 |
| Вера-Эском | Иеромонах Ростислав (Якубовский) | 24.01.2006 |
Желание встретиться с ним у меня возникло в связи с любопытной и, в каком-то смысле, забавной новостью. Оказалось, что в монастырской усадьбе, открытой примерно в ста километрах от города, близ финской границы, отец Ростислав затеял создание страусиной фермы. Тема «Церковь и земля» всегда интересовала нашу газету. Очень важно, когда монашество не только духовно окормляет мир. Разведение страусов — дело, конечно, довольно экзотичное, но не менее удивительны сады Валаама с их разнообразнейшей флорой. Монашество у нас традиционно вело «разведку боем» в сельскохозяйственном делании, осваивало какие-то новые технологии. Сейчас эта практика возобновляется. И вот, прохожу мимо сфинксов на набережной Невы, оттуда до обители рукой подать.
Реставратор
Название этой главки имеет некоторый подтекст. Речь идет не только о реставрации храмов, но и о той «России, которую мы потеряли». Как и во время войны, Церковь в наше время оказалась тем главным звеном, которое связывает наше прошлое и будущее.— Вы родились в религиозной семье? — спросил я отца Ростислава в начале разговора.
— Нет, Библия мне попалась в руки уже в зрелом возрасте, после армии. Крестился я в 86-м году у отца Димитрия Смирнова в Москве. А вплоть до этого времени занимался поисками, так сказать, смысла бытия. Отец у меня закончил Академию художеств в Петербурге, всю жизнь рисовал, передал интерес к живописи и мне. Впоследствии это мне пригодилось. Кроме занятий реставрацией, я и сам писал иконы. В 92-м году пришел сюда, на подворье, с твердым желанием встать на путь монашества. В 96-м году я был пострижен в мантию, потом рукоположен в иеромонахи в Свято-Даниловом монастыре и отправлен сюда в новом качестве — настоятелем.
— Насколько ваши представления о монашестве совпали с реальностью?
— Разумеется, я читал святых отцов, как только выпадала возможность. Например, когда работал охранником в одном учреждении — сутки через трое. В советское время у интеллигенции было несколько таких популярных профессий: охранник, кочегар, пожарник. Что сказать о современном монашестве на постсоветском пространстве? Ситуация, действительно, сложная. Монастыри создаются на ровном месте, людей туда берут почти без разбора. Не от хорошей жизни, конечно. Опыта очень мало. Общество больно, и неоткуда взяться избытку духовно здоровых людей. Но постепенно та поросль, которая есть, должна окрепнуть, пустить корни. Воссоздание традиций — дело не одного года или даже десятилетия.
— Те, кто приходил в монашество в начале 90-х годов, отличаются от нынешних?
— Да… была такая волна, когда многие попадали в монастырь, чтобы обнаружить — там они не на своем месте. Был сильный душевный протест против атеизма, безбожия, но этого мало, чтобы стать иноком, где главные достоинства все-таки — послушание, терпение. Это обычно выясняется, когда проходит первоначальная ревность, толкающая на подвиги сверх меры. И тогда наступает момент истины. Я знаю случаи, когда люди возвращались из монашества в мир, заводили семьи. Тут, наверное, была вина некоторых духовников, архиереев, которые слишком поспешно постригали людей в монашество. Есть примеры легкомысленных благословений. Сейчас как-то все стабилизировалось и таких случаев стало меньше. Думаю, пройдет какое-то время и у нас сложится та крепкая иноческая жизнь, которая существует в Греции, где нет метаний из стороны в сторону. Во время бурления всегда возникает пена, а потом она оседает, но что-то настоящее все равно остается.
— Как сейчас обстоят дела на подворье?
— Слава Богу. Единодушие среди братии большое, и все идет на лад. Создали серьезную иконописную школу, одну из лучших в России. В храме отреставрировали центральный алтарь и центральный купол, полы перестелили, очень дорогостоящее было мероприятие. И много чего еще сделали.
— Дефолт 98-го года сильно ударил по работам?
— У нас нет накоплений, так что никак не ударил. Дефолт вообще был великим благом для страны. Иначе нас ждал медленный конец. А так — промышленность заработала, внутренний рынок активизировался.
— По поводу вашего загородного хозяйства хочу спросить: вы прежде занимались сельскими работами, имели какой-то опыт?
