 |
| Русское Воскресение | Василий Дворцов | 21.03.2006 |
Поводом к данным рассуждениям послужило посещение генеральной репетиции (оркестрового прогона) балета-сказки Прокофьева «Золушка» в Большом театре России. Насчёт «балета» разговор особый, но «сказка» всё же случилась! Когда после «прогона» сотни и сотни мастеров и ветеранов сцены и закулисья (а другие на таких мероприятиях и не встречаются) неизбежно целуясь и раскланиваясь, тут же стыдливо тупили взгляды, мучительно выдавливали из себя ничего не значащие фразы, всячески избегая оценок в отношении только что произошедшего на главной сцене страны вандализма, — над всем их профессионально-трусливым шуршаньем вдруг разнёсся громкий детский голосок: «Дрянь спектакль! Совсем на сказку не похоже!»
— Ребёнок, дай руку! — Я, склонившись, осторожно пожал маленькую ладошку. — Спасибо, ребёнок, ты — наша надежда!
Бесстыдство голых королей давно перехлестнуло все пределы взрослой толерантности: уже просто некуда прятать глаза, чтобы не видеть глянцевых секс-обложек и не замечать рекламных соблазнов «всё себе позволить», уже невозможно делать вид, что тебя не касаются умирающий на решётке вентиляции наркоман-подросток и побирающаяся у помоек твоя первая учительница, что тебе всё равно, когда с могилы Неизвестного Солдата мародёры спиливают «цветной лом», и к горлу вовсе не подступает тошнота, когда Ромео тащит Джульетту за ногу по академической сцене. Голые короли не просто шествуют по улицам, выставляются в витринах, позируют на прилавках, они через ТВ ворвались в наши дома, через школьные реформы вломились в семьи, лезут в души. А мы, в лучшем случае, молчим, насуплено рассматривая свою стоптанную обувь и пугаясь назойливости мысли о том, что за похвалы королевских нарядов можно б было тут же получить несколько сребреников. А всё потому, что в те времена, когда мы были достаточно молоды, и имели звонкость голоса и безоглядную неопытность самим воскликнуть о неприглядной внешности обнажающегося правителя, что-то удержало нас от этого, что-то остановило, нашёптывая в левое ухо: «возможно, это тебя не коснётся».
Большой театр — эталон, образец подражания и священное знамя всей творческой России, он величание государством своей культурной элиты, Большой театр — место служения гениев России той красоте, что спасёт весь мир. Так было, когда мы были достаточно молоды, и имели звонкость голоса и безоглядную неопытность…
Стоп! «Широк русский человек, надо бы…» Надо бы вернуться к делу. Этапы разложения и, главное, подмены эталона, уничтожения образца и осквернения священного знамени при нашем взрослеющем молчании, как по ступеням, круто ведущим вниз, можно проследить по серии постановок в Большом театре опер и балетов Сергея Прокофьева: «Любовь к трём апельсинам», «Игрок», «Ромео и Джульетта», «Огненный ангел» и — «Золушка»! «Прокофьев», как и «Шостакович», — любимый либеральный бренд, его имя автоматически должно означать присутствие свобод, равенств и братств, и борьбы против тоталитаризма и косности, что продаётся и покупается однозначно.
Именно «Любовь к трём апельсинам» когда-то прозвучала набатом о начавшемся пожаре в русском академическом искусстве. Чуть подающее признаки жизни тело лондонца Питера Устиноффа, «под имя которого дали деньги», вносилось и усаживалось многочисленными ассистентами в центре зала, где оно немо глядело на постановочно-репетиционное суечение по сцене от перерыва до перерыва. Я, набрался наглости и засёк время — за 26 минут, приглашённый в качестве режиссёра-постановщика оперы, древний драматический актёр ни разу не сморгнул, т. е., у него ни разу не сменилась мысль! И что за убожество было таким образом «поставлено» — кто видел, тот видел.
Далее был «Игрок» А. Тителя — с помпой вывезенного в столицу глухого провинциала, которому перед этим сделали скорое и громкое, как хлопушка, «имя» за мерзейшее, в духе Мейерхольда, издевательство над русской классикой в ельциновской вотчине.
«Ромео и Джульетта» режиссера Деклана Доннеллана и хореографа Раду Поклитару впервые заголили факт победы на русской сцене «общеевропейской» эстетики сексуальных меньшинств, что всегда откровенничает в дуэтах, в которых «эту гадость» — женщину валяют по полу, протаскивают промеж ног, выворачивают мездрой на зрителя, словно… В постановке заморских мастеров была особая «находка»: в припадке чувств Ромео просто оттаскал «эту» по сцене за ногу. Да, давным-давно, при Николае Первом и Александре Третьем, при Сталине и Брежневе, принцы носили балерин на руках…
«Мы к вам заехали на час…» — звучало, когда мы были достаточно молоды. И очередная заехавшая «к вам» постановщица Франческа Замбелло сотворила для России «Огненного ангела"…
Чтобы не выглядеть одиноким провинциальным ретроградом, прикроюсь цитированием столичных критиков:
Мария Бабалова: «Хотя известная американка Франческа Замбелло запальчиво поясняла, что обращение к «Огненному ангелу» — это протест против модного ныне упрощения сознания, сделала она спектакль азбучный. Система ее режиссерских координат очень проста…. Оба тандема солистов создают одинаковые по маломощности образы, за которыми нет личностей. Их вокал настолько «бескровен», что почти никогда не преодолевает оркестр, формально звучащий вполне корректно и учтиво…».
