 |
| Русский журнал | Дмитрий Юрьев | 10.02.2009 |
Как рубеж 1990-х был ознаменован для России грандиозным кризисом свободы — когда вопрос о свободе и несвободе был самым больным, самым объединяющим (причем объединяющим даже тех, кто отвечал на него противоположным образом), ведущим к революционным переменам — так и сегодня, на закате 2010-х, самым больным русским вопросом становится кризис совести.
Кризис политики, в которой невозможно понять, кто прав и кто хороший.
Кризис бизнеса, пришедшего через гипертрофированный культ успеха к отрицанию самой возможности нерыночной солидарности, немотивированного добра.
Кризис социальный, когда взращенный в недрах этого бизнеса «средний класс», как бы опора стабильного и прогрессивного развития общества, превращается в коллективного кадавра-потребителя, стремящегося всё хотеть и всё достать, да разрушится мир, лишь бы у меня всё было. Не успевшая осмыслить итоги демократической революции 1990-х Россия — в преддверии революции совести, великой религиозной революции, определяющей пути ее развития на десятилетия — если не на века — вперед. И состоявшиеся выборы Патриарха — своего рода «точка невозврата», точка не выборов, но Выбора.
Светские споры вокруг Поместного Собора — доброжелательные или злобные, отстраненные и вовлеченные — в основном, остаются по эту сторону самого смысла Выбора, который делает Церковь в эти дни. Вопросы программы и отношений с властью, продвижения православной культуры в школу и православных ценностей — в повседневное поведение, все эти важные и острые вопросы оставляют в стороне вопрос самый главный, не переводимый на язык культурологи или этнографии. Суть сегодняшнего Выбора — не в выборе между голосованием и жребием и даже не в выборе между кандидатами. Она — в Выборе главном, очень трудном, для многих невообразимом. То есть, в конечном счете, в Выборе ответа на единственно важный вопрос: а можно ли укреплять Православие, Церковь, исконные ценности, позиции священноначалия и многокультурную межконфессиональную толерантность ценой одного небольшого компромисса — отказа от Веры в Бога?
Компромисс Звездония
Потому что все споры о культурологических, ценностных и методологических преимуществах той или иной этики, соглашения о взаимоуважении сторонников разных ценностных систем, наконец, непримиримые войны любителей и ненавистников «фофудьи», — равно как и все конфессии с религиями — не имеют никакого значения, пока не задан один-единственный вопрос: есть ли Бог? Иисус Христос — Сын ли Божий? — и пока на этот вопрос не дан ответ. Потому что все культурологические и ценностные дискуссии представляют собой типичный пример страусиного метода решения главных вопросов жизни. Потому что в условиях, когда главный вопрос уводится в тень, оказывается возможным что угодно. И составление толерантно-либерально-гражданского учебника по духовно-нравственной культуре, в котором учащиеся получат представление обо всех равно уважаемых системах ценностей — атеистической, православно-христианской, магометанской, буддийской, сайентологической, а также Пророка Сай-Бабы — в одном флаконе (причем «равное уважение» подразумевает категорический отказ от самой постановки вопроса об истинности и ложности).
И превращение Православной Церкви Христовой во влиятельную общественную организацию с аббревиатурой РПЦМП (борющуюся, кстати, за воссоединение с государством).
И православный антисемитизм (между тем как если и действительно Христос есть Бог, то антисемитизм — ненависть к евреям по крови — есть ни что иное, как ненависть ко Христу, Божьей Матери и апостолам, то есть христоненавистничество; равно как и современный иудаизм, отрицающий сбывшееся ветхозаветное обетование и отлучающий Народ Израилев от Христа есть ни что иное, как антисемитизм).
И рассуждения о том, как много общего у идеологии «светлого коммунистического будущего» и у веры в Царство будущего века.
И состязания в «благочестии» и «нравственности» с магометанами-ваххабитами (в диапазоне от Али Полосина до Максима Шевченко).
