 |
| Правая.Ru | Владимир Карпец | 13.12.2008 |
Молодежный экстремизм в сегодняшнем политическом и социологическом дискурсе оказывается прочно и намертво связан именно и только с фашизмом. При том, что понятие экстремизма юридического определения не имеет и вряд ли может иметь. И борьбадолжна быть развернута не с «молодежным экстремизмом» как таковым, а с той всемирной сетью провокаций, которая наброшена на поднимающуюся Россию.
Тема т.н. «молодежного экстремизма» сегодня широко обсуждается парламентариями, правоохранителями, журналистами, то затихая, то вновь выходя на поверхность. Надо признать, тема действительно серьезная.
11.04 с.г. министр внутренних дел РФ Рашид Нургалиев констатировал, что на учете в органах внутренних дел состоят 302 неформальных молодежных объединения общей численностью до 11 тысяч человек, из которых 150 групп, «склонных к агрессивным действиям». По другим данным — тоже со ссылкой на МВД — только в одних экстремистских организациях сегодня — 10 тыс. человек. Еще одна называемая цифра — 20 тысяч только одних скинхедов. Первый заместитель министра внутренних дел Александр Чекалин, выступая 25 октября с.г. на парламентских слушаниях в Совете Федерации, рассказал, что по данным МВД, около 80 процентов участников экстремистских групп составляют люди в возрасте от 20 до 30 лет, а из числа экстремистских организаций — до 80 международных, а также имеющих «финансовую и идеологическую и идеологическую подпитку из-за рубежа».
За сухой сводкой МВД, достаточно самой по себе тревожной, не выстраивается, однако, картина «молодежного экстремизма»: каково лицо его, почему он возникает, почему и кто поддерживает его из-за рубежа? Поэтому ответы подсказывают СМИ: речь идет, если судить по их реакции, об агрессивном русском — именно русском — национализме, более того, о «русском фашизме», представляющем угрозу не только для гастарбайтеров и граждан России, но и для всего «мирового сообщества». Эти мотивы подхватывают СМИ зарубежные, и Россия сегодня предстает едва ли не как главный рассадник «фашистской угрозы». Эти темы становятся ведущими в отношении России даже в дружественных ей государствах «Ближнего Зарубежья». Так, армянская газета «Етер» в 2006 году писала: «В России налицо „национализация“ или фашизация российского нацсознания, направленная против „инородцев“ (хотя жертвы убийств и избиений являются гражданами той же страны), и при этом налицо попустительство российских властей всех мастей».
«Молодежный экстремизм» в сегодняшнем политическом и социологическом дискурсе оказывается прочно и намертво связан именно и только с фашизмом. При том, что понятие экстремизма юридического определения не имеет и вряд ли может иметь. Вот перечень т.н. «признаков экстремизма», взятый с одного из «вебсайтов для молодежи»: «1) публичные призывы к установлению в России диктатуры, то есть строя, значительно ущемляющего политические и гражданские права граждан России; 2) публичные призывы к насильственному свержению конституционного строя или к захвату власти; 3) создание вооруженных формирований; 4) разжигание социальной, национальной, языковой или религиозной розни и публичное выражение намерений ограничить права граждан по этим признакам; 5) представление своих целей, идеалов или отличительных признаков с помощью символики, в недалеком прошлом присущей национал-социалистическому режиму Германии и фашистскому режиму Италии; 6) публичное одобрение национал-социалистических, фашистских и иных тоталитарных режимов; отрицание преступлений, совершенных такими режимами, оправдание их лидеров и политики».
Характерно, что сюда не попало. Попробуем добавить сюда кое-что в том же стиле: 1) публичные призывы к распаду России или разделению ее на независимые территории, в том числе «русские»; 2) публичные призывы к установлению внешнего управления Россией или отдельными ее территориями; 3) русофобия, то есть разжигание ненависти к русскому народу как государствообразующему; 4) публичная пропаганда различных форм и способов «планирования семьи» как пути к депопуляции русского народа; 5) представление своих целей, идеалов или отличительных признаков с помощью символики, в прошлом присущей антигосударственным движениям, а также тем силам, которые в войнах с Россией выступали на стороне ее противников (большевики в годы Первой мировой войны, «власовцы» — Второй и т. п.); 6) публичное одобрение революционного насилия времен Англии XVII века, Франции — XVIII или России — ХХ.