Наталия Зимянина: «Кажется, наш не самый бедный театр в начале ХХI века мог бы позволить себе и побольше фокусов, а не просто теней, мятущихся по сцене, как в какой-нибудь школьной постановке, и смешно скользивших по лицам нынешних идеологов Большого, сидевших в директорской ложе…. Визуально больше всего запомнился бессловесный Мадиэль Генрих, идол и мучитель Ренаты — да и то костюмом гнойного цвета и похожестью не то на Баскова, не то на Маликова…. Чистенький, но вяленький оркестр под управлением Александра Ведерникова…. Истеричные крики в публике после невнятного спектакля выдавали либо родственников, либо клаку».
Сергей Ходнев: «Франческа Замбелло решила вновь разыграть полюбившуюся ей тему «тоталитаризм и личность», перенеся действие куда-то в конец советских 1920-х. Вся эта «тоталитарная» стилистка работает в спектакле слабо, прежде всего, потому, что массовых сцен в нем немного…. С самого начала на сцене маячат, подтверждая худшие опасения, две железных кровати, и на одну из них Рупрехт таки заваливает свою спутницу, брыкающуюся голыми ногами».
Когда я шёл смотреть «Золушку», признаюсь, что меня уже заранее подогревали замыслы о предстоящем клеймении злодеев, ибо слишком однозначно в последние, почти уже десять лет эстетическая политика администрации и попечительского совета главного театра страны направлена на растление нового, молодого зрителя, и на надругательство над понятием «классика» в глазах старого, на ней воспитанного. Но то, что пришлось увидеть, не только опрокинуло всё мной заготовленное, но и просто лишило слюны и желчи: на сцене самого знаменитого в мире театра бесстыдное злодейство отступило, нет, постыдно бежало! перед непроходимой глупостью. Такого букета наивного и непуганого непрофессионализма, который цвёл бы «не ведая стыда», никогда не соберёт никакая там Магнитогорская самодеятельность, или, тем более, Кемеровская оперетта! Когда-то мне уже приходилось объяснять («Отцы и дети лейтенанта Шмидта»), что режиссёр и актёр, балетмейстер и танцор — принципиально разные профессии, практически не сопоставимые друг с другом, и, тем более, не взаимозаменяемые. Но… кто умеет читать, тот нынче не заказывает музыку. Поэтому понятно, что «наш человек из Сан-Франциско» танцор Ю. Посохов совершенно искренне никогда даже не догадывался о том, что перед постановкой балета необходимо выучить оркестровую партитуру, чтобы проследить и общий замысел композитора, и его проработки тем для отдельных персонажей и конкретных сцен. Более того, похоже, что самодеятельный балетмейстер даже понятия не имел — как и для чего нужны эти самые музыкальные номера! На одну и ту же музыкальную тему у него выходили и быстренько что-то делали совершенно разные персонажи — герои и злодеи, мужской кордебалет и солистки… А если музыка у композитора вдруг заканчивалась — ничего страшного! — танец в тишине переходил в пантомиму.
Под стать «балетмейстеру» были и «художники» из Германии. Особенно умилила Сандра Вулд — архитектор по диплому, она лихо взялась за балетные костюмы, не то чтобы не зная, как нужно закладывать материал — «по косине» или, там, в какую складочку — для того, чтобы он «жил» в движении, но и вообще по истинно по бюргерски не утруждаясь посомневаться: а можно ли соединять капрон и драп, если ты не беженец?
Бедные цеха и несчастные монтировщики! Бестолковые и уродливые конструкции бессвязных кубистически-пустых махин, выставляемые и вывозимые на несколько секунд или минут, должны были, по-видимому, поражать публику размахом возможностей Большого, — но! Но, видимо, что такое «художественный образ» режиссёру Ю. Борисову в его Петербургской консерватории как-то своевременно не объяснили, и он на совершенно голубом глазу провозвестил: «хотя я никогда не ставил балетов"(!), но «балету — как мне всегда казалось, — особенно классическому, всегда чуть-чуть не хватало смысла». Бедные-бедные Захаров, Лавровский, Голейзовский, Григорович и Виноградов!.. Зато теперь, после того, как Борисов «балет» «поставил"…. Господа преподаватели, откройте же студентам страшную тайну: режиссёрская глупость на сцене скучна, а отсутствие логики — утомительно.
