 |
| Правая.Ru | Владимир Карпец | 17.08.2009 |
Вильгельм II писал до Первой мировой Николаю II: «Вы становитесь Императором Тихоокеанским, а я — Императором Атлантическим», и Русский Царь с этим соглашался. Длительный мир и согласие России и Германии могли бы стать гарантией устойчивости поступательного развития Восточного полушария. Если бы это произошло, то в современном мире царил бы сегодня совершенно иной порядок — не было бы ни Второй мировой войны, ни все возрастающей угрозы Третьей, ни эксцессов тоталитаризма, ни обесчеловечивания «экономического человека».
Девяносто пять лет назад выстрелом в австро-венгерского эрцгерцога Франца Фердинанда девятнадцатилетним сербским студентом Гаврилой Принципом началась Первая мировая война. В начале ХХ века две крупнейшие мировые империи — Российская и Германская — выходили на первое место в мире, естественным образом разворачивая и разграничивая Восточную и Западную Евразию. Эту войну в Европе называли Великой войной (La Grande guerre), в Российской Империи — «Второй Отечественной», в СССР — «империалистической войной». Все три названия имеют в себе определенные основания. При этом советское нуждается в корректировке: война была, быть может, империалистической (если исходить из марксистского определения империализма как стадии развития капитализма, как теперь выясняется, все же не «высшей»), но при этом антиимперской.
«Что фундаментально разделяет империю и нацию?» — задает вопрос французский философ Ален де Бенуа и отвечает на него так: «Прежде всего, то, что Империя это изначально не территория, а принцип, идея. Ее политический порядок на самом деле определяется не материальными факторами и не протяженностью, но духовной или политико-юридической идеей, когда император сам является „сущностным источником права“, живым законом на земле (lex anima in terris)». И далее: «На высшем уровне Империя видит себя объединяющей, но без подавления, все разнообразие культур, этносов и народов».
«Все ищут и не находят причину, по которой началась война. Их поиски тщетны, причину эту они не найдут. Война началась не по какой-то одной причине, война началась по всем причинам сразу», — говорил президент США Томас Вудро Вильсон (1856−1924). Причин было две. Геополитическая — стремление «морской мощи» Англии (и уже тогда США) к мировому господству, борьба «суши и моря» (К.Шмитт), и метаисторическая — стремление международного финансового капитала к господству над обеими геополитическими станами, «Левиафаном» (море) и «Бегемотом» (суша) и выход через их «оседлание» к окончательному «оседланию истории». Эту метаисторическую борьбу можно назвать также «борьбой Иерусалима против Афин», если пользоваться терминологией Льва Шестова, хотя точнее будет — «против Рима». Это была первая — за более, чем полтора тысячелетия (если считать с разделения на Империю Западную и Восточную) победа над «Римом»: в результате войны прекратили свое существование четыре империи — четыре монархии — Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская. При этом страны-участницы бросили — в буквальном смысле — на алтарь антиимперской борьбы 10 млн. человек, которые были убиты за совершенно не ведомые им интересы и цели.
Предвоенная обстановка начала складываться в Европе уже после поражения Франции в войне с Германией (1871 г.). Было очевидно, что Франция не смирится с поражением, будет стремиться вернуть себе, прежде всего, Эльзас и Лотарингию. Одновременно Англия противостояла Германии в Восточной и Юго-Западной Африке, не могла простить Германии поддержку буров в англо-бурскую войну 1899−1902 гг. Не имевшие национального государства после разделов Речи Посполитой поляки стремились к его воссозданию, пользуясь поддержкой Англии и Франции. Народы Балкан стремились к независимости от имперской мощи — австро-венгерской и османской — а наиболее крайние представители сербского дела думали о новом имперском полюсе — Великой Сербии с выходом к морям. Перед Россией маячил призрак Константинополя, в XVII веке оставленный после себя Патриархом Никоном. При этом все это вместе немедленно превратилось тоже в призрак после того, как Вудро Вильсон дал согласие на размещение в США — а на самом деле на территории США — Федеральной Резервной Системы, крупнейшими банкирскими семействами мира, ex nihilo — «из ничто» создающими все мировые финансовые потоки. С этого момента все монархии мира — кроме совсем особой, изначально связанной с ФРС британской — подлежали уничтожению.