Шесть на шесть. Достаточно? Пожалуй — в этом случае картина действительно будет полной. Но представим себе, что именно так будет выглядеть список «экстремистских действий» в юридических или воспитательных пособиях. Всякий «разумный человек» просто покрутит у виска. Насколько это будет просто непривычным. А тем временем все, включенное в эти дополнительные шесть пунктов, по здравой логике и без всякого сомнения, попадает в разряд «экстремизма». А если кто-то скажет, что «этого у нас нет», то будет совершенно очевидно, что он в лучшем случае слеп. Тем более, что серьезный, не имеющий отношения к политической пропаганде криминологический анализ терроризма, являющегося, в свою очередь, крайним проявлением экстремизма, показал, что сегодня в России выделяются: 1) терроризм в рамках т.н. «суррогатной войны», организуемой из-за рубежа и преследующий враждебные России геополитические цели; 2) сепаратистский терроризм, вплотную примыкающий к первому; 3) исламский терроризм, связанный только с определенной группой стран; 4) терроризм анархистов, носящий международный характер; 5) терроризм экстремистов а) левых; б) правых. Методическая разработка; «Методы управления культурно-образовательной безопасностью в молодежной среде». При этом средства массовой информации, «правозащитники», а часто и идущие у них на поводу чиновники обращают внимание исключительно на 5б), то есть, на очень малую и незначительную часть экстремистской деятельности.
История сегодняшнего «молодежного экстремизма» уходит корнями в начало 80-х. «Перестройки» еще не было. В самых верхах советского руководства шла очевидная для всех борьба между «догматиками» и «модернистами», а на самом деле — между «русской партией» и «западниками». Но при этом распада страны, казалось, еще ничего не предвещало. Именно тогда на улицах и особенно в электричках стали появляться агрессивные подростки с эмблемами футбольных команд, а на стенах домов — надписи «Мясо» и «Кони». Это означало «Спартак» и «ЦСКА». Появились и знаки «Динамо». В народе ходили слухи: «Кто-то их специально против кого-то готовит». Конечно, называли ЦК партии, будто бы «кормившем» спартаковцев, Генштаб — ЦСКА, Лубянку — «Динамо». После нескольких матчей действительно имели место крупные разборки, а сами болельщики активно скандировали кричалки типа «Нет ни Бога, ни ЦК, есть Спартак и ЦСКА». Им это, как ни странно, сходило с рук. Когда началась «перестройка», они исчезли, как будто их не было.
В конце 80-х в «перестроечной» печати появляются статьи о так называемых «люберах» — некоей страшной молодежной группировке, расправляющейся якобы со всеми, кого они считают «врагами России» (характерно, что слова «Россия» тогда еще в официальном обороте не было). При этом «люберов» усиленно именовали «контрой»: учитывая то, что так же называли и КГБ, становилось ясно, что печать усиленно создает определенную связку, действующую, скорее, на «подсознание». «Люберам» (о которых, кстати, походя сообщалось, что они «не пьют, не курят, занимаются спортом») противопоставляли панков, хиппи, рокеры, о которых сочувственно вздыхали, «легко ли» им «быть молодыми». Руководство комсомола тогда, следуя линии партии, встало, конечно, на сторону тех, кому «нелегко». Молодежь разделили на «хорошую» и «плохую», причем вопреки очевидности те, кого государство должно было бы, по здравой логике, поддержать, стали «плохими», а те, кто явно себя ему противопоставлял (панки, рокеры, хиппи, как ранее «стиляги»), — хорошими. События стали развиваться по «логике переворачивания», вообще характерной для «перестройки». Однако ни о каком «фашизме» тогда еще речи не было. Хотя слухи о том, что за «люберами» стоят КГБ и армия, а вот за теми, кому так трудно быть молодыми, — Михаил Сергеевич. Так или иначе ставка на «две молодежи» была сделана. И разделил «эти две» — стиль. «Две молодежи» означало «два стиля», в рамках которых практически каждый оказывался вынужден определиться: кто этого не хотел, того били и те, и другие. Развитие «молодежного экстремизма» началось именно с этого.
Социолог Сергей Лебедев в статье «В красный день календаря» утверждает, что «современные молодежные экстремизм и ксенофобия являются преимущественно культурными по происхождению феноменами, связанными с формированием и утверждением идентичности через культурное творчество — при том, что важной предпосылкой, направляющей это творчество в деструктивное русло, может выступать деградация социальности». Это действительно так.
Начиная уже с начала 90-х в молодежной среде первый вопрос, с которого начинается знакомство, звучит так: «Что слушаешь?» Так — вместе с «прикидом», то есть, типом одежды — свои узнают своих. Делясь в целом надвое.
При этом, как пишет психолог Михаил Вершинин, «в отличие от мнения большинства обывателей, современные субкультуры, особенно молодежные, не являются аморфными и однообразными явлениями, а представляют собой активные „очаги сопротивления“ современному обществу с его христианской моралью (настолько, насколько она как-то сохраняется — В.К.). Эти „очаги“ представляют собой различные варианты ухода от „навязываемой“ культуры и сами по себе не являются ни плохими, ни хорошими (курсив наш — В.К.). Особенность субкультур в России выражается в том, что большинство „молодежных субкультур“ <…> являются заимствованными из западной культуры и не являются исторически сложившимися „очагами“ субкультуры в нашей стране (курсив наш — В.К.) <…> „Скинхеды“, „неонацисты“, „красные“, „анархисты“, „антиглобалисты“, „рэпперы“ — все они представители европейской и американской культуры» (см.).