Потому что вся привлекательность и приемлемость-для-всех «культурологического», ценностно-идеологического подхода к вере — это ни что иное как колоссальное искушение, дьявольская ловушка, которая в конечном счете — через своего рода современное саддукейство (когда можно «уважать религию», но отвергать ее реальность) — сводится к известному «компромиссу отца Звездония» (персонаж фантастического романа Владимира Войновича «Москва-2042»: именно там коммунистическое государство недалекого будущего восстанавливало церковь во всех правах ценой одного маленького компромисса — отказа от веры в Бога).
В сущности, история «компромисса Звездония» — она же история отделения церкви-организации от Церкви Божией, от Христа — это история великих, трагических поражений Православия в XX веке.
«Великая октябрьская революция» 1917 г. была прежде всего и главным образом никакой не «победой пролетариата» или тем более «социалистического строя». Главным смыслом «красного октября» — и это прямо считывается и из эмоциональных акцентов Ульянова-Ленина (одержимого к «Боженьке» яростной личной ненавистью), и из самой структуры красной пропаганды — было ниспровержение Церкви и борьба против Бога. Главной победой большевиков тоже была не победа над «царским режимом» — в борьбе с «царизмом» у них было множество союзников, да и сам «режим» сделал очень много для своего разрушения. Но всенародная воцерковленность, но существование «православного народа», но приходы и церковно-приходские школы, но личное общение миллионов русских крестьян со своими священниками — вот что казалось невозможным развалить, и вот что было большевиками расшатано и разрушено в рекордно короткие для такой махины сроки.
«Октябрьская революция» стала прежде всего трагическим поражением христианской апологетики.
Именно на поле апологетики развернулась главная борьба за народные души. «Попы все врали», «Бога нет — это медицинский факт» — вся эта цепочка примитивных, но предельно жизненных формулировок, апофеозом которых стало более позднее «космонавты в космос летали, и никакого Бога там не видели», поддержанная предметными лекциями о «жульничестве церковников» — вот что было брошено против веры миллионов малограмотных православных жителей рухнувшей империи.
К такой — возвращающей Церковь к накалу антихристианства первых, апостольских десятилетий — силе богоборчества православная Россия оказалась не готова. Слишком много лет — и веков — провело Православие под крылом Самодержавия, слишком многое переложила Церковь на плечи «кесаря» — пусть и вполне искренне верующего во Христа. Слишком обленились, опростились и успокоились пастыри, не представлявшие себе иной жизни, как под крылом царя и защитой полиции.
Главным доказательством Бытия Божия в те дни разрушения и осквернения святынь стала сама по себе ярость богоборчества (один из мощнейших певцов эпохи прямо и недвусмысленно разъяснил суть времени, апеллируя к своему настенному идолу: «Товарищ Ленин! Работа адова будет сделана и делается уже!»): с такой мобилизацией массовых эмоций, с такими затратами сил и средств на «адову работу» можно было сражаться лишь с Тем, Кто есть — а возможно, с Тем Единственным, Кто есть, — причем во имя пустоты, во имя того, чтобы никого и ничего на свете не было.
Потому что экспрессивная, наглая, энергичная проповедь безбожия пришла в сонный и отвыкший от апостольской проповеди Истины Христовой русский мир. И когда от служителей Церкви, ото всей Церкви потребовалось мобилизоваться на войну во имя Христово, — Церковь предстала ослабленной, обезволенной, закосневшей, потерявшей силу веры, оставившей Христа в далеком, доисторическом, отчасти сказочном прошлом. Оказалось утраченным — при всем пристрастии русской Церкви к апостольскому и святоотеческому Преданию — главное в этом Предании: его абсолютная, беспредельная актуальность, его непреходящая, острейшая, вечная «сегодняшность», восходящая к четырем Репортажам о Виденном, Воистину Бывшем и Вечно Новом.
