Миф о придуманном мифе

У нас в России сложилась уникальная ситуация, потому что национальный миф у нас одновременно невозможен и необходим. Все национальные мифы Запада развивались постепенно, возрастая и смешивая в своей структуре множество исторических опытов. В России такого пути никогда не было. Последние 350 лет Россия развивается скачкообразно, путем от одного исторического катаклизма до другого

Когда мы говорим о национальном мифе, существует опасность попадания на двойной крючок, на который сознание человека пост-секулярной эпохи само готово накинуться. Этот крючок представляет собой разное прочтение понятия «национальный миф», в котором «национальное» воспринимается как унифицированный синоним «гражданской идеологии». Тем самым вместо того чтобы говорить о реанимации национальной идентичности и целостности нашего исторического бытия как важнейшей части национального мифа, мы часто имеем в виду над-идеологическую аппликацию собственной истории или искусственный конструкт в виде очередного гражданско-патриотического культа. Иными словами — чтобы исправить кривизну покосившегося дома, у которого размыло фундамент, нам предлагается начать не с ремонта фундамента, а с ремонта крыши.

Современный человек так устроен, что до сих пор сами термины «миф» и «мифологизация» вызывают у него ассоциации с чем-то нехорошим: ложью, фальсификацией, манипулированием и т. д. Между тем после фундаментальных исследований Ролана Барта, Мирчи Элиаде, Клода Леви-Стросса и других философов, антропологов и социологов роль мифологического компонента в человеческой жизни как неких «донаучных пережитков» и архаичных механизмов социокультурной регуляции с негативным оттенком серьезно переоценена. Уже основоположник интуитивистской философской школы Анри Бергсон писал о том, что миф является не противоестественной фантазией, а защитным механизмом человеческой природы, которым она спасается от разлагающей силы интеллекта. Ролан Барт полагал, что миф не является прямым обманом и служит в нашем мире языком новых значений, неким «проводником» между ценностями и фактами, сглаживая деформацию в вечной борьбе означающего и означаемого. Леви-Стросс же вообще доказал, что мифологизация представляет собой альтернативный способ и орудие человеческого познания, «альтернативную логику», которая способна к анализу и классификации там, где обычными прямыми логическими способами это сделать невозможно. Более того, именно мифологическая природа человеческого сознания стала интеллектуальной базой для неолитической технической революции и в чем-то предвосхищает самые новейшие научные методы.

Тем самым миф представляет собой одно из базовых, глубинных составляющих сознания современного человека. С помощью мифотворчества человек всегда создавал картину мира, тем или иным образом интерпретировал природные явления и общественные процессы по отношению к самому себе. Миф является адаптивным явлением в жизни человека, поскольку помогает создавать комфортную психологическую и духовную среду обитания, чувствовать себя защищенным в окружающем его мире, делать этот мир понятным и близким. Посредством мифа люди пытаются создать символическую картину действительности, объединяющую в себе закодированный посредством архетипов опыт данной конкретной социальной общности. Мифология способна содержать в себе представления о наиболее значительных параметрах существования социальной общности: различение «свой-чужой», организация пространства и времени, история и перспективы развития данной общности. Таким образом, миф представляет собой одно из основных средств коллективной саморефлексии и самоопределения, своеобразной «системой GPS», особенно в неустойчивой или агрессивной социальной среде.

Проблема заключается в том, что раньше, в доиндустриальную эпоху, мифологическое мышление было естественной и неразрывной частью явления, которое известно сегодня антропологам как «идеологический синкретизм», представляющий собой единство и неразрывность религиозных, этических, политических, научных и идеологических воззрений человека. После того как в эпоху Возрождения начинается эрозия этого единого комплекса, научное начинает постепенно противопоставляться религиозному, а религиозное — политическому и т. д. В итоге миф, как и все остальные компоненты некогда единого комплекса человеческого мировоззрения, оказался выдернутым в новую реальность кризиса традиционного общества, и его «излучение» перестало быть естественным. Само тело мифа подверглось деконструкции и в постпросвещенческую эпоху разбилось на множество более мелких «мифов»: политических, социальных, национальных, научных. В наше время значение и оперативное пространство мифа чрезвычайно расширилось и стало еще более противоречивым. Миф стал обозначать очень много вещей, несводимых друг к другу в предыдущей социальной реальности: веру, ересь, ложь, пропаганду, условности, традиционные ценности, хаос и порядок, архетипы и банальности. Не зря Ролан Барт говорил, что в наше время миф полностью превратил историю в идеологию.