С точки зрения геополитики для тех сил, которые реально стояли за началом войны, главным было разбить, разделить континентальные страны между собой так, чтобы в атлантическом блоке в качестве главного прикрытия действий в Европе — и главного источника живой силы — стала хотя бы одна крупная держава континентальная. После того, как эта держава выполнит свое предназначение, она подлежала деконструкции как Империя и превращению — в лучшем случае — в региональную демократическую республику, а желательно в несколько подконтрольных стран. Такой державой стала именно Россия.
Тройственный союз в составе Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1879—1882 гг., стремился к объединению Срединной Европы (Mitteleuropa) и созданию континентального могущества, противостоя «морской мощи» Англии. Ему противостояла атлантически ориентированная Антанта (от Entente cordiale — «сердечное согласие»), сложившаяся в 1904—1907 гг. в составе Англии, Франции и России, чьи интересы далеко не во всем совпадали, хотя логика «больших пространств» диктовала России как раз прогерманскую политику.
В 1876 году германский канцлер Отто фон Бисмарк добивался поддержки Россией сохранения Эльзаса и Лотарингии в составе Германии в обмен на полную поддержку русской политики в Азии, включая выходы к Тихому океану, вытеснение Англии из Индии и конечный выход к океану Индийскому — продолжения политики Императора Павла конца XVIII в., стоившей ему жизни. Александр II, а затем и Александр III отклоняли все подобные предложения Германии. Это было связано с драматическим положением Дома Романовых «между Англией и континентом». Англия и ее спецслужбы прямо стояли при основании новой династии в начале XVII века. Несмотря на то, что Петр I и особенно Павел I стремились всячески освободиться от британской опеки, Виндзорская династия все равно контролировала Дом Романовых через династические браки с Гессенским домом (финансовый клан Ротшильдов, в свою очередь, контролировал Гессенскую династию — а с 1785 г. и Виндзорскую — после Ватерлоо, обеспечив им победу над Наполеоном).
Эти связи были очень прочны — второй брак Александра II с княгиней Екатериной Долгоруковой-Юрьевской — наследницей Рюрика — стоил ему жизни, причем, все покушения — т.н. «охота на коронованного зверя» — были руководимы непосредственно из Лондона. Можно даже сказать, что разрыв с Виндзорами был вообще для Романовых невозможен — им оставалась только «фронда». Все остальное стоило жизни. Так или иначе, именно Россия стала главным источником ресурсов и «биомассы» для атлантических держав, входивших в Антанту, — точного аналога сегодняшнего НАТО.
Важнейшим эпизодом в попытке установить русско-германский союз был т.н. Бьёркский договор 1905 г., подписанный во время встречи Николая II c Вильгельмом II вблизи Выборга на борту российской императорской яхты «Полярная звезда». Договор был актом личной дипломатии обоих Императоров, заключенный в обход высшего чиновничества. Речь шла о военном союзе с перспективой подключения к нему Франции и Японии. Первым, кто возражал против договора, был С.Ю.Витте, который также вынудил Императора подписать Манифест 17 октября, ограничивавший Самодержавие законодательствованием «совместно с Государственной Думой». С.Ю.Витте тем самым уже не в первый раз добивался от Императора уступок в интересах западнических элит. В результате в ноябре 1905 г. Николай II направил Вильгельму II письмо, в котором действие Бьёркского договора обуславливалось присоединением к нему Франции. Формально договор не был расторгнут, но фактически в силу не вступил.
Глубочайшей и крепко укоренившейся ошибкой было бы считать, что Россия накануне войны была «слабой» и «отсталой». За двадцать лет, прошедший с восхождения на престол Николая II, население Империи выросло на 50 млн. человек — на 40%, естественный прирост населения превысил 3 млн. в год.
Подъем русского хозяйства был стихийным и всесторонним. Рост сельского хозяйства — огромного внутреннего рынка — был во второе десятилетие царствования настолько могучим, что на русской промышленности совершенно не отразился промышленный кризис 1911−12 гг., больно поразивший Европу и Америку: рост неуклонно продолжался. Не приостановил поступательного развития русского хозяйства и неурожай 1911 г. (см. С.С.Ольденбург, «Царствование Императора Николая II», М., 1992).
Русская армия возросла приблизительно в той же пропорции, что и население: к 1914 году она насчитывала 37 корпусов (не считая казаков и нерегулярных войск), с составом мирного времени свыше 1 300 000 человек. После неудачной для России русско-японской войны армия была сильно реорганизована. Оценивая результаты военной реформы, начальник германского Главного штаба генерал фон Мольтке писал: «Боевая готовность России со времени русско-японской войны сделала совершенно исключительные успехи и находится ныне на никогда еще не достигавшейся высоте». А редактор Economiste Eurорeеn Эдмон Тэри, произведший по заданию французских министров исследование русского хозяйства, писал: «Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 год идти так же, как они шли с 1900 по 1912 г., Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой, как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении».
