Гопота казанская

«Нескучный сад» не раз рассказывал о служении священников в тюрьмах. Но батюшкам приходится заниматься и теми правонарушителями, которые пока на свободе. Один из самых сложных в криминальном отношении городов современной России — Казань. Что может сказать священник молодежи из уличных банд? Наш казанский корреспондент Марк ШИШКИН знает эту сторону жизни родного города не понаслышке.

Криминальная топография

Казань — исторически сложившаяся культурная столица Поволжья. И одновременно — столица самой развитой криминальной субкультуры в России. Река Казанка делит мой город на две равновеликие части. Семь районов образуют его административную карту. Но все эти деления мало заметны в жизни рядового казанца. На правом берегу Казанки те же пафосные сталинки, безликие и уютные хрущевки, панельные девятиэтажки, что и на левом берегу. Тот же гул машин на больших и шелест американских кленов на маленьких улицах, те же дворы, те же двуязычные вывески «Ашамлыклар — Продукты» и «Икмек — Хлеб». Только центральный район, нареченный в честь погибшего в 18-м году большевика Мулланура Вахитова, отличается от прочих, потому что хранит остатки старой губернской, университетской Казани. Однако и пятнадцать лет назад, и сегодня на жизнь Казани накладывается еще одна, совершенно иная карта. Кто же не слышал про Жилку и Калугу, Суконку и Низы, Первые Горки и Грязь, Хади-Такташ и Борисково? Эти топонимы стали названиями различных уличных группировок.

«Еще в 1924 году в Казани был воровской съезд, но в форме организованных сообществ казанский криминалитет проявился только в середине шестидесятых годов, — рассказывает Александр Леонидович САЛАГАЕВ , доктор социологических наук, директор Центра аналитических исследований и разработок, эксперт ООН. — На заводе „Теплоконтроль“ Сергей Антипов организовал секцию, которая занималась боксом в подвалах. Спортивная секция очень скоро переросла в банду „Тяп-Ляп“ и вышла на улицу. Для того чтобы завоевать авторитет на „Теплоконтроле“, Антипову пришлось убить местного лидера Даньшина. Последний был типичным вором старой формации, он играл на баяне, любил петь и так далее, тогда как для Антипова была характерна агрессивность, стремление подавить всех окружающих, проповедь культа силы. 31 августа 1977 года произошла развязка. Была стрельба, в которой погиб местный житель — старик, потом подъехал милицейский патруль, и бандиты ранили милиционеров. Если до этого на действия „Тяп-ляпа“ власти смотрели как на хулиганские и привлекали к ответственности по отдельным делам, то теперь возбудили дело против всей группировки. Двоих приговорили к расстрелу, остальным дали очень большие сроки.

С начала восьмидесятых пошли массовые драки — двести человек на двести, захват и дележ территории, было создано более ста группировок с более чем десятью тысячами участников. В 1993 году состоялся криминальный сход, где лидеры группировок приняли закон: „асфальт не делим“, и уличная активность сменилась активностью коммерческой. Существование больших группировок стало нецелесообразным, и они разбились на небольшие бригады. Бригада вела какой-то бизнес, организовывала и охраняла автостоянки, обкладывала данью торговцев на рынках, держателей киосков и весь нарождающийся бизнес от мелкого до самого крупного. Вот в таком виде это явление существует до сих пор.

В казанских группировках мы видим разветвленную мафиозную структуру и почти армейскую дисциплину. Тюремная культура была привнесена туда, потому что многим группировщикам давали небольшие сроки за уличные драки. Освободившись через два-три года, они приносили тюремный опыт в свои сообщества. Ритуалы вступления в группировку, изгнания оттуда и опускания — чисто тюремные».

«В церковь заходят разные люди…»

Как относится к проблеме особой крименогенности города казанское приходское священство? Об этом мы расспросили священника Владимира ПОНОМАРЕВА , сотрудника отдела Казанской епархии по работе с заключенными, клирика храма Святой Великомученицы Варвары.

— Отец Владимир, приходят ли в Церковь и обращаются ли к священнику люди из казанских криминальных группировок?
— Хотя их нельзя назвать прихожанами в полном смысле слова, но, по моим личным наблюдениям, десять из ста участников группировок раз в год прибегают к таинству исповеди. Часто приходят молодые группировщики. Многие криминальные лидеры, руководившие группировками в конце восьмидесятых — начале девяностых, отошли в мир иной во время передела Казани, многие являются спившимися или сколовшимися людьми, многие отошли от криминальных дел, но те, что раньше находились на третьих ролях, сейчас воссоздают вокруг себя ту структуру, которая существовала еще с начала восьмидесятых: с делением по возрасту, по обязанностям и так далее. В группировках явно противозаконными делами занимается, как правило, младшее звено.