С началом эпохи Постмодерна начинается воплощение модели так называемого сетевого общества, в котором все социальные связи стремятся расположиться строго горизонтально вне любой вертикальной иерархии, в этой системе возникает острая потребность в несущих конструкциях, которые были бы устроены как бы «вертикально», но не несли с собой гнетущего «давления вертикали». Отчужденные друг от друга внутрисоциальные кластеры в этой системе нуждаются только в «альтернативном управлении», в некоем общем знаменателе, который бы выполнял значительные саморегулирующие функции. А поскольку одной из последних среди реалий прежних эпох, в которых существуют «сетевые общества», остается государство-нация, на роль этого макросоциального саморегулятора выдвигается «национальный миф».

Что же такое «национальный миф», если изучить основной базис мировоззрения, к примеру, современного англичанина? Это будет внушительный винегрет из «five o’clock», Великой Хартии Вольностей и Habeas Corpus Act, английского консерватизма и «Боже, храни Королеву!».. Примерно такой же структурный винегрет с поправкой на местный колорит можно обнаружить у многих народов Запада: американцев с их «американской мечтой» и «флагманством свободного мира», французов с их бинарной оппозицией «голлизма» и «Свободы, Равенства, Братства», и многих других. Винегрет этот получается из дикой смеси поздневестфальских мифов второй половины XIX столетия, этатистских авторитарных мифов 20−40-х гг. XX в. и современной аморфной либеральной парадигмы. Поэтому где-нибудь во Французской Гвиане чернокожие дети скандируют на уроках «Наши предки — галлы!» и вместе в этим зубрят адаптированные к современному миропорядку догмы Великой Французской революции, смешанные с Декларацией прав человека 1949 г. и опытом «великой французской цивилизации».

А что же у нас в России? У нас в России сложилась уникальная ситуация, потому что национальный миф у нас одновременно невозможен и необходим. Все национальные мифы Запада развивались постепенно, возрастая и смешивая в своей структуре множество исторических опытов. В России такого пути никогда не было. Последние 350 лет Россия развивается скачкообразно, путем от одного исторического катаклизма до другого. У нас, в отличие от Запада, так и не возник устойчивый к потрясениям социальный каркас (как, например, бюргерская культура), возобновляющий себя после того или иного лихолетья. Об этом противоречии лучше всего сказал Максимилиан Волошин: «Европа шла культурою огня, а мы в себе несем культуру взрыва. Огню нужны — машины, города, и фабрики, и доменные печи, а взрыву, чтоб не распылить себя, — стальной нарез и маточник орудий». В итоге наш исторический взгляд, не успевая толком приспособиться к каждой последующей эпохе, постоянно стремится коллапсировать до «жерла орудия».

Но дело осложняется еще и тем, что отсутствие этого социального каркаса говорит о том, что почвы для национального мифа в России нет. Поэтому имеет смысл констатировать, что мы исследуем не национальный миф, а миф о мифе. Вот что писал в свое время Рудольф Штайнер об этом:

«Духи европейских народов (за исключением русского) проходят своего рода воплощение в своем народе. С русским народным Духом дело обстоит так, что он вообще не спускается для того, чтобы кристаллизовать народ, но постоянно остается чем-то вроде облака, парящего над народом, так что его всегда надо будет искать вверху, и потому этот народ может проходить духовное развитие лишь в том случае, если сочтет за благо соединить со своим собственным существом то, что вырабатывается на Западе, чтобы вместе с Западом основать культуру, потому что из самого себя развернуть культуру он никогда не сможет. У русского же народа народный дух вообще не действует внутри души. Он как бы парит над народом наподобие облака, а душа может только предчувствовать его присутствие вверху и тосковать по нем».