В извечных внутрицерковных разделениях истинное Православие всегда «держалось старины», отвергая всякие попытки исказить Благую Весть мудрствованием любого «обновленчества», пытающегося подменить истину Евангелия той или иной формой проповеди страстей, принципов и идеалов «князя мира сего». Изощренность дьявола, который высматривает себе место в любых деталях, довольно быстро нашла брешь в оборонительных редутах «поборников древнего Предания» — оказалось, что не так уж трудно подменить приверженность вечно новой Евангельской Истине поклонением древности как таковой (сразу же превращающейся в идол древности). На путях такого идолопоклонства русские старообрядцы нашли бездну изуверства и пропасть раскола. На путях такой — ритуализованной, формальной, фарисейской — борьбы с бесчисленными ересиархами религиозной «модернизации» Православие попалось в тщательно расставленную ловушку «обновленцев» и вместо того, чтобы обличить ложность их мнимой и изначально обветшавшей «новизны», согласилось с главной клеветой «обновленчества», фактически признав, что Православное Предание ценно прежде всего своей «древностью», а вовсе не непреходящей, вечной, Божественной Новизной.
Век будущий и век минувший
Подмена Вечности «древностью» — главная причина второго великого поражения Русского Православия в ХХ веке. Неудача «Второго крещения Руси», для которого в начале 90-х было, казалось, готово все, коренится в отказе от единственной Цели — стяжания Святаго Духа и поисков Царства будущего века — ради возвращения к ложному благополучию века минувшего, века мнимого торжества «православия-самодержавия-народности», века искушения Церкви образом «Третьего Рима», влекущим ее по пути «Второго Рима», рухнувшего под ударами магометан.
Священнослужители, пережившие драматические девяностые — когда тысячные очереди выстраивались в полувосстановленные храмы за крещением, когда катастрофически не хватало священников, когда жажда народной души к новой проповеди на месте выжженной земли коммунистической морали натолкнулась на тотальную неготовность Церкви и ее служителей к повторению апостольского подвига — признают, что дело здесь не только в разрушительных последствиях семидесятилетнего богоборчества, но и в том, что внутри «церкви как организации» возобладали иные приоритеты. Выстраивание отношений с государством и обществом, с цивилизацией и конфессиями, в общем, с лицами, фигурами и проблемами мира сего вытеснило на обочину главное — необходимость заново, на пустом (тщательно опустошенном) месте каждой человеческой души возвести Новую Церковь. Новую — не в смысле модернизированную, «современную», переводящую псалмы на пиджин-инглиш, а Новый Завет — на язык менеджерских инструкций: такая «новизна» есть плоть от плоти мира старого, ветхого, обреченного Крестной Жертвой на смерть. Речь идет о единственной и вечно Новой Церкви, раз и навсегда данной нам Евангелием.
Именно против этой Новой Церкви — а не против «идей» и «ценностей», которые за две тысячи лет забылись бы и устарели — идет сегодня война на уничтожение, сравнимая по своему масштабу и ожесточенности с «адовой работой» товарища Ленина, а по своей диверсифицированности и хитроумности ее превосходящая.
Именно новизна — и вечная актуальность — Христа, Царя Будущего Века, объединяет в единый, тотальный фронт ненависти князей века минувшего, при всей их, казалось бы, несовместимости.
Действительно, что может быть общего у апологетов светского образования, «антиклерикалов», с одной стороны, и активистов проекта исламизации России? А у «православных русских патриотов» и пропагандистов откровенного христоненавистничества? А между тем, общее находится.
Вполне светские государственные чиновники пролоббировали выделение в 2007 году на развитие мусульманского религиозного образования в России около 300 миллионов государственных рублей. Мотивируя это беспрецедентное спонсирование исламского проекта необходимостью «формировать лояльную умму», они попросту удвоили размер фонда, который без их помощи и так сформировали бы ваххабистские спонсоры исламизации России. В результате, в стране — буквально на пустом месте — в чрезвычайно сжатые сроки формируется дееспособная инфраструктура исламского прозелитизма, направленная на вовлечение в агрессивную исламизацию страны десятков тысяч новообращенных магометан — причем, как это следует из географии проекта, преимущественно русских, а вовсе не «мусульман по праву рождения».
На тот случай, если спецоперация «исламская Россия» по официозного варианту не пройдет — все-таки, в отличие от аппаратных кураторов «исламского проекта», высшие руководители государства не скрывают своей принадлежности к Русской Православной Церкви — готовится и другая схема: и вот уже Гейдар Джемаль оказывается — вместе с Каспаровым, Лимоновым и другими «антиклерикалами» из либерально-западнической «Другой России» — в роли одного из инициаторов радикальной «национальной ассамблеи». К либералам-западникам — а также к атеистам из академического сообщества — любят апеллировать и другие «сыны аллаха» (вроде Нафигуллы Аширова), особенно когда речь заходит о том, чтобы поставить вне закона преподавание в школах России основ православной культуры — каким бы компромиссным и «культурологическим» ни был при этом подход РПЦ.
