 |
| Православный Санкт-Петербург | Лариса Василенко | 21.03.2006 |
В дальнейшем освободившейся женщине труднее, чем мужчине, найти свое место в жизни, работу, вернуться в семью, она чаще всего становится изгоем. Соседи чураются, дети стыдятся, муж чаще всего заводит другую семью. Отторжение начинается сразу после ареста. Даже передачи присылаются крайне редко или не присылаются вообще. Мужья о попавших в беду женах, как правило, стараются забыть. Женщины оказываются полностью на обезпечении государства, а значит, им не хватает еды, теплой одежды, предметов для соблюдения личной гигиены… Удивительно, но «неравенство» существовало всегда. Например, по указу 1663 года фальшивомонетчики ссылались в Сибирь на вечное поселение вместе с женами (хотя последние не виноваты). Однако правило, что муж и жена должны быть вместе, было односторонним и не распространялось на мужчин. Подтверждением тому указ 1687 года: «За женино воровство мужей в ссылку не ссылают».
Но вернемся в наши дни. Ужасно, но многие женщины, выйдя из тюрьмы и столкнувшись с нищетой, презрением, нередко отсутствием крыши над головой, невозможностью устроиться на работу, вновь совершают преступление, чтобы только вернуться в тюрьму, где какая-никакая еда и спальное место. Свобода для бывших заключенных порой оказывается страшнее и унизительнее тюрьмы.
Почему понятие «исправление» часто подменяется понятиями «изоляция от общества», «жестокое обращение», «нечеловеческие условия содержания»? Но пока положение будет оставаться таковым, не будет достигнута основная цель — исправительная. Какая необходимость превращать годы нахождения в тюрьме в ад? Примеры? Один унитаз в камере, недостаток и отвратительное качество пищи, а вновь поступившим женщинам на период карантина из-за нехватки матрацев нередко приходится спать на голых нарах. Да, тюрьма не санаторий, но зачем же превращать людей в скотов? Ведь многие из них от перенесенных страданий и унижений заболевают стойкими психическими расстройствами. Что же? Они обречены снова и снова попадать в следственные изоляторы, оттуда — в зоны, и своим поведением будут неизбежно нарушать психику и растлевать тех, кто попал в тюрьму в первый раз.
Но сегодняшняя переполненность как транзитных, так и постоянных камер не позволяет отделять в полной мере зерна от плевел.
Окунемся в историю. В 1817 году в Петербург прибыл Вальтер Венинг, получивший поддержку Российского императора, создать в России тюремную систему, аналогичную английской. Осмотрев московские, питерские и тверские тюрьмы и помещения для арестованных при полиции, потрясенный, он писал императору: «Комнаты сырые, темные, без кроватей, воздух в них дурной. Все жаловались на нехватку хлеба». Содержались в приемных комнатах мужчины и женщины вместе. По этому поводу Венинг писал: «Бедная девушка, которая попала в сии места хоть на одну ночь, должна была потерять всякое чувство добродетели».
В наше время осужденных мужчин и женщин, слава Богу, содержат отдельно. Кстати, вопрос о постройке отдельной женской тюрьмы в Санкт-Петербурге был поставлен в 70-е годы XIX века. Но строительство началось только в 1909 году и завершилось в 1912-м. В главном корпусе была устроена домовая церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы.
После революции на смену царским тюрьмам пришли советские лагеря и колонии, пребывание в которых также калечило женщину и физически, и нравственно. Достоинство и мораль — все было уничтожено. До 1950 года везде на зонах в банях работали осужденные мужчины… Постепенно женщине прививались безстыдство, распущенность и в целом аморальный образ жизни. Это была поистине гигантская машина по уничтожению людей физически и духовно. Система эта ныне очищается от многолетней скверны, но еще недостаточно решительно. Мы до сих пор не осознали главный вывод Венинга: «Содержать преступников нужно так, чтобы они не были унижены в собственных глазах, особенно женщины».
И ныне содержание после ареста оставляет желать лучшего. Не знаю, везде ли так, но задержанную женщину, пока идет опрос свидетелей и т. д., не ставят на довольствие. И если у несчастной нет с собой еды, или кто-то сердобольный ее не накормит, она остается голодной и два, и три дня. Разве это по-человечески, по-христиански? Обыскивают женщин довольно унизительным образом (чтобы не пронесла деньги, наркотики) — раздевают донага и заставляют в таком виде приседать, чтобы спрятанное выпало из мест потаенных. После такого унижения женщины долго не могут оправиться, теряют стыдливость, становятся грубыми и циничными. Чему такая женщина, освободившись, может научить детей, откуда ей взять былую нежность, сострадательность, скромность, женственность. Я не утверждаю, что везде так. Но от многих женщин приходилось слышать подобные откровения. А ведь еще Ф. Достоевский в своих «Записках из мертвого дома» писал, что каждому человеку, кто бы он ни был и насколько бы низко он ни пал, требуется даже инстинктивно и подсознательно, чтобы уважали его человеческое достоинство.