Тема же «русского фашизма» всплывает только с начала 90-х. Хотя ранее в диссидентской среде «фашистами» называли всех, в том числе «своих», но не разделявших западнических устремлений, путь и выступавших против Советской власти, тем не менее, не с либерально-демократических или еврокоммунистических позиций. Но это было сугубо маргинальной кличкой внутри сугубо маргинальной среды. На закате перестройки и накануне распада СССР появилось распространенное печатью определение «красно-коричневые»: так сторонники перестройки называли всех тех, кто был против нее или даже за, но считал, что ее надо осуществлять иначе, причем в числе «красно-коричневых» оказывались все — от коммунистов до монархистов, включая даже сторонников русского либерализма начала ХХ века (была предпринята попытка воссоздания кадетской партии). Это слово стало ругательством, ярлыком, клеймом.
При том, что само определение «красно-коричневый», вопреки вкладываемым в него негативным смыслам, может рассматриваться и совсем иначе. «Красное» как преемственность русского начала — от червленых стягов Рюриковичей до знамени Победы в 1945 году, и с «коричневым» — цвета земли — оттенком. В своей статье о Жане Парвулеско Александр Дугин рассматривает символ Licorne mordoree — «красно-коричневый с золотым отливом единорог», разъясняя, что mordore — королевский, царский цвет. Так что и с «красно-коричневым» не все так просто — газетный ярлык оказался неожиданно смысловыявляющим. Сопротивление евроатлантической оккупации России, окончившееся героическим и безнадежным восстанием осени 1993 года, действительно несло в себе не «фашистские» смыслы, но тайную мечту о соединении социализма и монархии, вдохновлявшую Константина Леонтьева, Льва Тихомирова, «младороссов»..
Что касается собственно «русского фашизма», то сама эта идеологическая конструкция в принципе безсмысленна, как часто вообще безсмысленно перенесение категорий исторического прошлого в наше время. Собственно фашизм — именование политико-экономического строя Италии 20−40-х годов, основанного на объединении рабочих и предпринимателей в союзы («фашио» — связка прутьев) и корпорации под руководством харизматического вождя (Бенито Муссолини). Кстати, Советский Союз имел с фашистской Италией хорошие отношения до того момента, пока Муссолини не вступил в военно-политический союз с Германией Адольфа Гитлера. Если и можно говорить о «русском фашизме», то только как об очень немногочисленном течении среди той части русской эмиграции, которая жила в Харбине и которая действительно интересовалась социальными экспериментами в Германии и Италии той поры — в противовес опыту Советского Союза.
Кроме того, то, что стали после Второй мировой войны называть «фашизмом», вообще относится к числу идеологических мифов. Фашизм и национал-социализм — совершенно разные вещи: их объединяло только неприятие либеральной демократии и особая роль харизматического вождя. А, например, антисемитские эксцессы, имевшие место в Германии, к итальянскому фашизму вообще не имеет отношения.
В любом случае фашизм — история, и рассматриваем может быть именно и только как история. С другой стороны фашизм — после Нюрнбергского процесса, после сенсациоанных разоблачений и «денацификации», последовавших за окончанием Второй мировой войны, превратился в чисто экзистенциальную проблему. Примерно тогда же, когда еще молодой Александр Дугин писал о красно-коричневом цвете, он написал и о «фашизме». Фашизме как экзистенциальном кошмаре, не имеющем ничего общего с «итальянским или немецким прецедентом»: «Либеральное подсознание современного человека носит в себе свой собственный приговор, свое собственное отрицание, свою собственную смерть. На предельной грани темных энергий души современного человека живет страшное существо — „магический фашист“, призрак, обретший плоть, персонаж маркиза де Сада, ворвавшийся в вашу квартиру..» И далее: «Если современное общество, шире, современное человечество страшно боится „фашиста“, и если эта фигура соответствует определенному глубиннейшему пласту „коллективного бессознательного“, то такой „фашист“ обязательно появится» («Тамплиеры пролетариата», М., 1997). И он действительно появился.
И появился действительно как проекция жестокости и перверсий либеральной интеллигенции на действительный, исторический фашизм и национал-социализм. Появился, как ни странно, на пересечении путей пробудившихся вместе с распадом СССР и взаимно одновременно национальной розни и «сексуальной революции». Фашизм был воспринят в России как экзистенциальный кошмар, эротически окрашенный. В небывало широко показанных шокированной постсоветской массовой публике фильмах Лилианы Кавани «Ночной портье» и Пьера-Паоло Пазолини «Сто двадцать дней Содома» либеральные и левые интеллигенты, создававшие их, проецируют на фашистское и нацистское общества (идеалом которых, как, кстати, и советского, были на самом деле целомудрие и чадородие) собственные перверсии и тайные желания. И сам по себе «фашизм» начинает превращаться уже в «миф эротический», манящий одних — отсюда возникает т.н. «гламурный фашизм» — и ужасающий других. И это тоже уже все, что угодно, но не фашизм.