— Что приводит этих людей в храм?

— Как я уже сказал, всю тяготу преступлений в группировках несут на себе молодые люди 18−25 лет. Именно они в основном отбывают сроки заключения за грехи своих лидеров. Если лидеры решают все в дорогих офисах и на бумаге, то на долю этих «бойцов» приходятся убийства, грабежи и бандитизм. Иногда молодой человек прозревает и видит, что его друзья и знакомые получают огромные сроки за совершенные преступления и его самого ждет то же самое. Что большая часть «заработка» уходит на так называемый общак, на содержание лидеров и еще непонятно на какие цели. Что его жизнь может оказаться на кончике иглы и что от его дел страдают его же близкие. Тогда он решает порвать с группировкой, и здесь ему очень может помочь Церковь и конкретный священник. Многие приходят в храм от безысходности, когда в жизни ничего не получается. Ведь кто такой участник группировки? Это прежде всего гордый человек, стремящийся достичь счастья неправедным путем. Конечно, многие состоявшиеся лидеры группировок стараются сейчас представить себя законопослушными, благополучными гражданами, но путь этот все равно неправеден, и в нем нужно каяться.

— Если ребенок, отрок, юноша воспитывается в воцерковленной семье, может ли он быть вовлеченным в эту структуру?

— Вполне вероятно. Особенно если он видит в жизни родителей примеры холодности к вере, лицемерия, он может оказаться там хотя бы из-за той ветрености, которая свойственна юности. Постепенно он может попасть в такие дебри, что обратной дороги уже не найти. Но сначала всех манит определенная романтика. Поэтому лично я дома пытаюсь объяснить своему ребенку, что это сладкий-сладкий путь греха, который привлекает и тешит гордыню, но плоды его всегда горькие, а зачастую это просто смерть духовная и телесная. Грехи присущи любому человеку, но в группировках грех поставлен на поток и возведен в образ жизни, вот это и страшно.

— Может ли что-то измениться в лучшую сторону?

— Я думаю, может, но только при усилении государства. Победить организованную преступность в принципе нельзя. Пока есть человек, будет грех, но ее можно снизить до минимального уровня. Люди, живущие не по закону, были и будут всегда, но, когда они становятся конкурентами государства, общество от этого только теряет.

— Что может в этом вопросе священник? Слушаются ли его слов участники группировок?

— Не секрет, что в церковь заходят разные люди, явные грешники и явные праведники, но Господь пришел прежде всего к тем, кто наиболее нуждается в Его помощи. Я знаю не один случай, когда слово священника отвело людей от жесткости. Сколько раз именно слово Церкви расценивалось как последнее в судьбе какого-то человека, который нашкодил — и по понятиям группировок, и по мирским законам, — но его хотя бы не убили, а только побили.

Как ни странно, группировщики считают, что серьезно относиться к Церкви естественно для них, как и для других людей риска, например военных. Но нельзя сравнивать воина, который рискует жизнью ради отечества, и бандита, который рискует ради денег. Нужно внушать этим людям, что они стоят на опасном пути. Вот это задача священника и в целом всей Церкви.

— Можно ли священнику принимать пожертвования от бандитов?

— Мы не имеем права задавать вопрос каждому человеку в кожаной куртке и на «Мерседесе»: «А вы не бандит?» Но если это известный всему городу криминальный деятель, принимать от него деньги на алтарь не стоит. Если он хочет пожертвовать, то пусть лучше жертвует на детский дом или, следуя евангельскому Закхею, пусть тому, кого обидел, возвратит вчетверо. Когда есть стопроцентная уверенность, что на деньгах кровь и слезы, священнику лучше отказаться от них, и Господь вознаградит его даром намного большим.

— До каких пор священник может идти на компромисс с представителями криминального мира, когда они обращаются к нему?

— Чтобы сказать жесткое слово о делах человека, священник сам должен держаться высокой жизни, а если священник живет не по совести, он, будучи искренним, не может этого. Просто ругать явного грешника, который ни людей, ни Бога не боится, бессмысленно. Ему нужно спокойно и методично объяснять, что путь его пагубен. Первая задача священника состоит в том, чтобы привести его к осознанию своей греховности, что вот он спокойно сидит и кофе пьет, а кого-то пять минут назад обокрали, и он сейчас плачет. И только когда придет к нему понимание того, что «я грешник», можно показывать пути исцеления жизни. Но бывают моменты, когда священник должен однозначно сказать: «Уважаемый прихожанин, я не хочу участвовать в ваших личных делах, это явный грех, и я вам благословения на это никогда не дам. До свидания, двери храма для вас всегда открыты».

http://www.nsad.ru/index.php?issue=18§ion=10 009&article=363