Но самое ужасное, как сами осужденные женщины относятся друг к другу. Вот, например, заболев, женщины стараются скрыть свою болезнь сколько возможно. Почему? Они не хотят уходить в изолятор, потому что после поправки могут попасть в другую камеру. А это уже трагедия — новые сокамерницы, новые порядки, заново налаживать отношения… В старой камере она уже занимала определенное место, сжилась с ее духом и настроением. Вообще, как показывает опыт, женщины быстрее приспосабливаются к тюремным условиям, чем мужчины. И когда их спрашиваешь — есть ли жалобы, — удивительное дело — жалобы сыплются только бытового характера, и никто не вспоминает о жестоком обращении, об унижении человеческого и женского достоинства. Женщины привыкают, смиряются или же боятся об этом говорить.
Церкви или молельные комнаты есть сейчас почти при каждом пенитенциарном заведении. Но один сотрудник следственного изолятора как-то сказал: «Да не верю я их вере. Просто работать не хотят. Они у батюшки или у вас выпросят иконку, а потом у „вольняшек“ на чай меняют. А уж когда выходят за ворота, то и церковь им становится не нужна». В его словах есть правда. Много ли очищенных от проказы вернулось ко Христу благодарить за исцеление? Один-единственный. А остальные?..
Поэтому сейчас помочь неверующей в Бога заключенной стать православной христианкой — дело непростое и требует от тюремного миссионера постоянной работы с осужденными. Но со временем они понимают, что они нам не безразличны, что приходим мы к ним без всякой корысти. Их замороженные души и сердца оттаивают, просыпается доверие. А мы рассказываем им о Боге, о вере, о Таинствах крещения и причащения, о покаянии. Но такие беседы хороши в тюрьмах, а не в следственных изоляторах, где состав подследственных часто меняется, потому что кого-то освобождают в зале суда, кого-то препровождают в место заключения, мало еще что поняв. Кто из них, очутившись на воле, поспешит в церковь? Единицы. А оказавшиеся в тюрьме? — потянутся к Богу или ожесточатся и замкнутся в себе? Встать на путь исправления может помочь только честный труд и влияние христианской веры, покаяние и молитва. Не все это осознают. Поэтому появляются циничные наколки типа «Дайте мне миллион долларов, и я исправлюсь». Но случается и иначе. Одна заключенная откровенно гордилась, что на ее счету к сорока годам 20 краж и 13 судимостей. В разговоре со мной она откинула рукой челку, и я на ее лбу, у самых корней волос, прочитала вытатуированное слово «вор». Она кичилась этим званием, на нее с уважением взирали сокамерницы… На вопрос о детях ответила, что есть дочь, которой уже 20 лет, но она ее с малолетства не видела. Откровенно заявила, что после отсидки будет жить как королева, потому что в нужном месте много чего спрятано. Я ужаснулась: «Родная, как же ты себя обокрала! Все, что ты „приобрела“ греховным путем, — уйдет как вода в песок. И ты останешься на старости лет никому не нужная и никем не любимая». Кажется, мои слова заставили ее задуматься, она чаще стала появляться в тюремном храме.
Нелегко женщинам в тюрьме. В таких местах начисто забыты первые две заповеди Господа: «возлюби Господа Бога твоего» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мк.12,30−31).
Раньше я работала на «скорой помощи», в госпиталях, в реанимации, в операционной. Там тоже нелегко. Теперь уже 10 лет по мере сил опекаю женщин, оказавшихся в местах лишения свободы. С какими только судьбами ни приходилось сталкиваться, какие истории выслушивать! В работе нашему центру помогают многие батюшки — о. Виталий Головатенко, о. Владимир Сорокин, о. Александр Степанов, о. Константин Бодягин, о. Виктор Иванов… Нам важно не только облегчить женщинам их пребывание в местах заключения, привести к вере, но помочь им социально реабилитироваться после освобождения, тогда они не совершат новое преступление. Как-то захожу в камеру, спрашиваю: «Кто хочет исповедаться? Батюшка придет». — «Я хочу», — говорит одна. Тут все зашумели, стали ее осуждать, оскорблять. Но девушка стояла на своем. Чтобы твердость проявить в таких местах — надо большое мужество иметь. В другой раз одна девушка попросила у меня крестик. Спрашиваю: «Зачем тебе крестик?» Девушка удивлена — как зачем? она пришла в тюремную часовню, а ее спрашивают, зачем ей крестик? Но надо, чтобы она задумалась над этим вопросом, чтобы душа отозвалась, а не просто надела крестик. Потому что в часовню и храм осужденные приходят с разной целью — кто-то молиться, кто-то от работы таким образом отлынивает, иные отсиживаются здесь, иначе их уже не было бы в живых… Но, зайдя в храм, они начинают думать, многие приходят к вере. И что самое важное — их, уверовавших в тюрьме, никаким сектантам сладкоголосым уже не свернуть с пути истинного, не заманить в сети диавольские. И еще я поняла, что они — нередко циничные, опустившиеся на самое дно — очень ранимы в душе, им нужна наша помощь. Пастырское душепопечение об узниках заповедано Церкви Христом Спасителем, который обратился к Своим ученикам со словами: «В темнице был и вы пришли ко Мне» (Мф.25.36).
СПб общественный благотворительный фонд «Возвращение»: 191 025, СПб, а/я 168 (для писем); e-mail: vozvrashenie@mail.ru
Подготовлено по материалам, предоставленным Л.П.Василенко