И имеет отношение это тоже ко всему, чему угодно, но не к русской традиции. В лучшем случае это закономерное продолжение некоторых сторон эстетики Серебряного века, но не более.
Но безконечные заклинания либералов 90-х о «русском фашизме», наложившиеся на отделение стран СНГ и национальные противоречия собственно в России, прежде всего, чеченские войны и безудержный наплыв мигрантов, рождающий этническую преступность, действительно породил некую тягу к обрывочным, рудиментарным элементам не столько фашистской, сколько национал-социалистической идеологии — к «гламурному фашизму» интеллигенции это никакого отношения не имеет — у части молодежи, в основной рабочей и вообще малообеспеченной, с окраин и из маленьких городов. На эту молодежь и оказались направлены все страхи либералов и вообще «благополучных граждан». Речь идет, конечно, о «скинхедах», движение которых, безусловно, наследует «болельщикам» начала 80-х (сегодняшние «фанаты» это совсем иное — это, скорее, просто подражание фанатам европейским) и «люберам». Но и их появление свидетельствует о глубочайшем разрыве с собственно русской традицией, быть может, вообще об ее утрате.
Так называемое скин-движение (скинхеды — «бритоголовые») — на самом деле, как и панки, хиппи, рэперы, рокеры и т. п. — не русского происхождения. Как и все остальное, оно родом с Запада — возникло в конце 60-х годов ХХ века в Англии на основе увлечения музыкой «регги», популярной в свою очередь среди ямайской эмигрантской молодежи. Новый бум скин-движения произошел в 90-е годы. При этом разделяют «традиционных скинхедов», SHARP (Skinheads Against Racial Predjudices), RASH (Red and Anarchist Skinheads) — левого, анархистского, антирасистского направления и НС-скинхедов (National Socialist skinheads). Последних, на самом деле, на Западе меньшинство, и никакой преемственности с национал-социализмом Германии они не имеют. Как и все молодежное движение, это его направление имеет чисто стилистическое происхождение. Тем не менее, согласно Википедии, «в официальном дискурсе средств массовой информации и государственных деятелей Российской Федерации, слово „скинхед“ используется в качестве ярлыка в рамках существующего явления социальной стигматизации, когда скинхедом объявляется каждый, кто совершил какое-либо преступление против иностранцев или лиц „не титульной“ национальности на какой-либо территории».
Всякие столкновения, в которых участвуют скинхеды или аналогичные группы, — это столкновения «местных» с приезжими (так было всегда) — но кому-то очень надо представлять это как проявление именно фашизма, причем, именно в его самой опороченной и примитивной форме. «Пацанам» подкидывают «Майн кампф». Идеи «овладевают массами». Далее — телевидение. Кто-то увидел, рассказал своим. Надо достать «Майн кампф». И понеслось. Это механизм крайне примитивный и, как все примитивное, «убоен». Но он и хорошо продуман.
«Такая политика СМИ не только вводит общество в заблуждение, но и способствует количественному росту таких „скинхедов“, какими их изображают СМИ, — пишет Р. Вахитов. — Расписывая зверства скинов, СМИ, лицемерно объявляющие себя „борцами с фашизмом“, формируют такой образ скинхеда, что он оказывается наиболее привлекательным для подростков, к которым „взрослый мир“ повернут не самой приятной и лучшей своей стороной <…> Что же касается осуждения гуманности и ксенофобии „скинов“, то это термины „взрослого“, чуждого для них мира, к тому же провозглашаемы журналистами-либералами, защитниками того режима, что не принес рабочим и их детям ничего хорошего. Итак, итогом борьбы со скинхедами либеральных СМИ становятся подражательные действия со стороны молодежи, которая обо всем узнает из передач телевидения».