— Нет, никакого опыта у меня не было. Но подворье наше находится в центре города, который мало располагает к тому, чтобы братия могла вести полноценную монашескую жизнь. Поэтому мы решили взять землю в тихом красивом месте на берегу озера — оно находится ближе к Выборгу, в поселке Сосновый Бор. Там у нас около 200 гектаров земли, нет шумных соседей, все располагает к тихому, мирному житию. Возводятся постройки, закупается техника. Хотим добиться сочетания богослужебной жизни с трудовой, наладить правильное, органическое земледелие. Хозяйство строим на хорошем уровне. Например, коровник у нас с автоматической уборкой навоза. Оборудование привозим из Скандинавии, пусть и бывшее в употреблении, но качественное. Ищем его на аукционах. В этом помогают друзья монастыря из Финляндии, Норвегии, Швеции. Перенимаем там опыт, сами учимся и других уже можем кое-чему научить. Пятнадцать коров у нас, три лошади, пчелы, которых Юрий Алексеевич разводит — в прошлом астрофизик, но на крупных пасеках ему тоже приходилось работать, он вообще в разных областях профессионал. Замечательный человек.
— Вам помогают лютеране?
— Больше всего помощи мы получаем от православных из Финляндии, у нас очень хорошие связи с приходом, который принадлежит к нашей Церкви. Раньше я часто бывал у них в гостях, сейчас в основном ездят мои помощники.
— Православные финны отличаются от русских?
— Наверное, православные во всем мире одинаковы. Ну, разве что финны эмоционально сдержаннее. Поскольку у них все более или менее устаканилось, людям хочется помочь тем, кому труднее. Мы молимся за наших благодетелей. Это самые разные люди. Вот, например, Харитон Иванович. У него русские корни, хотя родился он и всю жизнь прожил в Финляндии. Его там все знают. Очень деятельный человек. Был владельцем нескольких ресторанов, а потом построил очень красивый монастырь и сам в него ушел. Очень известная личность у себя в Уппэ, во крещении Владимир, он много занимается благотворительностью. Я не помню их фамилий, мы всегда без фамилий общаемся, у нас сложились очень хорошие отношения.
— С чего началось ваше увлечение — разведение страусов? Чья была идея?
— Моя. Я часто генерирую идеи (в этом месте батюшка рассмеялся — В.Г.). Страус — красивая птица, не боится морозов. Есть много ферм по всей Скандинавии. Мы видели их в Финляндии, а птенцов привезли из Швеции. Всего у нас десять африканских страусов и две страусоподобные птицы — эму. Неправильно, когда все занимаются одним и тем же, толкутся, мешают друг другу. Нужны разные направления в сельском хозяйстве. Вот уже около четырех лет мы этим занимаемся. Есть у нас и инкубатор. В следующем году получим полноценные яйца — оплодотворенные. У страусов практически все годно для использования: кожа, мясо, яйца и перья для украшения. Пока об отдаче говорить рано. Эти птицы живут, говорят, до семидесяти лет. Но даже если эта цифра завышенная и сократить ее наполовину, птицы у нас еще молодые.
Традиции просвещения
По ходу беседы с отцом Ростиславом я попросил его рассказать о богословском институте при Оптинском подворье. Батюшка в ответ предложил мне поговорить с директором института — отцом Аркадием Северюхиным. Что я и сделал. Воспроизведу наш разговор с отцом Аркадием, прежде чем вернуться к разговору о монастырском хозяйстве в Сосновом Бору.— Как давно существует ваш институт?
— С 1999 года, а богословские курсы возникли на пять лет раньше. Вернее, возобновились. Василеостровские курсы существовали здесь какое-то время после революции, причем уровень был достаточно высоким, с желающими занимались преподаватели Духовной академии. И вот мы взялись возрождать традиции просвещения соотечественников.
— Вы тоже преподаете в академии?
— Да, в академии и семинарии, специализируюсь на сравнительном богословии и сектоведении.
— Сколько длится у вас обучение, кого готовят в вашем институте?
— Учеба длится четыре года. Если кто не успевает, может еще год потратить на написание диплома. Основные направления — богословие, иконопись, золотошвейное дело, даются навыки реставрации.
— Это то, что вы и намечали?
— Развернуться мешает острая нехватка помещений, значительную часть подворья по-прежнему занимают коммунальные квартиры, которые нам расселить своими силами не удается. Но все равно выпускаем каждый год высококвалифицированных специалистов.
— Насколько им удается потом реализовать себя, найти работу?
— У иконописцев никаких проблем с работой нет. Возрождающихся храмов много, нужно возобновлять убранство. Кстати, мы ориентируем студентов на иконопись в византийском, древнерусском стиле. Сейчас у Церкви есть возможность вытеснить на периферию тот латинский стиль, который в России какое-то время доминировал. Все наши мастера еще во время учебы знают, в какой мастерской будут трудиться. Приходит более двадцати человек каждый год, и ни один голодать не будет — без работы не останется. Квадратный метр живописи стоит сейчас около тридцати тысяч рублей. Если работать, а не баклуши бить, то обогатиться, пожалуй, не получится, но обеспечить себя можно.