Общее уныние несколько разбавлял беспричинно весёлый дирижёр Ведерников. Он с умилением смотрел на огромную, в пол зеркала сцены, проекцию собственного тела, и искренне восторгался своим визуальным величием и схожестью с демиургом Микки Маусом из знаменитой масонской мультяшки Уолта Диснея.
«Истеричные крики в публике после невнятного спектакля выдавали либо родственников, либо клаку». Пока припозоренные мастера и ветераны сцены и закулисья жались к стенам фойе, сквозь них в сторону дирекции гордо прошествовали голые короли — отметить свой очередной успех.
И тогда-то над профессионально-трусливым шуршаньем разнёсся громкий детский голосок: «Дрянь спектакль! Совсем на сказку не похоже!»
Да кто они, эти наши правители-нудисты? Можно, конечно, перечислить ФИО дирекции и попечительского совета Большого, добавить их покровителей из ФАККа и из… но… как поимённо назвать уже переваливших числом за полтора миллиона «управляющих» и «руководящих» нашей катастрофически нищающей, необратимо вымирающей, безнадёжно теряющей территории и уважение страной?!
Бездари.
Это когда-то они стыдливо прикрывались пыжиковыми шапками и портфелями с директивами и указами: «Да-с, были мы раньше Акакиями Акакиевичами и нуждались в шинелях, дабы скрывать свою бесталанность. Но времена-то изменились». Изменились. И вслед за шинелями на свалку истории полетели и Гоголи. Бесстыдство голых королей — в агрессивной демонстрации властьпредержащими своего интеллектуального убожества, демонстрации дикарского невежества, навязывании животной рефлексии. Ибо как иначе расценить идеологический эксгибиционизм Владислава Суркова (заместителя главы администрации Президента РФ) перед своими однопартийцами: «…развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились прежде всего к материальному благополучию…»?!
А ещё, уверяю вас, стоит послушать — что на сон грядущий читает сам Председатель Книжной палаты…
Да, времена изменились, и сладкогубый шоумен (по совместительству директор ФАККа) наконец-то безнаказанно озвучивает оголено королевскую мысль о ненужности творческих союзов! Зачем теперь эти внутрипрофессиональные советы художников и писателей, архитекторов и журналистов, когда уже состоялся новорусский менеджмент, готовый торговать искусством и прочим? И что ответить? Что, мол, при всех переменах времён, творческие вопросы вечны? А чем доказать? Ему. Им… А, может быть, нынешняя администрация страны волнуется от «неуправляемости» творческих объединений? Нервничает от вероятности «идеологической оппозиции»? Ох, вряд ли её может что-то взволновать, кроме денег, денег и ещё больших денег. Нет, последнее, что осталось завершить в окончательно изменившихся временах — более не должно оставаться ничему тому, что напоминало бы бездарям об их бездарности. Ни единым голосочком.
И ещё, про менеджмент, готовый поторговать искусством. Хм, но как бы уже не секрет, что все наши новорусские менеджеры — обыкновенные мародёры. Мародёры, наскоро обирающие всё ценное с убитых и раненных товарищей. Касается ли это электричества, лесной, рыбной, военной или атомной промышленности. Или болдовской коллекции.
Вот и журнал «Сибирские огни» — один из старейших литературных журналов России. Восемьдесят четыре года — без перерыва! — выходили его номера, на страницах которых открывались имена прозаиков Вяч. Шишкова и Вс. Иванова, А. Коптелова и П. Проскурина, А. Иванова и В. Шукшина, В. Астафьева и В. Распутина, поэтов С. Маркова и П. Васильева, Л. Мартынова и Е. Стюарт, В. Федорова и Ст. Куняева… Но времена меняются… И этим летом в кабинетных недрах областной администрации очень кулуарно произошла перерегистрация «литературно-художественного и общественно-политического журнала» в окончательно «унитарное предприятие». В результате чего из соучредителей был выведен Союз писателей России. Понятно, что в новом штатном расписании предусмотрен директор ГУПа, но как-то нет главного редактора или там замглавного, а в бюджете не существует строчки — «авторский гонорар"… И очередной голый король местного уровня со своего кресла начальника департамента честно, и потому бесстыдно, вопрошает ненужного теперь никому главного редактора: «А кто, вообще, читает этот ваш журнал»?.. И что ответить? Ему. Им…
Да, конечно, всё это бесстыдство оказалось возможным потому, что во времена, когда мы были молоды, имели звонкость голоса и безоглядную неопытность воскликнуть о неприглядной внешности оголяющегося правителя, что-то удержало нас от этого, что-то остановило, нашёптывая в левое ухо: «возможно, это тебя не коснётся».
И что теперь? А теперь, склонившись, осторожно пожмите маленькую ладошку:
— Спасибо, ребёнок, ты — наша надежда!