С другой стороны, Россию — прежде всего, в ее «высших классах» и «образованных сословиях» — охватывало поразительное равнодушие к ее собственной судьбе. Л.А.Тихомиров писал в «Московских Ведомостях» (1.1.1914): «В современных настроениях заметна самая тревожная вялость. Может быть, мы живем спокойно. Но это — спокойствие безжизненности. Мы не только не видим порывов к чему-нибудь великому, идеальному, всенародно-охватывающему, но даже сама вера в реальность чего-либо подобного как будто исчезла». На самом деле она исчезла очень, очень давно.
На протяжении многих столетий правящий слой России был жестко связан с внешней по отношению к ней идеологией — сначала византийской, а потом европейской. Это геополитически привязывало Россию к Атлантике. Атлантика (включая Средиземноморье) в контексте «большой истории» могло бы благоустроенно и спокойно существовать именно как сфера влияния Германии как наследницы Империи Гогенштауфенов. Чрезмерная вовлеченность России в «концерт европейских держав» (отчасти оправданная при Петре I необходимостью сопротивления английской экспансии), законодательно закрепленная Поправкой Александра I от 1820 г. о том, что наследник Престола должен происходить только от «равнородного брака», привязавшей Россию к Виндзорам и Гессенскому дому (ранее это был только «новый обычай», а до Петра I, прежде всего, при Рюриковичах, Цари женились на представительницах русских родов), связывала государство с европейскими интересами в ущерб собственно русским. Однако, последний из Романовых Николай II (хотя и тоже женатый на гессенской принцессе) с самого начала своей деятельности стремился быть «евразийским» — действительно «Тихоокеанским» Императором, в духе идей М.В.Ломоносова и Д.И.Менделеева («К познанию России»). Освоение Сибири (переселение миллионов русских семей, строительство Транссиба, которым мы пользуемся до сих пор, а также КВЖД), Северного Ледовитого океана, Туркестана и даже Тибета, Внутренней Монголии и Синцзяня — вот основные направления его политики, начатые с посещения Японии еще даже до восшествия на престол.
Однако подавляющее большинство политических сил — причем, от «черносотенцев» до социалистов, по разным причинам — было за участие в «европейском концерте». Приверженцем «европеизма» был и реформатор П.А.Столыпин. В феврале 1914 г. член Государственного Совета П.Н.Дурново представил Государю записку, направленную на углубление евразийской политики Империи и разъяснение ненужности войны с Германией. П.Н.Дурново дал главам своей записки следующие заголовки: «1) Будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав. 2) Трудно уловить какие-либо реальные выгоды, полученные Россией в результате ее сотрудничества с Англией. 3) Жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются. 4) В области экономических интересов русская польза и нужна не противоречит германским. 5) Даже победа над Германией сулит России крайне неблагоприятные перспективы. 6) Борьба между Россией и Германией глубоко нежелательна для обеих сторон, как сводящаяся к ослаблению монархического начала. 7) Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой трудно предвидеть. 8) Германии в случае поражения предстоит перенести не меньшие социальные потрясения. 9) Мирному сожительству культурных наций более всего угрожает стремление Англии удержать ускользающее господство над морями» (Цит. по С.С.Ольденбург. Указ. соч.).
П.Н.Дурново указывал, что ни Познань, ни Восточная Пруссия, как области, «населенные поляками», ни Галиция с ее стремлением разжечь малороссийский сепаратизм, Империи не нужны — это выход за ее естественные рамки, за пределы «месторазвития», как позже говорили кн. Н.С.Трубецкой и П.Н.Савицкий. В случае войны Россия неизбежно попадет в кабалу к кредиторам-союзникам, т. е. к банкирам, принадлежащим к тому же самому «Финансовому Интернационалу», в стране начнутся революционные выступления, сдержать которые будет невозможно. В итоге П.Н.Дурново заключал: «Тройственное согласие — комбинация искусственная, и будущее принадлежит не ей, а несравненно более жизненному тесному сближению России, Германии, примиренной с нею Франции и связанной с Россией строго оборонительным союзом Японии. При этом само собой разумеется, что и Германия должна пойти навстречу нашим стремлениям. и выработать совместно с нами условия нашего с нею сожительства».