— Среди иконописцев больше мужчин?
— Нет, больше женщин. С востребованностью у специалистов по золотому шитью ситуация более сложная, чем у иконописцев. Эстетическое чувство современного человека несколько притуплено, и пока не все понимают, насколько красиво то, что делают наши мастерицы. Но сейчас постепенно возобновляется понимание, что фабричным способом хорошего облачения, такого, чтобы его можно было назвать произведением искусства, не создать. Работают мастерицы здесь же, при подворье, так что мы среди лидеров этого направления церковного искусства не только в Петербурге, но и в России. Была создана совершенно уникальная Плащаница для нашего храма. Ее целая группа вышивала три года. Какая это драгоценность, можете себе представить. На вышитую золотом икону уходит около полутора месяцев. Среди прочего готовятся закладки для богослужебных книг. Главным заказчиком является наше подворье, но есть и заказы со стороны, из других городов, епархий приезжают к нам учиться.
— Чем еще, кроме Плащаницы, порадовала подворье золотошвейная мастерская?
— Вышитыми хоругвями, которые являются редкостью. Элементы облачений священников сделаны вручную по древнерусским технологиям. До недавнего времени подобные работы можно было увидеть только в музеях.
— А насколько востребованы ваши выпускники-богословы?
— Они преподают в воскресных школах, один выпускник стал завучем в православной гимназии. Одна женщина — воспитатель детского дома — специально пришла, чтобы лучше узнать православие и использовать это потом для просвещения детей. Преподавательница вуза, пройдя обучение, впоследствии создала у себя на факультете спецкурс. То есть приходят люди, которые так или иначе уже состоялись и хотят повысить свой культурный уровень.
— Есть ли у вас госакредитация?
— Нет, впрочем, так же, как и у Духовной академии. Но есть договоренность с некоторыми вузами. Студенты приносят туда табель, досдают какие-то предметы и получают дипломы государственного образца, например, по искусствоведению. Сейчас мы увеличиваем часы по тем предметам, которые потом приходится досдавать. Но в принципе ценность образования не в дипломах. Вы можете их десяток принести, однако смотреть будут на то, что вы умеете.
«Хлеб загружай»
Хотелось еще о многом расспросить отца Ростислава, но ему нужно было срочно ехать в хозяйство. Очень хотелось съездить вместе с ним, но на вечер у меня была уже назначена другая встреча, перенести которую не было никакой возможности. Пришлось ограничиться просьбой поговорить в машине, пока она будет пробираться через город. Спустились вниз, где стояли, ожидая отца Ростислава, норвежец, приехавший познакомиться с монастырским хозяйством, и пчеловод Юрий Алексеевич — тот самый, что в прошлом был астрофизиком. Человек он очень добродушный и неразговорчивый, как часто бывает с пасечниками. Какие-то монахи волновались, видя, что машина готова к отбытию, перекрикивались: «Хлеб загрузили?» — «Хлеб загружай».Я спросил у Юрия Алексеевича: «Каким направлением в астрофизике занимались?» Батюшка, услышав вопрос, пошутил: «Болты у телескопа подкручивал». «Занимался ремонтом звезд и планет», — смеется в ответ астроном. На вопрос о меде отвечает загадочно: «Цыплят по осени считают, а пчел по весне». Отец Ростислав, впрочем, выручает: «У нас больше тридцати пчелосемей. Полтонны меда собрали. Исключительный мед, благоуханный». Когда тронулись в путь, я вновь приступил к расспросам батюшки:
— С чего началось ваше хозяйство?
— Земли были брошенные, принадлежали разорившемуся бизнесмену, который в свое время замахнулся на многое, набрал кредитов. Это был верующий человек, в семистах метрах от нас отреставрировал церковь 1907-го года постройки и стал в ней ктитором. Владыка Иоанн любил к нему в гости приезжать, порыбачить на озере. Храм, кстати, был создан при санатории для больных чахоткой, что дает представление о том, какая здоровая там местность. К сожалению, справиться с делами прежний хозяин не смог, и когда мы в 99-м году туда приехали, то застали большую помойку. Там имелось три руинированных постройки, не было электричества. Электричество протянули, отстроились, посадили сад, где у нас растет сейчас пятьсот плодовых деревьев: яблони, груши, сливы, вишни, а кроме того, ягодные кусты. Это и позволило нам пчеловодством заняться.