Идеология такого «молодежного экстремизма» тоже оказывается крайне примитивной и имеющей весьма косвенное — если не никакое — отношение к русскому национализму и только его компрометирующая и все портящая, как это еще в 90-е имело место в случае «Русского национального единства» (РНЕ). Как правило, это некая смесь того, что писала советская пропаганда о Гитлере и гитлеризме и того, что она же писала об американском «Ку-клукс-клане», но только с противоположным знаком. Даже «терминология» в этой среде часто не русская — например, «вайтпар» (White Power — власть белых, девиз европейских и американских крайне правых), не говоря уже об «униформе». Апеллируя к «арийству», такая молодежь даже толком не понимает, что это такое. В результате среди жертв уличных драк, а иногда и убийств, оказываются индусы (арийцы уж во всяком случае в большей степени, чем сегодняшние немцы или англичане), осетины, армяне, таджики. Последние при всех расовых примесях — тоже арийцы, причем, в сегодняшнем Таджикистане идеология арийской общности, которую разделяет президент Эмомали Рахмон, успешно конкурирует с исламским фундаментализмом и вакхабизмом. Стремление «бить черных» — изначально подражание той же Америке или ЮАР. Это особенно ясно на примере негров, которые, как правило, просто учатся в российских вузах, оставаться здесь не собираются, рабочих мест у русских людей не отнимают, на рынках не торгуют, а поэтому и опасности никакой — в отличие от агрессивной части выходцев с Кавказа — не представляют. Более того, в будущем в своих странах они вполне могут стать агентами влияния России. Правда, этого последнего разгоряченным подросткам не объяснить. Однако пищи для мифа о «русском фашизме» предостаточно.
Речь сегодня идет на самом деле об общем и повсеместном обострении межэтнических отношений, никакого отношения ни к какому «фашизму» и «экстремизму» не имеющим. Так, 18 ноября с.г. ГУВД Москвы заявило об обеспокоенности участившимися случаями межэтнических конфликтов в столичных вузах. Речь, в частности, идет о массовых драках между азербайджанцами и армянами, грузинами и дагестанцами, вьетнамцами и китайцами. Среди «проблемных» вузов — Московский педагогический государственный унитверситет, МАДИ, Государственная классическая академия, Московский институт управления и многие другие. Об этом сообщило агентство «Росбалт». На этом фоне любое участие русской молодежи в таких разборках легко представить как проявление «фашизма». Кто получит такой заказ, легко его выполнит.
Отвечая на вопросы армянской газеты «Айастани Анрапетутюн» 29.06.06, министр внутренних дел России Рашид Нургалиев сказал: «Многие публикации о ксенофобии в России фальсифицированные. В первом квартале текущего (2006 — В.К.) года в РФ в отношении граждан Армении было совершено 112 преступлений, что на 11% меньше, чем за аналогичный период прошлого года. В то же время проживающими в РФ гражданами Армении совершено 122 преступления. Что касается проблем с молодежным экстремизмом, то в реальной действительности не все так, как об этом пишут».
При том, что средства массовой информации вообще не хотят замечать обратной стороны «молодежного экстремизма» — не менее жестокой и порой кровавой активности «левого» спектра этого экстремизма, и прежде всего так называемых «антифа». Несмотря на то, что за ними тоже числятся громкие дела, такие, как нападение на православно-патриотический — совсем не молодежный, скорее, наоборот — пикет в поддержку Сербии в 2006 году в Санкт-Петербурге, участники которого получили тяжкие телесные повреждения и ножевые ранения. Внешне «антифа» ничем не отличаются от своих противников — это такие же скинхеды, только без наци-символики (и красные шнурки на ботинках — это и есть «шарпы»). Есть и т.н. «красные скины». Часть из них действительно идейные левые (троцкисты, анархисты и т. д.), но большинство навербовано тоже из футбольных фанатов и неформальных групп, только «слушающих» другую музыку, прежде всего, рэп или «хип-хоп». Поскольку «антифа» — идеология включает в себя «легалайз» и «сексуальную толерантность», среди них много наркоманов и гомосексуалистов — тоже по-своему «идейная публика». Причем, именно эти последние, как правило, особенно жестоки. Вот, например, один из постингов в ЖЖ «радикальных антифашистов-гомосексуалистов»: «После того, как мы допили остатки портвейна и скурили всю траву, было решено перейти к акциям прямого действия по перевоспитанию фашистов, собрав моб в 70 человек и вооружившись травматическими/пневматическими пистолетами, арматурой, ножами, кастетами, отвертками, фаерами и бутылками, мы пошли по злачным местам города, в одном из мест была пропалена парочка фашистов, ну не совсем фашистов, скорее, просто не антифашистов, ну и мы приняли решение прыгать на них, сперва для нашей безопасности, мы обстреляли их, затем закидали бутылками и фаерами, ну, а когда увидели, что окровавленные тела не представляют угрозы, мы пустили в ход арматуру, ножи, отвертки, ну и само собой руки и ноги, так как мы настоящие хулиганы, мы не могли не добить лежачих ногами. А если кто-нибудь нам скажет, что бить баб не хорошо, на это мы можем ответить только, что бабы тусуются с бонами, ну или просто с не антифашистами, будут караться, да и вообще нам пох. на баб! Только тесная мужская дружба! Фашизм не пройдет!».