Это было — как и ранее Бьёрский договор — первой в ХХ веке попыткой установления Континентального союза. Вторая имела место в 1939 г. Обе они кончились ничем. Как сказал 21 июня 1941 года знаменитый германский скульптор Арно Брекер Мартину Борману, «небытие одержало победу над бытием».
Мы должны помнить, что ипатьевский подвал начался гораздо раньше — в «романо-германском (а, точнее, „романо-британском“ — В.К.) плену», о котором писал кн. Н.С.Трубецкой, находилась вся Россия, но также и Царская Семья, и революция для них стала только перемещением из «общего режима» в «строгий». Действительно, судьба Царя и судьба страны неразделимы.
«Ловушкой» для Императора Николая II стали Балканы. Согласно Берлинскому договору 1878 года, освободившиеся от турок Босния и Герцеговина отходили к Австро-Венгрии, претендовавшей — в лице самих Габсбургов — на роль защитников славян и собирателей славянских земель — от Кракова до Хорватии и Словении; во многом в противовес России. При этом русское «общество», в том числе либеральное, все более сочувствовало «славянскому делу», что вызвало острую критику, например, Константина Леонтьева, видевшего в европейских славянах буржуа и носителей «всемирно разрушения». Леонтьев, сам будущий инок, утверждал в то же время, что аргументы в пользу защиты Православия в отношении западных славян более не действуют, и отдавал открытое предпочтение турецкой Османской Империи. К последней четверти XIX века Белград убеждал Александра III в необходимости передать Боснию и Герцеговину сербам с целью превращения сербской монархии в самостоятельную морскую державу «королевство Югославия».
В первое десятилетие ХХ века Османская империя стала вновь заявлять свои права на Балканы, а после «младотурецкой революции» 1908 г. возобновила эти притязания с новой силой. 10 марта 1909 г. Сербия отказалась признавать аннексию Боснии и Герцеговины. 17 марта 1909 г. Совет министров России принял решение о том, что Российская империя не готова к войне с Германией и Австрией на двух фронтах, и Россия признала аннексию, а 31 марта 1909 г. это сделала и Сербия. Патриотические круги Сербии не приняли соглашения и действовали в пользу создания Великой Сербии, объединяющей всех южных славян. Боевыми отрядами сербских патриотов была организация «Черная рука», которую возглавлял полковник Драгутин Дмитриевич. Главной мишенью «Черной руки» стал наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд, целью которого после прихода к власти было превращение Австро-Венгерской Империи в австро-венгро-славянскую. Однако «Черная рука» была непосредственно связана с масонскими кругами Франции, все с тем же «Великим Востоком».
Парадоксальным образом не могущие не быть исполненными обязательства перед Виндзорами совпали со старинными обетами Русских Царей.
Не желавший войны Николай II не мог не выступить на защиту православных народов. В рамках той же самой исторической парадигмы (под другой идеологической оболочкой) советские правители принимали на себя обязательство «защиты идеалов социализма» во всем мире. Речь действительно идет о «миссии судьбы» (под разными именами). Выступление на Балканах было связано также и с во многом искусственной схемой «византизма», идеей «освобождения Константинополя», также бытовавшей в рамках «православной миссии», но стоившей Русской Церкви разрушения самого Русского Православия и раскола XVII века, а России — губительного конфликта с исламским миром в интересах все того же атлантико-средиземноморского Запада — вплоть до сего дня.
Поразительно, но «либеральная общественность» России, давно уже утратившая в Православии вкус к «деланию заповедей», с поразительной легкостью поддерживала «политическое православие» того времени и «путь в Европу» через Средиземноморье. Ее манил Константинополь и Иерусалим. С.С.Ольденбург писал: «Издавна Россия считала себя преемницей Византии и покровительницей остальных славянских народов. Она могла сама видоизменить свою политику и сознательно перенести свой центр на Востоке. В этом отношении правительство даже шло впереди общества, которое никогда не понимало всего значения дальневосточной политики Государя (выделено нами — В.К.). Так называемое „передовое“ общественное мнение оставалось ближе к традиции середины ХIХ века. Особенно за последние годы, после боснийского кризиса, интерес к Ближнему Востоку (выделено нами — В.К.), к балканским славянам распространился и на широкие слои интеллигенции». Той самой, которая была настроена антимонархически, прозападно и пробуржуазно (в точности, по К.Н.Леонтьеву) и интересы которой совпали с интересами и Фининтерна, и Британии. И Государь принял решение — против себя самого. Отвечая на просьбу сербского королевича-регента Александра, он 14 июля написал: «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии».