«Не будем пока загадывать…»
Машина пробирается по питерским улицам с бесконечными светофорами. В какой-то момент батюшка отвлекается от беседы, чтобы созвониться с кем-то. С некоторым удивлением вслушиваюсь в разговор: «У нас кобелек, кобелек… Если возьмем второго кобелька, будет с ума сходить, чувствовать себя ущемленным в правах. Кто-нибудь не уследит, и задерут нашего драгоценного кобелька… Может, снизойдете, дадите нам эту… девочку… Взрослая которая… Домашняя совсем? А-а-а». Выясняется, что страусы не единственная экзотическая идея, «сгенерированная» отцом Ростиславом. Мечтает разводить хороших собак-охранников. Взяли юного представителя какой-то швейцарской породы, я не разобрал какой. Но этим не собираются ограничиваться. Переговоры насчет собачек не задаются, откладываются на другой раз, и мы вновь возвращаемся к беседе.— Кто у вас исполняет основные работы на хозяйстве?
— Сами какие-то азы осваиваем. Для консультаций приглашаем крупных специалистов. Например, грамотно заниматься садом помогает ведущий специалист института имени Вавилова Владимир Васильевич Пономаренко. Состав работников самый разный. Это и бывшие военные, и медики, за страусами больше двух лет ухаживал Анатолий, прежде возглавлявший геодезическую структуру военного флота, плавал по всем морям и океанам. Люди самые разные. Возникнут трудности в миру — приедут, «отлежатся», то есть поработают, а как соберутся с силами, возвращаются в мир. Бывают среди них и те, кто спасается от наркомании. К одному отец как-то приехал — посмотреть, как он у нас. Жил в келье несколько дней и все косо так поглядывал — его это сын или подменили? Парень стал другим человеком.
— Местные жители из поселка у вас работают?
— Тут, конечно, беда. Местные не хотят трудиться даже за зарплату. Многие просто утратили навыки работы, пьют. Но четверо все-таки пришли к нам. Хорошие, непьющие люди: главный тракторист, строитель, садовник и доярка. Но большую часть работ исполняют мужики из Белоруссии, Украины, Узбекистана.
— Мусульмане?
— Да, с узбеками прекрасно живем. К вере нашей относятся очень уважительно, я однажды случайно услышал, как увещевают кого-то из наших — русских: «Почему ты не крещеный? Должно быть что-то святое у человека, обязательно крестись». Всего наемных работников у нас около сорока человек.
— А как с местными жителями отношения складываются?
— Нормально складываются. Нам приходится брать на себя функции государства. Мы асфальтируем дороги, проложили новую линию электропередачи, к которой подключили большую часть поселка. Раньше у них с электричеством было плохо, напряжение все время прыгало.
— Есть ли у вас в Сосновом Бору свой храм?
— Построена деревянная часовня, по-старинному покрытая осиновой щепой. Храм во имя преподобного Амвросия Оптинского начнем поднимать весной. Патриарх уже благословил. А вот когда закончим, пока не могу сказать. Сейчас мы окормляемся в местной церкви — епархиальной, по джентльменскому соглашению с ее настоятелем, что не будем никаких лукавых каверз строить (отец Ростислав смеется — В.Г.). Но это не дело, конечно, через весь поселок ходить. Все должно быть в одной ограде.
— Как у вас складываются отношения с епархией? Ведь монастырь — ставропигиальный.
— Епархия хорошо к нам расположена. Мы многим храмам помогаем, распределяя гуманитарную помощь — одежду, продукты. Епархиальной больнице не раз передавали медикаменты, медицинское оборудование, которое нам пожертвовали в Финляндии.
— А насколько прочна ваша связь с Оптиной?
— Какая связь может быть у подворья с монастырем? В материальном отношении помогаем мы ему, в духовном — отец Илий к нам ежегодно приезжает на праздник Успения. Все время интересуется нашим храмом, хозяйством. Он мой духовный отец.
— Что было самым трудным при создании хозяйства?
— Очень трудными были первые три года, пока не сформировался коллектив. Попадались не очень ответственные люди, не очень хорошие. Хотя, возможно, мы меры бедствий не исчерпали и все еще впереди.
— Какая-то существенная отдача есть?
— Молоком мы полностью обеспечиваем и тех, кто на хозяйстве, и все подворье в Петербурге, где за стол садится каждый день до 150 человек. Ведь одних реставраторов у нас 40 человек. Кое-что даже продаем. Еще кое-какие продукты свои. Цель у нас изначально была не совсем материальная, не было желания обогатиться. Мы хотели создать такое место, где приятно и работать, и молиться, чтобы людям оттуда не хотелось уезжать, а самым страшным наказанием было указание на дверь. В общем-то, слава Богу, все идет как должно, многим удалось помочь. Может быть, из всего этого что-то разовьется со временем, не будем пока загадывать, что Господь нам уготовил.
Владимир ГРИГОРЯН
http://www.vera.mrezha.ru/508/4.htm