Ощущение того, что всем этим — с обеих сторон — водят одни и те же кукловоды, не только не ложно, но и, видимо, безошибочно. «Вопрос римского права „ищи, кому выгодно“ — пишет Р. Вахитов (там же) — в этом случае более чем уместен. Очевидно, и в России, и за ее рубежами существуют мощные политические силы, которые заинтересованы в раздувании мифа о зловредном русском национализме, да и в создании такого маленького и управляемого (курсив наш — В.К.), но очень шумного и одиозного феномена <…> Легко наметить короткий список. Прежде всего, это наиболее русофобские и агрессивно настроенные круги на Западе, и главным образом в США <…>, которые мечтают окончательно добить наиболее крупный обломок СССР — нынешнюю Российскую Федерацию. Далее, это наши российские радикал-либералы, которые тоже не прочь поспекулировать на теме „русского фашизма“. Ведь, во-первых, это отвечает интересам их хозяев с Запада и совпадает с их собственными призывами к разрушению РФ как последнего оплота империи. Кроме того, это совпадает с их душевным порывом как можно больше поливать русских грязью, ведь наши либералы почти поголовно совершенно иррациональные и отъявленные русофобы <…> Внутрироссийским националистам и сепаратистам также только на руку истерия вокруг „русского национализма“, так как их мечта — отделение от России ее нацрегионов. А для этого очень и очень нужна демонизация русских в глазах жителей нацрегионов, чему служат провокационные сюжеты о скинхедах в либеральных СМИ (тем более, смычка сепаратистов с окраин и либералов в Москве образовалась еще во времена первой чеченской кампании, в которой Ковалев и Киселев со товарищи выступали как „информационная поддержка“ Дудаева и Басаева)».
К этому списку сегодня можно добавить еще и тех, кто использует «русский национализм» для реализации концепта «русские против России», который наиболее решительные и «продвинутые» круги НАТО и Евросоюза (в союзе с режимами на Украине и в Грузии) готовы использовать для разделения уже собственно чисто русских земель (Северо-Запада, Поморья, казачьих областей, Урала, Сибири) с последующим их превращением в резервации под управлением западных военных или сепаратистских марионеточных правительств. Cамо появление этого концепта можно считать победой самых крайних антирусских сил.
Во многом большого успеха эти силы уже добились. Это касается прежде всего уже ставшего в последние годы реальностью раскола русского патриотического движения, которое после 1999 года стало все более оказывать влияние на власть, также начавшую отходить от «западничества» ельцинского времени. Именно в этот момент патриотическое движение и раскололи — сработали предельно точно. Можно считать, что до 2005 года — когда это разделение отчетливо обозначилось на «Правом» или «Русском марше» 4 ноября — патриотическое движение, объединявшее православных и «новоязычников», евразийцев и националистов, монархистов и национал-коммунистов, до этого было едино в главном — в едином ответе на вопрос о единстве страны, о ее геополитической самостоятельности и о необходимости ответа на вызовы Запада. В определении «Великая Россия» не сомневался никто, и власть тоже двигалась ему навстречу. Поводом для раскола стало «римское приветствие», с которым обратился к участникам марша глава Движения против нелегальной иммиграции А. Поткин, после чего организаторы шествия — Евразийский союз молодежи (ЕСМ) решительно отмежевались от Поткина, ДПНИ и какого-либо использования символики враждебных России стран эпохи Второй мировой войны. Это стало знаком разделения на «имперцев» и «этнонационалистов». А среди вторых все более стали расти стремления представить российское государство — причем, не советское и не либеральное, а на всем протяжении истории — как нечто изначально враждебное русскому народу. Сегодня это вылилось в уже упоминавшуюся идею «русские против России». Русские «антигосударственники» сомкнулись с либералами. Операция «этнонационализм» с привлечением экстремистски настроенной молодежи была для известных кругов весьма решительным и рискованным для самих себя — поскольку «интернационализм на самом деле имеет вполне определенную национальную окраску — ходом, но они этот ход сделали. Газета «Известия» 27.11.06 опубликовала статью Олега Кашина «Русский марш Мендельсона. Как и для чего устроен альянс либералов и радикальных националистов». В ней, в частности, рассказывается: «Скорее всего, случилось все осенью 2003 года, когда Платон Лебедев уже был арестован, а Михаил Ходорковский еще только ждал ареста. Той осенью близкие к стремительно впадавшей в опалу компании ЮКОС пиар-структуры начинали кампанию по защите ЮКОСа, а в СМИ кампания велась сразу несколькими пиар-группами. Сотрудник одной из таких структур — агентства АСК (в начале 2004 года обыски по делу ЮКОСа пройдут и в нем), ознакомившись с продукцией ДПНИ, заметил в ней что-то знакомое. Вот что он рассказывает: «Осенью 2003 года мы по прямому указанию Леонида Невзлина (я сам с ним разговаривал по этому вопросу) вели работу по созданию праворадикального молодежного движения, представлявшего собой организацию фашистского типа <…> Была даже готова эмблема движения — дорожный знак ‘Остановка запрещена' ««. Знак этот и до сих пор является знаком ДПНИ.