Именно поэтому основная проблема русского национального мифа заключается в том, что он никогда не существовал и существовать не может. Все те концепции и идеи, что пытаются выдать за наш доморощенный национальный миф — «Святая Русь», «Москва-Третий Рим», «Империя» и т. д., являются не мифом как таковым, а завершенными формами нашей национальной и цивилизационной идентичности. Дело в том, что национальный миф, едва возникнув в нашей реальности, пытается заместить нечто такое, что не существует, дополнить несовершенство всеобщего социально-идеологического конструкта. В случае России мы имеем уникальный пример обратного. Имея поначалу совершенные идентификационные матрицы, ставшие в ходе естественных процессов базовой частью национальной идентичности в XV—XVII вв., мы движемся не в сторону «совершенства» национального мифа, а в сторону деградации собственной идентичности. И при этом мы спешно подыскиваем для себя новые, наспех осознанные конструкции по новым социокультурным обстоятельствам. Это грандиозный побег русской цивилизации от собственного бытия. Среди наиболее ощутимых шагов этого побега — идеи «Россия как первая держава в Европе», «Всемирная Православная Империя», «Православие-Самодержавие-Народность», людоедские и столь любимые нашей интеллигенцией концепции «всечеловеческой миссии России». Среди последних проектов такого творчества — не менее одиозные: «Либеральная империя», «суверенная демократия», «энергетическая сверхдержава», «Россия как Евразия». Показательно, что единственным реальным итогом этого идейного генезиса для народа стало банальное потребительское самозабвение и ничего больше.

Все эти вещи созданы вопреки подлинному контексту исторического бытия, вне контекста настоящих реалий и настоящих мифов русского народа и потому игнорируют само его бытие. Тем самым они обречены на проигрыш. Скачкообразность нашей истории сыграла с нашим историческим сознанием плохую шутку. Мы — единственный великий народ в истории, чья подлинная история уничтожалась или на худой конец переписывалась сотни лет. Помню одну из любимых книг своего детства, которая чудом сохранилась на книжной полке у родителей. Старый, потрепанный фолиант под названием «Моря нашей Родины», издательство «Детгиз», год издания — 1952-й. Буквально с первых же страниц там можно прочесть следующее:

«Еще на заре формирования русского государства наши предки на своих ладьях выходили из Балтийского моря и огибали побережье Западной Европы. Следы древних славянских поселений найдены даже на берегах Англии.

…Из записей греческих историков видно, что русские в VI—VII вв. плавали не только в Черном море, но и далеко за его пределами. На своих ладьях они выходили в Мраморное, Эгейское, Адриатическое моря. Нередко византийцы приглашали к себе на службу опытных русских моряков. Известно, например, что ант Всегорд командовал византийской эскадрой в Черном море. Иногда русские и византийские отряды плавали вместе с общими военными целями".

Самое удивительное в этом, на первый взгляд, фантасмагорическом отголоске позднесталинского ренессанса «русского периода» в отечественной исторической науке заключается именно в том, что он почти не противоречит современным историческим данным. В фантасмагорию истоки русской истории превратили уже при Хрущеве, когда целые команды советских историков упорно лепили миф о возникновении русского народа ex nihilo. Тогда со страниц школьных и даже вузовских учебников по истории в неокрепшие души юношей и девушек начало взирать косматое существо в длинной белой рубахе и с какой-то неандертальской мотыгой в руках, внезапно выползшее на историческую сцену в конце IX в. из каких-то своих дебрей, землянок и болот. Разумеется, у этого существа не могло быть полноценной истории. Да и как народ оно не существовало: для IX—XV вв. русской истории был выдуман специальный «эвольвер» с дикой для русских ушей терминологической кликухой «древнерусская народность».