Это, так сказать, незамаскированная атака сарацинских колонн — вкупе с кораблями, перетаскиваемыми посуху. Но стены Царьграда подкапывают и изнутри. В самом начале 1990-х, когда Православие, казалось бы, могло начать свою быструю, бескровную и всепобеждающую послесоветскую «реконкисту», его сразу же попытались «склеить», с одной стороны, с «православным национал-патриотизмом», а с другой — с многочисленными «тоже православными», ересиархами и прямыми жуликами, «белыми братьями» и «виссарионами христами».
Что получилось в результате?
Огромная масса «простых граждан», нуждавшихся в новом образе правды, в новых простых истинах, пошла в Церковь, а встретила — вместо Проповеди — пропаганду. Людей стали убеждать, что ненависть к грешникам (а не к их грехам) и презрение к чужакам — это и есть признаки истинного благочестия. Полуграмотные ряженые, погруженные в непрекращающееся низкопоклонство перед выдуманным образом «врага» и на замечающие незримого присутствия настоящего врага за их спинами, в их собственных рядах, свершили страшное. Идеологическими союзниками «этнических православных» (объясняющих своей пастве, что Христос и апостолы были «арамейской национальности») стали прямые идолопоклонники, делающие тот самый маленький шаг, который отделяет «национал-патриотическое» кумиротворение от язычества (ведущего войну во имя «русских богов» против «ереси жидохристианства»), зороастризма и иных форм сознательного служения сатане.
Между тем, вся мощь растления, обретенная современной поп-индустрией, брошена на грандиозную мистификацию. «Телекартинка» показывает в одном видеоряду и под одним соусом: репортаж о Патриаршьей Литургии в Храме Христа Спасителя, историю о некоем «патриархе истинно-православной церкви» (большая белая борода, красивое облачение, иконы и свечи вокруг, берет деньги за отпущение грехов) и «священнице», которой голос свыше каждую ночь велит поклоняться иконе действующего президента страны. Кстати, безумствующие ряженые погромщики отлично вписываются в этот ряд — со всеми их призывами к борьбе против ИНН, преподавания Дарвина в школе и «еврейской» фамилии Предстоятеля РПЦ — а драка «нашистов» с «диомиднутыми» становится единственным «достойным прайм-тайма» телесюжетом о ходе важнейшего для судеб Православия Архиерейского Собора 2008 г.
В этой кромешности Церковь была бы обречена на окончательное опустошение — если бы не вечная Актуальность Христа, если бы не неизбывная Новизна Благой Вести. Именно к этой Новизне обращены души миллионов людей. Но готова ли сегодня Церковь — та, которая на земле, в душах, умах и воле ее служителей — встретить и принять миллионы алчущих Вечно Нового?
Реальность тревожна. Великая традиция неизменности Благой Вести оборачивается вдруг подменой поклонения Древней Истине каким-то археологическим культом старины. Знание Истины, которое не совместимо с любыми заблуждениями и компромиссами в главном — в Исповедании Христа Богом, — подменяется отказом от Любви и суетной непримиримостью к заблуждающимся. А вместо Крестового Похода — не нового — потому что старые, по большому счету, не считаются, а единственного Похода, несущего Благую Весть каждой душе — изыскиваются паллиативные боковые пути, направленные к мнимой безоблачности «государственно-церковного симбиоза» под крылом бюрократии.
Но на фоне споров и лжи о «несовременности» и «отсталости» Православия, посреди уходящего в пустоту «многоконфессионального» и «плюралистичного» мира сего, вблизи пропасти, в которую мощной поступью движется «закатный», но все более могущественный и все менее способный понимать себя Запад, — Церковь Христова стоит со своими, которым так «хорошо здесь быти»: с Павлом, Петром, Иоанном и Иаковом, с Илией и Моисеем. И все они — наши современники, если только мы выберем общее время со Христом.