31 июля в России объявлена всеобщая мобилизация в армию. В тот же день Германия предъявляет России ультиматум: прекратить призыв в армию или Германия объявит войну России. Франция, Австро-Венгрия и Германия проводят мобилизацию. Германия стягивает войска к бельгийской и французской границам. А уже 1 августа Германия объявляет войну России и в тот же день вторгается в Люксембург. В последние месяцы на Восточном фронте происходят три важнейшие сражения между русской и германской армиями — Восточно-Прусская, Лодзинская и Варшавско-Ивангородская операции. Они не решили исхода войны, но заставили Тройственный Союз всерьез обратиться к Восточному Фронту. Стало ясно, что традиционный германский блицкриг, на который рассчитывали немцы («план Шлиффена»), невозможен. В октябре 1914 года Антанте джихад объявляет Турция, а в ответ 2 ноября Россия объявляет Турции войну. На русском горизонте вновь возникает призрак Константинополя — и Иерусалима, о заселении которого мечтает митрополит Антоний (Храповицкий), будущий глава Русской Зарубежной Церкви.
В 1915 году Германия, в число планов которой входил также и контроль над проливами (позже одной из причин разрыва Гитлером Пакта Молотова-Риббентропа также были его разногласия со Сталиным по тому же вопросу), решает нанести основной удар на Восточном Фронте, пытаясь вывести Россию из войны. Зимой 1914−1915 гг. шло сражение между русскими и австрийцами за перевалы в Карпатах. Тогда же австро-венгерская администрация начинает массовое уничтожение карпатских русинов в концентрационных лагерях Талергоф и Терезин (т.н. «уничтожение живой соломы») — затем эту идею будет пропагандировать Н.И.Бухарин, а от него позаимствует и Гитлер. Первая партия русинов была привезена в Талергоф уже в сентябре 1914 г., всего было уничтожено около 60 тыс. человек.
В мае 1915 г. объединенным германо-австрийским силам удалось прорвать русский фронт в Галиции — началось общее стратегическое отступление русской армии из Галиции и Польши. 23 августа 1915 г. Император принял на себя звание Верховного главнокомандующего, назначив Великого князя Николая Николаевича командующим Кавказским фронтом, а Начальником штаба ставки — генерала М.В.Алексеева. С этими назначениями связано начало формирования антимонархического заговора в армии, у истоков которого среди прочих стоит именно генерал М.В.Алексеев. Одновременно в Петербурге и Москве начинает формироваться широкая антимонархическая (и при этом проантантовская) коалиция с участием руководства Думы, начинается газетная травля и шельмование лиц, которые до начала войны были против нее (Императрица Александра Феодоровна, Г. Е.Распутин, П.Н.Дурново). Все это искусно дирижируется английским послом Джорджем Бьюкененом, ставившим перед своими партнерами две цели — изменение в России государственного устройства и одновременно победоносное завершение войны с Германией.
«Завязнув» на Восточном фронте, германское командование решило в 1916 году начать большую кампанию на западе. 21 февраля немцы начали наступательную операцию в районе крепости Верден. Битва продолжалась до 18 декабря 1916 года. Французы и англичане потеряли 750 тыс. человек, немцы — 450. В ходе Верденского сражения впервые в массовом порядке с обеих сторон стала применяться авиация. 3 июня 1916 года началась наступательная операция русской армии, получившая название Брусиловский прорыв, нанесшая массовые потери германским и австро-венгерским войскам (1,5 млн. чел.). При этом, что Нарочская и Барановичская операции русских войск закончились безуспешно.
После долгих колебаний союзники — еще в середине марта 1915 г. — признали за Россией право на обладание проливами и Константинополем. На осень 1916 г. планировалась Босфорская операция под командованием сухопутными силами — генерала А.А.Свечина и военно-морскими силами — вице-адмирала А.Ф.Колчака (между прочим, убежденного республиканца). В конце 1916 года (1 декабря) Император обратился к Армии и Флоту с приказом из трех пунктов: восстановления русских «этнографических границ», достижения обладания Царьградом и создания из прежних трех польских разделенных территорий «свободной Польши». Англия подписала соглашение об этом, одновременно продолжая антимонархическую работу в Думе (через «Прогрессивный блок»). В феврале 1917 года началась революция. «Великая мечта (выделено мною — В.К.) России, которая была так близка к воплощению, снова стала недосягаемой», — писал историк, исследователь «Царского дела» П.В.Мультатули.
Главным итогом войны, безусловно, было свержение последнего Русского Императора Николая II. П.В.Мультатули пишет: «История знает множество мифов. Эти мифы бывают иногда настолько живучи, что их воспринимают за истину. Мифы эти, конечно, создаются конкретными людьми ради конкретных целей, но затем они начинают жить сами по себе, и бороться с ними бывает крайне нелегко. К числу таковых лживых мифов принадлежит утверждение, что 2-го марта 1917 г. Император Николай II добровольно, или под нажимом обстоятельств, отрекся от царского престола». В последнее время этот «миф» все более ставится под сомнение работами исследователей, таких, как П.В.Мультатули, А.Б.Разумов и др.
А.Б.Разумов, отталкиваясь от уже общеизвестного факта, что акт «отречения» подписан карандашом (что заведомо делает его недействительным по тогдашним российским законам, где, к тому же, не предусмотрено и само «отречение»), доказывает далее, что «отречение» Государя, как и затем Великого Князя Михаила Александровича, написаны не их рукой. Текст «отречения» Государя напечатан на машинке, а «отречение» Великого Князя написано рукой министра Временного правительства В.Д.Набокова (отца известного писателя). А.Б.Разумов сравнил подписи Царя на экземплярах «манифеста» и установил, что они идентичны и скопированы с подписи Николая II под приказом о принятии им Верховного командования в 1915 году. И, наконец, по утвердившейся версии, Государь отрекся 2 марта 1917 года. Но уже 1-го марта в ряде газет был опубликован текст «отречения» в виде «манифеста». А.Б.Разумов установил, что весь текст является фальшивкой: он составлен генералами Алексеевым и Лукомским при помощи заведующего канцелярии Ставки Н.А.Базили. На естественный вопрос о причинах того, что в дальнейшем сам Николай II не дезавуировал эти фальшивки, П.В.Мультатули высказвает предположение, что «в марте 1917 года Государя шантажировали чем-то более важным, чем даже жизнь горячо любимой Семьи. Сейчас, конечно, трудно гадать, в чем заключался этот шантаж, но можно сказать однозначно, что речь шла о будущем России и победе в Мировой войне».
В любом случае «2 (15) марта 1917 года в Пскове произошла чудовищная и не имеющая примеров в истории измена, измена верхушки русского общества и генералитета своему Царю, Верховному Главнокомандующему в условиях страшной войны, в канун судьбоносного наступления русской армии». Ко всему прибавилось то, что первым приветствовал переворот Священный Синод Православной Российской Церкви, на которую единственную опиралось Царское Самодержавие в своей легитимации (в том числе и в легитимации начала военных действий). Не надо думать, что речь шла о «трусости» или «подлости», — вовсе нет, епископат высказывался по вполне идеальным соображениям. «Автократор перестал существовать, пусть же Великий Пантократор возьмет нас в Свой Отеческий покров и создаст Себе храм в честь и славу Имени Своему», — говорил знаменитый епископ Андрей (кн. Ухтомский). Епископ Андрей даже писал в дневниках: «Что же я говорил своим монархистам? Что я мог сказать им на основании Священного Писания? Я говорил, что в Священном Писании есть целая отдельная „Книга Судий“, описывающая идеальную республику. А когда древние иудеи вместо этих благочестивых судей пожелали иметь своего царя, то это вызвало гнев Божий». Значит, и у нас должна быть республика", — делал вывод епископ Андрей.
Некоторые высказывались более «прагматично», как, скажем, епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) на собрании кадетской партии: «Господа, я всегда уважал и уважаю английскую конституционную монархию (выделено нами — В.К.) и считаю этот образ правления наилучшим, но не для нас, не для нашего государства. И потому я — за Российскую республику».
Первая мировая война, показавшая, как всегда в таких случаях, массовый героизм русских солдат, самоотверженность и готовность стоять за Веру, Царя и Отечество, обрушила Россию, и это следует признать ясно и недвусмысленно. Медленное восстановление страны началось только после 1924 года. Архитекторы «нового мирового порядка» странным образом не предусмотрели «фактор Сталина», основными направлениями внешней политики которого было как раз восстановление того, что было утрачено в результате войны и последовавшей за ней революции. Россия возродилась, но совершенно иным, с иными основаниями и мотивировками, образом, и, пережив «малую смуту» 90-х, сегодня снова стоит на распутье.
