 |
| Альфа и Омега | Священник Алексий Тимаков | 02.02.2006 |
Хотелось бы предупредить, что все написанное касается исключительно меня, и все возможные неприятные ассоциации мне бы не хотелось перекладывать ни на чью душу, но если вдруг кто-то будет солидарен с моими мыслями, я не возражаю. Принцип, заложенный в основу этих размышлений, сформулирован самим владыкой Антонием: «О чем говорить? Очень просто: проповедь не надо говорить никому, кроме как самому себе <…> Если слово, которое ты говоришь в проповеди, тебя ударяет в душу, если глубоко вонзается, как стрела, в твое собственное сердце, оно ударит и в чужую душу и вонзится в чужое сердце» [1]. И если мне хоть в какой-то степени удастся соответствовать этому принципу, и найдутся те, кому окажутся созвучны мои мысли, я буду благодарен этим отзывчивым сердцам.
Мы переживаем странные, но все же вполне объяснимые времена. 70 лет советской власти с оголтелой антирелигиозной пропагандой не могли пройти бесследно; оторванность от православной традиции ощущается очень остро и болезненно, и это касается не только церковной, но и обыденной жизни. Мы разучились распознавать, мы потеряли критерии различения добра и зла. Если еще каких-то 40 лет назад, когда основы нравственного воспитания, явно замешанные на православной закваске [2], позволяли мне, тогда четырех-пятилетнему мальчику, спокойно гулять одному по окраине тогдашней Москвы (моя семья жила в Новогиреево), не боясь быть обиженным и не давая повода родителям беспокоиться обо мне, то сейчас подобное спокойствие не может быть воспринято иначе как сумасшествие. Более того, разгуливая таким образом, я не слышал от окружающих грубого слова, а сейчас невозможно пройти по улице и не услышать матерной брани, которая, увы, стала «нормой» человеческой речи, ибо сейчас «матом не ругаются, а разговаривают». Но все эти люди, или по крайней мере многие из них, встречающиеся нам на дорогах и весях (см. Лк. 14:21) являются овцами Христова стада, ради которых отдал Свою жизнь на кресте Спаситель. В Евангелии есть, казалось бы, два противоположных подхода: в одном случае говорится: Кто не со Мною, тот против Меня (Мф. 12:30); в другом: кто не против вас, тот за вас (Мк. 9:40), — и задача каждого христианина применять на практике именно этот подход, отсекающий волков от овец. Сложность заключается еще и в том, что не только волки рядятся в овечью шкуру, но и, что значительно чаще, овцы с целью самосохранения интуитивно и бессознательно надевают шкуру волчью. Более того, большинство таких овец не знает, что они овцы, но многие из них, преодолевая колоссальное внутреннее сопротивление и настороженность, направляют свои стопы в храм не только для того, чтобы поставить свечку.
С таким обществом приходится иметь дело современному пастырю. А каков он сам? За последние 15−16 лет количество православных приходов и в Москве, и по всей стране значительно возросло, а, следовательно, возросло и количество священников, и тогда кто те, кому Господь доверил Свой виноградник? Диакон Андрей Кураев в одной из своих многочисленных статей с некоторой оторопью рассказывает, что после его лекций к нему подходят священники и благодарят за то, что именно через его книги они несколько лет назад обратились к Богу и пришли в Церковь. Рассчитав время от начала даже первых своих книжных публикаций до времени хиротонии этих молодых священников, он чувствует недоумение: а не стоило ли еще попасти самих этих пастырей, вызрели ли они для самостоятельной деятельности? По сути своей многие из нас, недавно надевших рясу, вырваны из этого одичавшего за годы лихолетья Христова стада и поставлены пасти его подобно тому, как в ранние апостольские времена пресвитерами ставились и мытари, и бывшие волхвы, отрекавшиеся от прежней жизни, ибо вера во Христа изменяла все их существо. Понятно, что сила Божия в немощи совершается (см. 2 Кор. 12:9), и Господь силен даже таких неготовых восставить в служение Ему, но стоило бы не забывать нам, поставленным в последние годы, что рукоположены мы в основном по принципу, который любил прилагать к себе по смирению своему сам владыка Антоний: «на безрыбье и рак — рыба» [3].
