 |
| Русское Воскресение | Юрий Лигун | 18.02.2009 |
10 сентября 2008 года наш поезд благополучно пересек украинскую границу и в 11.15 по Москве приехал в Белгород. Симпатичная белокурая пограничница изучила мой паспорт и вдруг спросила ангельским голоском: «Юрий Аркадьевич, а в каком году вам исполнилось 45 лет?» Пока я судорожно высчитывал, она с улыбкой смотрела на меня, и от этой улыбки вдруг засквозило между лопатками.
— В 1999-м… - наконец выдавил я, уже подсознательно понимая, что вопросик-то серьезный.
— А почему в 99-м вы не вклеили фотографию?
— Ой! — сказал я, а что еще я мог сказать? Не объяснять же, что при получении нового украинского паспорта в 1997-м, когда мне было 43, я посетовал в паспортном столе, мол, что же через два года фотку менять? На что меня успокоили: да, конечно, нет и эта сойдет, пока не помрете.
Короче, несмотря на все попытки ублажить белокурую (деньги, предъявление официального приглашения, улыбки и т. п.), меня сняли с поезда и препроводили в конуру пограничной службы. А конуру, потому что граница находилась в подъезде какого-то трехэтажного строения. И вся жизнь проходила на лестнице. На верхней площадке — начальник. На нижней — два разнополых пограничника, сейф и компьютер, на подвальной — курилка. Больше всего повезло туалету — он комфортно расположился на вокзале.
Все арестованные стояли в лестничных пролетах, что символизировало четко отлаженный конвейер, который все время был в движении.
Однако я упустил существенный событийный узел, вернее, локоть. Когда с сопровождавшим меня погранцом мы быстро шли от вагона к его конуре, я каким-то непостижимым образом на совершенно ровном месте споткнулся и приложился к шершавой бетонке перрона. В результате — ободранное правое колено (я был в шортах, так как штаны надеть не успел) и выбитый левый локоть (кстати, до сих пор не знаю — ушиб, вывих или перелом, но очень больно).
И вот с опухшим локтем и повышенным сахаром в крови я простоял на лестнице три с половиной часа! Первые полтора было легко, ибо за меня боролись. Я позвонил секретарю конкурса, она сообщила Ганичеву (Председатель Союза писателей России), он поднял на ноги местную администрацию — и ноль! Погранцам нужна была команда либо генерал-майора, либо губернатора, но их телефоны молчали. А чего б им не молчать, ведь было ясно, что в ту ночь погранзастава будет переполнена, ибо вечером (я об этом узнал потом) наш президент очень резко выступил в адрес России, обозвав ее оккупантом и пригрозив ужесточением пограничного режима.
Вот таким образом несколько десятков граждан «незалежно i «с разных поездов попали под раздачу. Причем я числился в разряде самых злостных, потому что у большинства были нарушения так себе — помятый паспорт, надорванная обложка, подклеенная скотчем страничка…
***
Обо всех бедолагах писать не буду, но о двоих скажу. Первый — машинист поезда Саша, которого все пограничники знали, посему обращались по имени и на ты. И он с ними так же. В этот день Саша забыл дома паспорт — подумаешь, с кем не бывает! Сейчас для виду дружески попугают и отпустят, тем более его состав с пассажирами ждет. Ан нет, не отпустили. А состав отогнали куда-то, пока Украина не пришлет замену. Так что через час улыбчивое Сашино лицо погрустнело.
Второй была молодая семейная пара из Горловки с трехлетним ребенком. У мужа с документами порядок, а жена не вклеила фотографию в 25 лет. Как оказалось, 25 ей стукнуло недели две назад. Но главное в том, что она везла практически незрячего мужа в Москву на операцию в качестве сопровождающей, о чем свидетельствовали соответствующие бумаги. Она тоже думала, что покуражатся и отпустят, тем более ребенок плачет, а муж, хоть и плохо видит, но все слышит и уже начинает играть желваками…
Нет, не отпустили. Таков был суровый приказ. Настолько суровым, что погранцы, понимая абсурдность происходящего, просто опускали глаза. В принципе, все они были неплохими ребятами. За время ареста я со всеми перезнакомился. Особенно интересно поговорил со старшим смены, носящим не только лейтенантские погоны, но и поэтическое имя Александр Сергеевич. Прямо он ничего не сказал, но намеками дал понять, что сегодняшний беспредел — ответ России на выпады пана Ющенко. Ведь обычно, если паспорт явно не фальшивый, они делают ОЧЕНЬ СТРОГОЕ предупреждение, после которого человек прямо с поезда бежит в паспортный стол…
***
Наконец в три ночи, всех, кто ехал в поезде N16 «Днепропетровск-Москва» повели на встречный поезд N15 «Москва-Днепропетровск».
