. Его действие мы узнаем и в непросветленности лиц.

Вся описанная выше глубина стратегической установки жизни вместе с действием нездешних сил редко формулируется в словах, да и не может в них быть до конца схваченной. Зато она с непосредственностью выражается во взгляде, походке, во всем интонационном облике человека. Она же совершенным образом запечатлевается музыкой. Музыке дана власть выражать и формировать генеральную программу жизни уже с пренатального (внутриутробного) ее периода.

Возьмем упоминавшуюся интонацию распущенности. Она входит в человека с колыбели. Разве это малость? Не преступление ли пред человечеством? Из нее вырастают все грехи, от блуда и наркотиков до цинизма, всеобщего предательства и воровства.

Интонация устроена как голография. Ее общий смысл воспроизводит себя в мельчайших ее частицах вплоть до поведения квазигармоник. И эта цельность, воспроизводящая себя в каждой из деталей, бывает двоякого рода. Либо, с раскрытием образа Божия, мы устремляем сердца в союз добродетелей и крепость бытия («плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» — Гал. 5,22−23). Либо, с отказом от действия славы Божией в нас, нас вовлекает в водоворот круговая порука пороков, некое месиво с предрасположенностью к наркотикам, скотскому сексу и ожесточенности.

В побасенке Чапека маленькая трещинка в стене говорит: «Чем бы я мечтала быть? О, я мечтала бы быть небывалой, всеохватной трещиной». Генеральная трещина прошла через все бытие. И теперь жаждет пройти через Церковь.

Поворот штурвала интонации, как говорилось, меняет общество тотально: в его политическом, хозяйственном, образовательном, культурном и всех прочих измерениях. Следовательно, меняет и Церковь. Конечно, не ту невидимую, которую, как свою Невесту, знает Бог, а реальное состояние людей, считающих себя православными. Изменение духа эмпирической церкви есть та цель, в которую более всего метит дьявол.

Обращу ваше внимание на суровую мысль архимандрита Иоанна Крестьянкина: «Скажу Вам сразу, помысл о рукоположении изгоните из себя раз и навсегда, даже если Вас и будут соблазнять таким предложением. Опыт показывает, что пришедшие к Престолу от рок-музыки служить во спасение не могут».[5]

От слов духоносного старца можно отмахнуться, а можно и ответственно задуматься. Ведь если вспомнить все, что говорилось о внутреннем смысловом устроении интонации, то его мысль становится даже и в логическом плане совершенно понятной. Вера и богословие, взошедшие на фундаменте рок-интонации, неминуемо окажутся совершенно иными в сравнении с теми, которые произрастали из интонации ангельской чистоты. Протодиакон Александр из Почаева провел наглядный интонационный эксперимент: подставил слова «Священной войны» А. Александрова под песенку «В лесу родилась елочка». Добавьте сюда легкий свинг — и слова становятся издевательски противоположными по смыслу. А если так лукаво распеваем святые слова? Уступка молодежному вкусу, небольшая синкопа, — она мгновенно дают оттенок неверия, скепсиса, подтрунивания, несерьезности, как бы условности святого слова. Могут возразить: но мы же не слышим лукавствия интонации — значит его и нет. Не так! Онтологически оно не исчезает. Интонация — документально запечатленный избыток сердца. Невосприятие лукавствия свидетельствует о том, что оно не желает быть обличенным, и мы остаемся нераскаянными. Старец Иоанн Крестьянкин пишет, что часто только снятие с себя сана помогает несчастным батюшкам, повредившимся от рок-музыки.

Наша же цель — идти к чистоте. Только чистота хранит Церковь. Можно ли представить себе Господа или Богородицу — свингующих, с подергивающимися движениями рок-музыки? — И нам тогда нужно стремиться к чистоте, ибо только чистому сердцу открывается Бог. Абсурдно спасать растлением сердечного слуха, или безобразием вести к красоте. Мы не умнее первохристиан, которые не подставляли святых слов под исполнительскую манеру песенок Нерона, но отгородились от грязи небесной чистотой, которая дала несокрушимую силу их проповеди и возвела великую культуру. И нам надо так.

В противном случае завоеванная новой интонацией лукавая либеральная широта сердца откроется беззаконнику, которого не узнает, как ныне уже не узнает его вхождения в церковную ограду. Такого замутнения сердечного зрения христианам стоит опасаться и никоим образом нельзя ему способствовать.



[1] Платон. Собр. Соч. в 4-х т. Т.3. — М., 1994, с. 193.

[2] Платон. Собр. Соч. М., 1994. Т. 3. С. 352.

[3] Со звуковой стороны интонация являет собой органичное единство всех сторон звучания — подобно тому, как лицо не есть форма носа или разлет бровей или складки рта или цвет щек, но есть все это вместе. И как выражение лица складывается из органичного единства всех мимических характеристик (не может ведь быть доброй улыбки при колючем взгляде), так и изменение мельчайшего параметра интонации ведет к появлению совершенно иного смысла. Специфическим же содержанием же интонации (речевой, мимической, пластической, поведенческой, музыкальной) является избыток сердца, который и анализируется далее.

[4] Епископ Игнатий (Брянчанинов).Письма о подвижнической жизни. Париж-Москва, 1995, с.221−222.

[5] Письма архимандрита Иоанна Крестьянкина. Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. 2004. С. 258.

В.В.Медушевский, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского

http://www.prokimen.ru/article_2026.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика