Становление русского мировоззрения (до XVI века)

Часть 5

Мировоззрение русского человека определяла православная духовность, которая принципиально отличается от католической: «Католическое мировоззрение делит бытие не надвое („свет“ и „тьма“), а натрое: между горней областью сверхъестественного, благодатного и преисподней областью противоестественного до поры до времени живет по своим законам, хотя и под властью Бога область естественного. Русская духовность делит мир не на три, а на два — удел света и удел мрака» (С.С. Аверинцев). Это различные основоположения жизни и культуры. Западная установка заложена блаженным Августином в концепции града Божиего на земле и града земного. Царство Божие уже явлено на земле в Римской Церкви. Град Божий постоянно обустраивается его слугами. За пределами его — царство приверженцев земного: общество и государство, которые должны быть преображены слугами града Божиего. Августин пессимистически оценивал перспективы града земного. Сфера естественногос течением времени автономизируется, становится предметом обустройства, превращается в главное дело жизни. Нейтральная сфера естественного эмансипируется от небесных ценностей, а «„два града“ Августина, по лаистской логике возрастающей нейтральности, постепенно превратились в один, сугубо земной град, которому уже нет никакого дела до небесного» (А.С. Панарин). Для западного христианина сфера приложения религиозной энергии оказывается в пределах мира сего, поэтому западное мировоззрение приговорено придти к материализму, оправдывающему прагматическую одержимость, и к рационализму, наделяющему эффективной орудийностью. Для русского православного человека главное религиозное упование — в небесном, в вечности. Поэтому Православие принципиально онтологично. «В этом онтологизме — внутренний пафос Православия» (Н.А. Бердяев). Но, разграничивая два мира и не перенося на Царство Божие и на Церковь свойств мира сего, православное мировоззрение не рассматривает здешнюю жизнь как самодостаточную сферу естественного, но и не относится к ней как юдоли греха, ибо жизнь есть арена преображения материи, просветления плоти духом.

Различие духовных ориентиров сказывается в том, что для западных христиан главным праздником является Рождество Христово, для православного Востока — Воскресение Господне, Пасха. В мироощущении католика важнее всего, что Христос родился на земле и что родился от человека (отсюда культ Девы Марии), Спаситель явился в мир для определенной земной миссии, к продолжению которой призваны христиане. Земная жизньявляетсяцелью приложения религиозной энергии: католики призваны христианизировать весь мир. Такая религиозная установка позволила создать мощную церковную организацию во главе с наместником Бога на земле — папой, а также сконцентрировать силы на распространении христианства в мире. Для православных главное в христианском благовестии то, что Христос воскресе — смертию смерть поправ, что земной путь Спасителя и Его крестные муки венчает Воскресение. Религиозная энергия направлена от земли к небу, а религиозное упование сосредоточено на замирных измерениях: Богочеловек явил Своим воскресением из мертвых, что истинная родина человека — не земля, а небо, человек в мире сем не от мира сего, он на земле странник и пришелец, здешняя жизнь имеет ценность только в перспективе вечной жизни. Мир сей не самодостаточен, он ценен в той мере, в какой в нем пролагается путь к воскресению из мертвых.

Для европейского человека сфера естественного не является диавольским устроением, но и не сакрализируется. «Если существование природного как еще-не-благодатного с благодатью — законно, дело теологии — урегулировать отношения между той и другой областью, выяснить их границы» (С.С. Аверинцев). Европейская духовность нацеливает человека на устроение серединного — земного и временного царства, русская — взыскует небо на земле, поэтому срыв небесного дерзания обрушивает ниже земного — в преисподнюю. «В земном мире есть только многообразие и расколотость. Понятие единства и целостности исходит из другой области. Удаляясь от него все дальше, человек ломает духовный хребет мира. И мир, лишенный своего метафизического содержания, распадается на атомы. Чем бесцеремоннее утверждался прометеевский архетип, тем здоровее, производительнее и банальнее становился человек: возрастающее трудолюбие при ослабевающей духовности» (В. Шубарт). Веками европейское материалистическое жизнеощущение усиливалось, в результате «что бы ни стало определяющим в судьбе европейца — экономика, политика или техника, в любом случае только не божественно-духовное. Он утратил духовное отношение к жизни. Склонный к материальной власти, он подчинился земным силам. И стал рабом материи» (В. Шубарт). Тотальная прагматичность позволила создать науку и технику, научно-техническую, техногенную цивилизацию, цивилизацию потребления, информационную цивилизацию. Поэтому технические достижения в основном приходили на Русь из Европы, хотя русский человек проявлял чудеса изобретательности, осваивая огромные суровые пространства. Все великое, что создал русский человек, так или иначе ориентировано на мир духовный, а не земной.

В западной цивилизации различие полярных сфер бытия сводится к количественной проблеме меры, к арифметической задаче, которую всегда можно попытаться решить. В измерениях мира сего все подлежит регламентации, в том числе и «отмеренная дистанция между личностями в пространстве внеличного закона. Разумеется, для верующего западного христианина источник закона — личный Бог, но сам по себе закон внеличен, нейтрален по отношению к индивидам, которых он объемлет как нейтральное по отношению к телам ньютоновское пространство. Индивиды — „падшие“, грешные, и потому их надо защитить друг от друга; вокруг каждого должна быть зона дистанции, создаваемая вежливостью, а их отношения регулируются договором» (С.С. Аверинцев). Поэтому большое значение на Западе имеет контракт, в котором подробно оговариваются границы и права по отношению друг к другу, и тому подобные загородочки вокруг территории индивидуального бытия. С мирской точки зрения регламентируются не только отношения, но и нравственные нормы. «Католическая теология со времен схоластов зрелого Средневековья неуклонно учила, что „закон справедливости“, он же „естественный закон“, описанный еще Аристотелем и стоиками, — это необходимый по условиям грешного мира нижний этаж для верхнего этажа „закона любви“. Как без договора, без контракта, имеющего санкцию в Боге, защитить падшего индивида от чужой и собственной греховности?.. Юридический дух. требует, чтобы ради ограждения одного личного бытия от другого субъекты воли (какими для него, прежде всего иного, являются личности) были, подобно физическим телам, разведены в „ньютоновском“ моральном пространстве, где их отношения регулируются двуединой нормой учтивости и контракта, не допускающей ни эксцессов суровости, ни эксцессов ласковости» (С.С. Аверинцев).

Русскому человеку «юридический дух» представляется мелочной арифметизацией жизни и нравственности, потому глубоко противен: «арифметики губят» (Ф.М. Достоевский). «Далеко не случайно Достоевский ненавидел самый дух морали контракта, в котором угадывал суть западного мироощущения, считал его безнадежно несовместимым с христианской братской любовью и даже поминал в связи с ним весы в руке третьего апокалипсического всадника — образ скаредной меры, отмеривающей ровно столько и не больше. Можно вспомнить типично русские издевки Цветаевой над Западом-Гаммельном: „мера и сантиметр“, „только не передать…“» (С.С. Аверинцев). Русскому духу непонятно, как можно отмеривать христианскую любовь: «У любви нет меры, мера любви есть безмерность» (Бернард Клервосский). Ибо в русской душе нет опосредованной между добром и злом реальности, все расплавлено в непосредственном столкновении света и тьмы.

Отсутствие буферной природной зоны делает русское мировоззрение максималистским и антиномичным, но вместе с тем оно стремится к целостности и универсальности. С одной стороны, сознание русского человека всецело религиозно озабочено, духовно ориентировано, с другой же — находится под бременем исторической плоти. «Антитеза „все или ничего“, не сдержанная житейским благоразумием, не контролируемая вниманием к практическим результатам, оставляет душу чуждой житейской трезвости. Но духовная трезвость, наоборот, очень высоко ценится в религиозном сознании русских людей» (В.В. Зеньковский). В проблеме соотношения духовного и материального, Божественного и земного русский дух стремился избежать обеих крайностей — «смешения и разделения двух сфер бытия. Все, что могло бы дать хотя бы небольшой перевес материальному началу (то есть послужить недолжному смешению их), воспринималось уже как огрубление духовного бытия, — отсюда, например, отказ от скульптуры в храме и, наоборот, безоговорочное поклонение иконописи. Точно так же надо толковать противление инструментальной музыке в храме и постепенное развитие церковного пения. Можно разно толковать эти явления русской религиозности, но все это, конечно, от Логоса, а не вне его, все это насыщено глубокими плодотворными интуициями» (В.В. Зеньковский).