Я сам стал священником, закончив лишь… медицинский институт. Конечно, мне повезло родиться в священнической среде, и наверно очень многое впиталось в меня с молоком матери, но у меня нет серьезного и систематического духовного образования. Учась на заочном секторе Московской Духовной семинарии, я отдаю себе отчет в том, что преподаватели, принимающие у нас экзамены, безмерно добры, иначе мало кто из нас, заочников, способен был бы ее закончить. Но и образование само по себе вряд ли может научить подлинному служению на ниве Христовой. Конечно, мы научаемся друг от друга. Я хорошо запомнил не только слова, но и выражение лица и интонацию тогда еще диакона Андрея из храма святителя Митрофания Воронежского, с которым мы проходили диаконское послушание в Елоховском соборе после нашей хиротонии. Очень умненький молодой человек с такой теплотой и нежностью говорил о своем духовном отце, протоиерее Димитрие Смирнове, который привел его в лоно Церкви, и что ему самому не хватит и десяти, и двадцати, и более лет, чтобы достичь его уровня, что становилось понятно — ему есть у кого учиться. Мне тоже есть у кого учиться: и мой отец, протоиерей Владимир Тимаков, и мой брат, протоиерей Валентин Тимаков, и мои дядья протоиерей Леонид Ролдугин и протоиерей Валентин Радугин, и духовники московского священства протоиерей Георгий Бреев и покойный протоиерей Владимир Жаворонков, и многие другие всегда будут для меня зримыми образами священнического служения. По сути своей, разговоры с ними явились своеобразными пастырскими курсами, о которых говорит владыка Антоний [4]. Но погружение в мир секулярный, через которое я прошел в своей профессиональной медицинской деятельности, тоже, наверное, будет ощущаться всю жизнь, ибо короста цинизма и скептицизма, свойственная многим врачам, — той самой волчьей шкуры как принципа самозащиты, — скорее всего наросла и на меня. Но при том даре, которым я обладаю как потомственный священник, введенный своими родными в великий, таинственный мир Церкви, я понимаю и то, какое влияние оказывают на меня книги Сурожского архипастыря, и понимаю также, как может помочь его слово и другим начинающим священникам, особенно в малых приходах, где батюшка по сути предоставлен сам себе и лишь изредка оказывается под воспитующим оком правящего епископа. И размышления о пастырстве владыки Антония при внимательном чтении могут научить не только «как быть священником, но и какими священниками быть» [5], или, точнее, как учится тому, чтобы стать священником.
Без епископа нет Церкви: апостольская преемственность нерушима. Владыка всегда будет для меня образом настоящего любящего и жертвенного пастыря Христова стада, для которого соответствие норме пастырского служения — быть для всех правилом веры и образом кротости — является необходимостью и потребностью. И соблюдение нравственного закона он полагал необходимым условием и священнического служения, и окормления пасомых. И большое внимание надо уделить вопросу нравственности. «Одна из трагедий России в том, что все годы коммунистической диктатуры Церковь была ограничена в возможностях и в праве проповедовать веру. Но Церковь не была ограничена в праве призывать к строгой чистоте жизни и нравственности — и этого, к сожалению, Церковь не сделала. Скажем, баптисты в этом отношении чище нас, и это очень больно думать, знать и слышать. Баптисты не пьют, баптисты не курят, баптисты не бесчинствуют, а нашим православным людям и в голову не приходит, что есть такие простые вещи, которые всякий может исполнить <…> как прекрасен мог бы быть человек, если бы он жил в уровень христианской духовно-нравственной жизни» [6]. Более того, эти вещи большинством наших соотечественников совсем не воспринимаются как простые и обязательные к исполнению. Особенно сейчас, в последнее пятнадцатилетие, когда на Россию обрушилось испытание свободой, которая большинством воспринята как безответственность и потворство плоти и страстям.
Как пишет иеромонах Нектарий, «Россия вступила в полосу свободы — той свободы, когда у каждого есть возможность сделать свой выбор. Свободы, которая была предоставлена народу после десятилетий рабства, — предоставлена Богом. Но многие так и не поняли ничего: ни того, для чего она, эта свобода, нужна, ни Кто ее предоставил, ни как ею надо воспользоваться» [7].
И произошло «резкое разделение людей, словно два потока реки расходятся каждый в свою сторону. Такое разделение происходит сейчас на наших глазах, невиданное, пожалуй, никогда. На одном полюсе — Церковь и ее святость, на другом — потеря каких бы то ни было представлений о морали, целомудрии и подобных тому понятиях, какой-то страшный, фантастический разврат» [8].
Но ведь свидетельствует Священное Писание: Не одним хлебом живет человек (Втор. 8:3; см. тж. Мф. 4:4), и осознание себя принадлежащими не только телесному миру, но и миру горнему, небесному, и отказ от всего лишнего, того, что существует во славу плоти, и довольство самым необходимым [9] - вот основной принцип аскезы, приближающей нас к Богу. Это и есть основная тема борьбы за заблудшие души, основная тема проповеди тем, кто еще не окончательно уснул, погряз в страстях и грехах, проповеди об элементарных и простых вещах, которые, оказывается, еще надо разъяснять и растолковывать.
Человек как осознающее себя существо начинается с табу. Табу — это не просто запрет, это — внутренний запрет, то, что я себе не могу позволить, чтобы не принизить в себе человеческого достоинства. Самое первое, самое принципиальное табу человеческого рода — это запрет ходить на четырех ногах. Недаром первым представителем рода homo [10] в современной биологии считается так называемый homo ereсtus, человек выпрямленный. И в дальнейшей истории становления человека чем больше табу, чем меньше безобразий может позволить себе человек, тем к большей высоте духа он устремляется.
Адаму было запрещено вкушать от древа познания добра и зла, чтобы постепенно поднимался он к высотам богообщения, но он не выдержал и пал. С этого момента и начинается возвращение, восхождение человека к Богу. Священное Писание неоднократно показывает те моменты, когда человек с Божией помощью встает перед Богом в подлинном человеческом достоинстве. В какой-то момент истории человек становится обладателем неслыханной ценности — ему даруются десять заповедей Божиих — табу высочайшего уровня, которое невозможно соблюсти, пока эти заповеди не будут приняты как лично необходимые. И я думаю, каждый из нас хорошо представляет себе, сколь далеки мы от настоящего выполнения каждой из них и всего Божиего Закона.
«Альфа и Омега», N 42
Опубликовано на сайте Православие и современность
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/104.html