На самом деле Движение против нелегальной иммиграции начиналось как организация, ставившая совершенно правильные вопросы и искавшая пути их решения. Оно действительно, особенно на местах, выступало в защиту русских, отстаивало само существование русского народа в тяжелейших условиях развала. Однако глава организации А. Поткин (Белов), работая «в связке» с креатурой Б.А.Березовского, известным политологом Станиставом Белковским, целенаправленно придавал ей «псевдонацистский» внешний облик, одновременно дрейфуя в сторону «Другой России» М. Касьянова и Г. Каспарова, что завершилось этим летом уже и политическим их объединением. После чего в ДПНИ произошел раскол: съезд региональных организаций ДПНИ, состоявшийся в сентябре, исключил из него все Potkin’s groups и объявил о создании Русского Движения против нелегальной иммиграции (Русское ДПНИ), стремящегося к соединению государственного патриотизма и русского национализма и созданию «русского гражданского общества» по типу старомосковского земского представительства. Русское ДПНИ объединило в своих рядах много молодежи, в том числе и скинхедов, сознающих наличие тупика, в который их ведут СМИ, а также провокаторы и авантюристы.
Произошедшее на днях зверское избиение Белова, находящегося сейчас в больнице лишний раз доказывает, что к горлу русского национального движения подбирается одна и таже рука разыгрывающая разные партии.
На наш взгляд, вообще начиная с конца 80-х гг. осуществлялась целенаправленное отведение протеста русских (помнящих и о революции, и о коллективизации) от подлинных исторических противников — «мирового интернационала» — на «чурок», «мослов», «хачей» и т. п. Во многом ради этого была развязана и первая чеченская война (1995−96 гг.). Вначале ведь Джохар Дудаев не говорил даже об исламе: он был советским генералом и лишь настаивал на том, что государство РФ нелегитимно, поскольку в его нынешнем виде образовалось в результате нелегитимного Беловежского сговора. И лишь потом уже появился исламский экстремизм. Между тем как русские националисты (и во власти, и среди диссидентов) в 70−80-е гг. рассматривали исламский мир как политического союзника, прежде всего против того, что тогда не совсем точно именовали «сионизмом». Антиисламская «канализация» русского национализма заводит его в тупик. К тому же ислам сегодня играет в мире ту же роль, что и национал-революционные движения в Европе 30-х, и Россию как потенциального — а сокрыто и актуально — консервативно-революционную державу стремятся втравить в войну с консервативно-революционным исламом во имя «мессианского раздражителя» на Ближнем Востоке. Ненависть к «черным» раздувается отнюдь не ради «белых».
На наших глазах разыгрывается провокация как против российского государства, так и против русского народа (а также и против народов, исповедующих ислам) в интересах совершенно определенной «третьей силы», рупором которой избраны — на самом деле очень давно, еще с советских времен — т.н. правозащитники.
Причины избирательного отношения правозащитников к различным проявлениям «молодежного экстремизма» предельно откровенно объяснил на так называемых «Ходорковских чтениях» директор Информационно-аналитического центра «СОВА» Александр Верховский: «Правозащитное движение выступает, по сути своей, в защиту права в его либерально-западном понимании. И общественное мнение (чье, какой конкретно „общественности“? — В.К.) ожидает от правозащитников внятного и публичного осуждения покушений на эту ценность не только со стороны властей, но и со стороны оппозиционных радикальных группировок».
Правозащитник тем сам признал, что «власть» и «экстремисты» представляют одну (условно, «не западно-либеральную») политическую парадигму, а сами правозащитники — иную. В первом и втором случае — родство (даже во взаимном противостоянии), и противоположность — к третьему.
Деятельность таких организаций, как «Сова», на самом деле отражают далеко не всю полноту «общественного мнения», на которое они ссылаются. Так, пресс-центр «Русского общества», организации далеко не молодежной, еще в 2006 году так отреагировал на сообщения «Совы» о том, что с января по июнь этого года в Москве в результате нападений скинхедов пострадали 10 человек и 18 погибли, а в Санкт-Петербурге погибли 4, а получили ранения 20: «Возникает, правда, вопрос, как именно сотрудники «Совы» ведут мониторинг? Они ходят по ночным улицам городов и внимательно фиксируют все случаи нападения, снимая на видео нападавших? Отнюдь. Их мониторинг очень прост: любой случай преступления против нерусского они тут же квалифицируют как «преступление на почве национальной ненависти». Ну и, кроме того, «специалисты» «Совы» очень любят посещать веб-сайты разных виртуальных «ультраправых» организаций, старательно переписывая все те выдумки, которые авторы таких сайтов пишут о себе. Ну и уж, разумеется, «специалисты» «Совы» вовсе не обременяют себя фиксированием случаев преступлений, совершаемых иммигрантами против русских людей. Что логично, ведь на фоне десятков тысяч преступлений, которые совершают иммигранты, как-то очень бледно будут выглядеть 107 избитых «скинхедами».