Русский дух меряет ценности максимами Нагорной проповеди, а не мирской мерой. Если западное сознание склонно относить запредельные нравственные парадоксы Нагорной проповеди к сверхъестественному, то для русского сознания — это реальная установка для спасения на земле. «Разрыв между двумя мирами — это не пропасть между плотью и духом, как в платоновском мистицизме, а между падшей и преображенной, или обоженной, плотью» (Г.П. Федотов). Поэтому русский человек склонен ощущать себя странником и пришельцем в этом мире, который не самоценен, но жизнь ценна как арена преображения, данный путь к новому небу и новой земле. Отсюда сакрализация земли. В дохристианские времена «небо или небеса редко упоминаются русским славянином с глубокой теплотой, ужасом или романтическим влечением. Он сосредоточил все свои религиозные чувства на земле. К Матери-Земле, оставшейся средоточием русской религии, стекаются наиболее таинственные и глубокие религиозные чувства народа» (Г.П. Федотов). В западном материалистическом мировоззрении земля, как сфера естественного, «лишена каких бы то ни было сакральных значений. В религиозном смысле это — юдоль греха, знак отпадения от Божественной благодати, в праксеологическом смысле — мертвый материал, глина в руках гончара и скульптора, каким является человек» (А.С. Панарин). Мать сыра Земля не является антитезой неба как место греха, это не серединное нейтральное царство, а одухотворенная сакральная сфера; православный храм — это небо на земле. Русское эсхатологическое сознание захвачено темой преображения всего мира; спасение Матери-Земли — русская идея искупления. Поэтому природа не может быть, как в западной цивилизации, кладовой сырья и материалом для строительства земного царства. Самое драгоценное на земле русский дух относит к сакральной сфере, которая в мире сем не от мира сего. Отсюда сакрализация земной власти, которая призвана защитить народ от враждебных сил. Если русский человек отпадает от сакрального, он не имеет «нейтральной» устойчивости и одержим злом.

Православное русское отношение к бытию более соответствует христианскому благовестию. Это более честная и принципиальная христианская позиция, признающая, что в каждое мгновение жизни происходит выбор между Богом и диаволом. Чем выше идеалы, тем опаснее искушения и соблазны, тем сокрушительнее падения. Западный ум не выдерживает опаляющей мистерии христианства и формирует обширную сферу десакрализированного существования, где не существует окончательного разделения между добром и злом. Буферная сфера не ограничивается земной жизнью, а распространяется на небо, отсюда представления о чистилище, которое продлевает состояния неопределенности между светом и тьмой.

Образ русского ума

За века определились форма и содержание русского мировоззрения, которое отражает национальный характер, суровое историческое воспитание, восприятие народом христианской веры. В наборе свойств национального сознания есть свои достоинства и недостатки. Русский ум приспособлен решать бытийные проблемы, которые ставила перед ним тяжкая и преисполненная опасностей жизнь. Русский человек потерялся бы в пространствах Евразии, если бы не обладал духовной высотой, с которой можно охватить безбрежные просторы. Он не смог бы находить нетривиальные решения в борьбе за существование в самом суровом углу планеты, если бы не сознавал смысла жизни. Сосредоточиваясь на главном, русский человек нередко не имел сил и интереса рассматривать частные явления, откуда его могли подстерегать опасности. Цельный русский дух был самодостаточным, но открытым. Жизнь требовала самосохраняться, не закрываясь от влияний, принуждала заимствовать технологический опыт, не теряя самобытности. Ценой величайших усилий и жертв русскому народу удавалось адаптироваться во враждебном окружении и отвечать на исторические вызовы.

Русское умозрение изначально в латентном состоянии содержало многие характеристики. С конца Средневековья основные формы русского мышления развивались, усложнялись, сказывались на культурном творчестве, во многом определяли достижения русского духа, но и были причиной многих проблем русской истории.

Русское мировоззрение напоено и выстроено Православием. С крещения в Православие русский народ начинает быть и начинает сознавать себя, вполне осознавать мироздание. Поэтому «самосознание русское, народное есть самосознание не расовое, не племенное, а вероисповедное, религиозное» (митрополит Антоний (Храповицкий)). Начиная с митрополита Илариона, русская мысль склонна к онтологизму, к постановке бытийных вопросов. Она менее интересуется важными практическими проблемами, которые периферийны по отношению к смыслу бытия. Русское философствование больше интересуется онтологическими, чем гносеологическими проблемами: вопрос «что мы познали?» и «в чем сущность предмета познания?» волнует больше, чем вопрос «как мы познаем?» В западноевропейской философии гносеология в большинстве случаев предваряет онтологию, гносеология оправдывает онтологию. Многие европейские философы как бы оправдывались в выборе приоритетов, в своих интеллектуальных симпатиях и антипатиях, разбирая и опровергая по ходу предшествующие толкования предмета, и только. в конце работы с облегчением выполненного долга говорили о главном. В европейской культуре вопросы рассматриваются по преимуществу в культурных отражениях, а не сами по себе. Как отмечает Николай Бердяев, если во Франции дискуссируется проблема любви, то темы могут звучать: «Любовь у Петрарки», «Любовь у Данте», «Любовь у Шекспира», в то время как русское общество интересует прежде всего тема «Что есть любовь сама по себе».

Акт русского философского самопознания по преимуществу теоантропоцентричен — направлен на проблемы бытия Бога и бытия человека. Как отмечалось в русской литературе, русские крестьяне склонны дискуссировать не о заработках, а о высоких материях — о Боге, о душе. Русский ум более интересуют универсальные смыслы, нежели конкретные и обыденные. Более всего интересен человек, затем общество, меньше — проблемы природы. Поэтому русское умозрение моралистично; в терминологии Канта практическая философия интересует больше, чем теоретическая философия: «В русской мысли преобладает моральный элемент над метафизическим, и за ней скрыта жажда преображения мира. Философия была лишь путем или преображения души, или преображения общества» (Н.А. Бердяев). Сочетание теоретического интереса с практическим соответствовало древним традициям русской мысли, которая заимствовала эту установку в христианском эллинизме, ориентирована на платоновскую традицию, в которой философия воспринимается не как решение отвлеченных рационалистических задач, а как поиск смысла во всем и истинной жизни.

Русское философствование экзистенциально, ориентировано на проблемы существования, а не на рационалистические задачи. В русской философской традиции почти нет, за исключением марксистской схоластики, грандиозных рационалистических систем, что так характерно для западноевропейской философии и апофеозом чего является философия Гегеля. Почти каждый русский философ писал о проблемах человека. Человек — высшая форма мирового бытия, личность — высшая форма человеческого бытия. Сущность личности — высшая философская проблема, не все философы до нее доходят. В русской мысли сформировалось убеждение, что свобода дарована всем людям. Князь Курбский обвинял Иоанна IV, что он «затворил русскую землю, сиречь свободное естество человеческое, аки в адовой твердыне».

В русской культуре было сильно выражено чувство истории, которая рассматривалась как преемственность священного: от сотворения мира — к воплощению Слова и до последнего суда, от патриархов и пророков — к апостолам, угодникам Божиим и православным святым, от Рима Первого и Рима Второго — Константинополя — к Третьему Риму — Москве. Распространенными в средневековой Руси были не богословские, а исторические тексты — жития святых и летописи. «Древнерусское богословие было всецело исторично из-за отсутствия рациональных и логических начал» (Г.П. Федотов). Как церковной, так и светской литературе было свойственно сугубый интерес к истории: «В средневековой русской литературе не было произведений чисто развлекательных жанров, но дух историзма пронизывал собою всю ее от начала и до конца. Это придавало русской средневековой литературе отпечаток особой серьезности и особой значительности» (Д.С. Лихачев). Для русского человека велико значение исторического времени, ибо он осознавал себя через понимание своего предназначения во времени. В русской философской рефлексии сильна историософская установка, русскую мысль всегда волновал смысл истории, ее завершение. Отсюда распространенный интерес к эсхатологическим вопросам — о конце времен и Страшном суде: «Самобытная русская мысль обращена к эсхатологической проблеме конца, она окрашена апокалипсически. В этом — отличие ее от мысли Запада. Но это и придает ей прежде всего характер религиозной философии истории» (Н.А. Бердяев).

Русское мировосприятие — это поиск целостности, синтетического единства во всем — в конкретном явлении и в универсальных проблемах бытия. Киреевский, определяя различие западноевропейского и русского менталитетов, писал, что у европейского человека в душе есть перегородки. Одной частью души европеец познает рациональные проблемы, другой частью он занимается нравственными вопросами, третьей частью он решает практические проблемы. Русская душа лишена подобных перегородок, настроена каждую проблему осознать и пережить целостно, экзистенциально, стремится распознать прежде всего сущность явления.

Веками русское мировоззрение формировалось религиозно и формировало религиозную картину мира. В русской культуре не было влиятельных атеистических или материалистических тенденций. Эти болезни горделивого ума привносились из «просвещенного» Запада. «Эпоха „просвещения“ есть такая эпоха в жизни каждого народа, когда ограниченный и самонадеянный человеческий разум ставит себя выше тайн бытия, тайн жизни, тех божественных тайн жизни, из которых исходит, как из своих истоков, вся человеческая культура и жизнь всех народов земли. И вот в эпоху „просвещения“ начинается постановка человеческого разума вне этих непосредственных тайн жизни и над ними. Для этих эпох характерна попытка сделать малый человеческий разум судьей над тайнами мироздания и тайнами человеческой истории» (Н.А. Бердяев). Малый разум возобладал у европеизированной с Петра I российской элиты, через которую внедрились в Россию гибельные западные идеологии, разлагающие цельное религиозное сознание народа.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/28 397.htm