— Сколько «возврата»? — спросил начальник поезда.
— Девять, — отрапортовал пограничник.
— Так что мне теперь людей будить? Веди «возврат» в вагон ресторан, а документы давай сюда.
…Вагон ресторан встретил нас стеной мата. И если он лился естественно, как вода из бачка, из уст ресторанной предводительницы, упакованной в длинное черном платье, которое однако не скрывало ее совершенно непередаваемых размеров, то мат, слетавший с губ молоденьких официанток, звучал так же неестественно, как ржавый гвоздь по грязному стеклу.
— Да на… они нам нужны! У нас конец… смены… Считаться… надо… Если эти… сделают двойной план, пускай… сидят…
Кое-как пограничники их урезонили, а когда мы взяли три бутылки дешевого пива, проданного нам по 60 рублей бутылка (12 гривен!), то они успокоились окончательно.
***
И тогда я задумался. А когда задумался, то понял, что ни пограничники, ни Ющенко, ни пьяные официантки совершенно ни причем. Всему виной я сам! И все происшедшее не более, чем строгий урок, доходчиво объяснивший что почем и открывший ослепленные гордыней глаза.
Я вспомнил свое нытье по поводу сложности поездки: четыре ночи подряд в поезде — да ведь это же невозможно с моим сахарным диабетом!
— Возможно! — сказал Господь, и показал, что я могу выдержать бессонную ночь в бетонных застенках и с выбитым локтем, после чего покинутое купе показалось пятизвездочным отелем, а два туалета при нем, которые можно посещать без конвоя и в любое время, — стали просто мечтой поэта.
Потом я вспомнил своего соседа (единственного по купе!), который со мной демонстративно молчал, хотя часто говорил по мобилке, и которого я сильно за это невзлюбил, и понял, что лучшего попутчика придумать невозможно. Господь из своей любви свел нас в дороге, но я это не оценил и теперь еду в грязном вагоне-ресторане, переполненном матом и фальшивым караоке. «Но ведь не в столыпинском!» — тут же одернул я себя…
А еще я вспомнил свое поведение и мысли в пограничной конуре. И мне стало очень стыдно.
Во-первых, конура-то построена вовсе не для того, чтобы меня унизить. Я-то провел в ней всего три с половиной часа, а бедные пограничники работают тут по двенадцать часов в сутки! И в туалет бегают на вокзал! Но мучаться им не вечно. Дает Бог, и появится новое здание таможни, или не появится, но старое все равно исчезнет, когда братья-славяне одумаются и бросятся друг другу в объятья.
Во-вторых, что это я возомнил такое о себе и важности своей миссии. Мол, я поэт — и procul este, profani 1 ! Понятно, что того, с помятой физиономией и старым чемоданом, не выпустят. И того с простецкой улыбочкой и грязными ногтями… Но меня!!! Представителя культуры! Человека несущего свет! ЛИГУНА!!! про которого столько написано и сказано хорошего! Гаранта возрождения дружбы двух братских народов!
Не выпустили! И, слава Богу! Иначе гангрена гордыни быстренько завершила бы свое черное дело, и медицина тут была бы бессильна.
Да, я вернулся из триумфальной поездки, аки побитый пес, поскуливая и постанывая. Но это внешне. Несмотря на усталость, на непереносимую боль в руке, на сильную жажду из-за подскочившего сахара в крови, на головную боль, моя душа словно омылась в теплом источнике.
***
И с локтем обошлось. Мой друг Павел, бросив все свои дела, свозил меня на своей машине в Кулебовку к православному травматологу Марии, которая сразу определила довольно-таки тяжелый вывих и, помолившись, быстренько поставила все на место. Так что эту исповедь пишу обеими руками…
***
Спасибо тебе, Господи, за все и прости меня, грешного!
1 Прочь непосвященные! (лат.)