Даже в 90-е гг. с их научным псевдоплюрализмом в исторических вузах преподаватели предупреждали «на будущее», чтобы, не дай бог, в дипломе или в какой-нибудь научной статье кто-нибудь не написал «руссы» вместо политкорректного «русы». Разумеется, во избежание неуместных «аналогий» между древним гордым племенем и русским народом. Русский народ не привыкать оставлять с разорванной историей его смысловым узурпаторам — от европейских современников Ивана Грозного до немецких профессоров, планомерно уничтожавших в XVIII—XIX вв. ценнейшие древнерусские летописи, повествующие о многовековой доваряжской истории Руси. Их преемники — современные горе-историки, которые пытаются по старым хрущевским лекалам стерилизовать историю русского народа, «милостиво» оставив его лишь с постваряжским периодом по своему «компетентному» произволению. К примеру, у Англии и Франции история длиннее русской на несколько столетий только потому, что у них все было в порядке по отношению к хроникам и архивам монастырей. А в России со времен немецких выскочек А. Шлецера и А.Х. Остенека, наши архивы подверглись тотальному расхищению и уничтожению руками сознательных инородцев, по своему уровню и последствиям для развития национальной исторической науки превосходящему любое монгольское нашествие. То, что не увозилось на Запад, уничтожалось безжалостно. Да что там говорить, если даже величайший памятник древнерусской словесности «Слово о полку Игореве» только под немыслимым натиском русских историков, противостоящих антинациональной верхушке в АН СССР, удалось признать подлинным только в середине XX в. Как же всем удобен миф о косматом славянском манкурте, судьбу которого спустя тысячелетие с хвостиком решают «цивилизовать» новые «прогрессоры»!

Все помнят позорные новоделы, которых и учебными пособиями назвать-то стыдно, где написано, что это СССР спровоцировал войну с нацистской Германией, что без открытия второго фронта и вмешательства бравого англо-американского десанта СССР бы войну не выиграл, а в главе «Культура», посвященной новейшему периоду российской истории, одним из ярчайших явлений культурной жизни оказывается Илья Лагутенко и группа «Мумий Тролль». И вырабатывать на государственном уровне нечто «общее, объединяющее, позитивное», как выразился президент Путин еще в июне 2007 г., надо было еще в начале его первого президентского срока, если не раньше.

В этом и только в этом заключается основной корень проблем национально-исторического самосознания. В обществе, где нет памяти, где до сих пор распространены устойчивые мифы о «России — тюрьме народов», о «Николае Кровавом», о «тысячелетнем рабстве» и о «многовековой азиатчине», о «великом Ленине», «демократических реформах», «всемирной миссии русской цивилизации», не может даже возникнуть положительного национального мифа. Именно поэтому, прежде чем говорить о национальном мифе, нужно начать воссоздавать заново свою собственную историю. Нужно иметь мужество рассказать не только о том, как наша история начиналась, но и том, как она продолжается. Необходимо честно, со ссылками на факты и источники, привести действительно правдивую картину всего того, что творилось в России в 90-е гг. Нужно рассказать о расстрельных командах, уничтожавших безоружных защитников Белого дома в октябре 1993 г., о тотальном воровстве крупнейших и ныне здравствующих госчиновников в ходе приватизации и залоговых аукционов, о реальном геноциде русского народа, об уничтожении государством собственных армии и флота и о многом другом. Все это означает только одно: стандарт такой исторической правды вбивает клин во всю морально-идеологическую конструкцию нынешней власти, которая так и не нашла в себе политической воли порвать с наследием политического ельцинизма. Чтобы Россия пережила действительный ренессанс, сегодняшней власти необходимо найти мужество воссоздать всю полноту нашей исторической памяти, что невозможно без решительного отказа от реализации антирусских аспектов государственной политики.

А пока у нас нет не только национального мифа, но даже самой простой государственной идеологии, закрепленной на юридическом уровне. Это означает только одно — стратегическое развитие страны и реанимация нашей подлинной идентичности несовместимы с временщической логикой. И наконец, давно пора понять, что никакого национального мифа, не говоря уже о серьезной стратегии развития, в России не возникнет, когда на государственном уровне не существует того, кто должен быть ядром в подобных идейных конструкциях, — русского народа. И что только история его судьбы, а не безликого «общего пространства», обеспечивает единственную логическую преемственность нашей истории и залог будущего нашей идеологии. А когда нет ядра, которое формирует поле любого притяжения, нет и гравитации.

http://www.pravaya.ru/look/16 442