Отметим также, что правозащитники из «Совы» на второе место по опасности после «русского национализма» ставят т.н. «гомофобию». По словам заместителя директора «Совы» Галины Кожевниковой, «особенно тревожно то, что на волне гомофобии произошло смыкание православных фундаменталистских групп и скинхедов, которые отнюдь не отличаются религиозностью, а также части молодежных леворадикальных движений».
Надо прямо сказать, что правозащитные круги, занимающиеся мониторингом «молодежного экстремизма», трудно назвать «центристскими» и объективными. Вот, например, «послужной список» одного из их лидеров, тесно сотрудничающего с «Совой», главы Московского бюро по правам человека Александра Брода. До 2001 года Брод руководил Самарским еврейским фондом «Народ вечен». С 2001 г. — исполнительный директор Московского бюро международной организации Union of Councils for Soviet Jews (UCSJ) с центром в США. Откуда в 2001 г. Взялись «советские евреи», сказать трудно, но, видимо, это «детали». В 2002 г. на базе этой организации создается Московское бюро по правам человека. В настоящее время это бюро, якобы после конфликта с UCSJ, финансируется Европейским Союзом. С конца 2005 г. Александр Брод «пытается наладить контакт с руководителями Администрации Президента РФ. В марте 2006 г. Брод издает 29-страничный справочник, посвященный правому радикализму и «фашиствующим элементам в общественно-политической жизни России». Журналистское расследование деятельности Брода и отказа Генпрокуратуры в возбуждении уголовных дел по его заявлениям (в результате чего сам он и руководимые им структуры оказываются уязвимы в отношении обвинений в клевете), проведенное А. Сидоренко, завершилось рекомендацией во всех случаях проявления «ксенофобии и нетолерантности» самой государственной власти «набрать опыт урегулирования конфликтных ситуаций в этой области, а не полагаться только на поддержку правозащитников-антифашистов, склонных, подобно Броду, к проведению сомнительных массовых кампаний с активным привлечением СМИ». Сказано более чем достаточно.
Надо заметить, что серьезные западные аналитики, наиболее адекватно отражающие геополитическую позицию своих стран, распространяют «фашистский навет» на те организации и идеологии, которые как раз отмежевываются от узкого национализма и рассматривают Россию как «большое пространство». Так, 9.06. с.г. Андреас Умланд (Global Politician, USA) в статье «Неоевразийство, вопрос о русском фашизме и постсоветской политической дискурс» именно в евразийстве (и особенно в деятельности Александра Дугина) усмотрел «фашистскую угрозу», не сравнимую по опасности с «РНЕ и скинхедами». Естественно: евразийство стоит поперек именно геополитических планов Запада, планов мирового господства, в то время как с «этническими националистами» вполне можно «разделить сферы влияния».
Поведение геополитических противников России предельно откровенно. Но зато оно и показывает, кто есть кто.
Заставляет делать важный — главный — вывод: не с «молодежным экстремизмом» как таковым должна быть развернута борьба, а с той всемирной сетью провокаций и провокаторов, которая наброшена на поднимающуюся Россию. С молодежью же следует работать самому государству. Но не в смысле «отслеживания экстремистских элементов», а в смысле выработки положительной программы, которую необходимо будет последовательно воплощать ее в жизнь: дать молодым людям из бедных семей возможность получать образование и работу с достойным заработком, предоставить льготное жилье и нормальную помощь молодым семьям. Но даже не это главное. Необходима адекватная идеология, которая была бы молодежи понятна и ею принята. Причем принята без конформизма, кот орый сразу же начали воспитывать в «прокремлевских» движениях, прежде всего у «Наших». С самого начала — зачем было делать это движение «антифашистским», идя на поводу у международно-интеллигентской страшилки? Зачем — «демократическим», навязывая обанкротившийся дискурс? И при этом — зачем так откровенно карьеристским?
Разумеется, с теми, кто совершает преступления, следует поступать как с совершившими преступления. Равно как и с теми, кто их подстрекает, в том числе сознательно заранее создавая образы этих преступлений и «программируя» на них. Это касается и СМИ, и «правозащитников». Особенно тех, кто совершенно открыто исполняет заказы враждебных России иностранных центров и организаций. Но это вещи сами собой разумеющиеся.
Главным же критерием отношения к молодежным организациям — формальным и неформальным, — видимо, как и ко всему остальному, должен стать на стиль, не символика, не музыка, не иные фетиши, но прежде всего критерий «геополитической экспертизы». Следует ясно понять, кто — за целостную, единую и Великую Россию, а кто — по разным причинам — нет. И исходить только из этого.
