 |
| Татьянин день | Протоиерей Максим Козлов | 16.09.2008 |
В первые дни после смерти в Церкви принято особенно молиться об упокоении души усопшего. Надежда на непрестанную молитву и заботу о душе почившего профессора М.М. Дунаева выражена и в надгробных словах, сказанных в день отпевания.
Протоиерей Максим Козлов, настоятель храма св. мученицы Татианы
Мы проводили нашего дорогого друга, соработника и сомолитвенника. К тому, что уже было сказано, мало можно добавить о том вкладе, который внёс Михаил Михайлович в нашу науку — и церковную, и светскую. Скажем одно: вне зависимости о того, соглашаться с или не соглашаться с тем, что было написано в его трудах, ни один исследователь русской литературы не будет честен, если в багаже прочитанных им книг не будет работ почившего профессора.
Хотелось бы сказать о том, что, может быть, не так было приметно при жизни Михаила Михайловича. Господь судил мне знать его с самого конца восьмидесятых годов, ещё до начала его трудов в Московских духовных школах, а потом, с самого открытия храма св. мч. Татианы в 1995 году, Михаил Михайлович все эти годы был здесь. Несомненно, что в конце его жизни главной его любовью была Лавра преподобного Сергия и Московская Духовная Академия. Он и поселился в Москве таким образом, чтобы беспрепятственно можно было добираться туда. Он не раз говорил в непростых жизненных обстоятельствах, что всего другого готов был бы лишиться, но просит Бога об одном: до конца дней трудиться в Московской духовной академии. И Господь исполнил прошение верного своего раба. Он любил лаврское богослужение. Все эти годы каждый раз перед наступлением Рождества Христова и Пасхи он на неделю или более уезжал из городской суеты и проводил эти дни в молитве. Это было не какое-то формальное исполнение обычаев — было видно, что он не мог по-другому.
Он был в самом глубоком, в самом правильном смысле слова человеком благочестивым. Не было службы субботней или воскресной, когда он находился в Москве и не пришёл бы в храм. Никогда не опаздывая, он приходил на всенощное бдение, тихонько становился в алтаре и никогда не уходил до конца службы. Это было каждую субботу, каждое воскресенье, каждый большой праздник. В этом отношении он был образцом того, как нужно относиться к богослужению. Он благоговел перед Таинствами Церкви. Усвоив ещё Синодальную практику, что христианин к принятию Таинств готовится ответственно и причащается нечасто, он был примером того, как нужно готовиться к принятию Святых Христовых Таин. Но было видно: в последние годы душа и сердце его стали просить более частого прибегания к Святыне Тела и Крови Христовых. И было так радостно видеть его всякий раз после приобщения Святых Христовых Таин!
Он был человеком очень чистой души. Никогда, ни в каких случаях мы не слышали от него недоброй или нечистой шутки: он не улыбался и не радовался тому, что иные люди могут когда-то себе позволить. Было видно, как обижало, как ранило его душу всякое некстати и неблагоговейно сказанное о святыне слово.
Он был человеком нестяжательным. Многие годы мы видели его в одном и том же костюме, в одном плаще. У него не было каких-то пристрастий, желания тратить деньги на что-то мирское. А теперь можно сказать и о том, о чём никогда не говорили при его жизни: полученные за свои труды деньги он тайно жертвовал в наш и другие храмы.
Михаил Михайлович был неотъемлемой частью нашего храма. Нам трудно будет представить, как мы войдём в алтарь, а он не будет стоять там. Студентам, думаю, будет так же трудно представить, кто может читать лекции, которые вёл он. Его кончина была такой, которую можно пожелать каждому христианину. Господь дал ему испытание болезнью в последние годы, и он эти страдания переносил с христианским терпением. Временами ему было трудно подняться по ступенькам для того, чтобы дойти до алтаря, но он шёл на богослужение. Иногда он не мог стоять и просил: «Можно я посижу?» — у него сил не хватало стоять всё Всенощное бдение, но он приходил на службу, не оправдывая себя никакими немощами.
В последний этап болезни он готовился к предстоящей операции через неоднократную Исповедь и принятие Святых Христовых Таин. И потом, когда Господь дал ему прийти в себя за несколько дней до смерти, мы общались с ним. За три дня до кончины он вновь настоятельно просил священника исповедовать его и приобщить Святых Таин, что и было сделано.
Подлинно, Господь призвал Своего раба, труженика в Свои селения. Мы верим, что сейчас Михаил Михайлович встретится с теми, кого так любил: с преподобным Сергием, с теми из русских писателей, чью чистоту души и верность Церкви он старался свидельствовать в своих книгах. Будем же мы, уповая на Бога, хранить твердую, тёплую память о нём. Будем молиться о нём всю жизнь, будем просить его молиться о нас: и об учащих, и об учащихся, и о нашем храме, там, где душа его предстоит в вере пред Господом Нашим Иисусом Христом.
Священник Владимир Вигилянский, клирик храма св. мученицы Татианы, руководитель Пресс-службы Московской Патриархии
Сейчас у многих здесь стоящих двойственные чувства. С одной стороны, горечь утраты и щемящее чувство потери той свободы, той любви и той радости, которые свидетельствовал Михаил Михайлович перед всеми нами. И это свидетельство уже никем и ничем восполнить невозможно. Мы все осиротели.
С другой стороны, мы знаем, что Господь примет эту душу в селения праведных, и от этого радостно нам, и это — большое для нас утешение.
Некоторая двойственность была и в его личности, в его характере. Это один из самых умилительных людей, которых мне довелось знать. Добрейший человек, христианская душа, в которой было много детского по заповеди «будьте как дети», беззлобный человек, добродушный — это с одной стороны. С другой стороны, он был воином Христовым. Его выступления, лекции, его публицистика, многие книги свидетельствуют о том, что он был даже жёстким человеком, который не терпел никакой кривизны, никакой фальши, никакого восстания против заповедей Христовых. И он обличал именно это зло, эту кривизну выправлял своими выступлениями и всем своим трудом.
Эти качества сочетались вместе в одном человеке. Именно это и есть пример христианского бытия. Именно об этом я хотел сказать, дополнив ту историческую, общественную значимость Михаила Михайловича, о которой здесь говорилось. Он был сокровенным другом для многих и многих людей, но в нём не было духа компанейщины, который часто присутствует в людях.
Больно и радостно провожать нашего Михаила Михайловича. Не знаю, как у других людей, а у меня очень часто случайно вырывалось: «отец Михаил Михайлович»: в нём было много учительского и священнического. Я скорблю и радуюсь об уходе моего друга.
