Информационные пушки новой войны

Мир после 8 августа вошел в новую эпоху, когда на наших глазах окончательно отмирают контактные войны пятого поколения. Конфликт в Южной Осетии очень ярко показал, что информационная война способна не просто выполнять тактическую функцию «оружия поддержки», а способна превращаться в самостоятельное стратегическое средство. Но происходит и нечто большее — меняется не только острота напряжения, но и геополитический смысл современной модели локального конфликта.

8 августа 2008 года, без сомнения, станет датой новой международной эры. Красноречивое осуждение генсеком ООН Пан Ги Муном действий России в Южной Осетии и Грузии говорит о том, что окончательно похоронены последние несущие конструкции всей ялтинской системы международных институтов, когда смысл норм одного и того же документа, к примеру, Хельсинкского соглашения 1975 года, используется одинаково всеми участниками конфликта. Сегодня слишком рано утверждать, стал ли август 2008 года перезагрузкой наиболее агрессивного сценария «холодной войны» или началом новой геополитической реальности. Пока можно судить только об одном — меняется сам способ локального конфликта, что говорит о том, что мы, наконец, вступили в эпоху войн «шестого поколения».

Мир после 8 августа сам не заметил, как вошел в новую эпоху, когда на наших глазах окончательно отмирают контактные войны пятого поколения, построенные по принципу сочетания мощи войсковых соединений, с мощью ядерного оружия. Нужно сказать, что все современные типы войн отныне можно разделить на два вида: контактные войны (четвертого поколения) с применением обычного оружия и бесконтактные войны (шестого поколения) с применением высокоточных средств поражения и обороны обычного типа, оружия на новых физических принципах, информационного оружия, сил и средств радиоэлектронной борьбы. Главная цель войн шестого поколения — разгром бесконтактным способом экономического потенциала любого государства, на любом удалении от противника. Войны шестого поколения отличаются тем, что вся мощь агрессора будет функционально направлена на безусловное поражение объектов экономики противника путем одновременного нанесения мощнейших информационных ударов и массированных ударов как высокоточного оружия различного базирования, так и средств массового уничтожения его инфраструктуры.

Что и требовалось доказать на примере Южной Осетии — руины Цхинвала и цели на грузинских штабных картах показывают, что Грузия пыталась воевать не с вооруженными силами Южной Осетии, а стремилась полностью уничтожить всю инфраструктуру республики, вместе с населением. Более того, Россия сразу же оказалась вовлеченной в не менее жестокую войну — теперь уже информационную. Как только российское руководство начало принимать меры по спасению Южной Осетии от грузинской агрессии, западные СМИ с поразительным единодушием обрушились на Москву с обвинениями в том, что Россия нарушила территориальную целостность Грузии и чуть ли не первой начала агрессию. Спустя уже сутки после начала конфликта на телеканалах BBC, CNN, Skynews, Foxnews и массе других установилась практически идентичная картинка: русские танки на марше, в небе — русские самолеты, внизу — горят грузинские города и села, якобы разбомбленные русскими бомбами, плачут грузинские женщины и дети, бегут грузинские беженцы. Западные репортеры, находящиеся в Грузии, сообщали о 50 русских бомбардировщиках и 500 русских танках, которые якобы уже «штурмуют Тбилиси» и наносят удары по мирному населению. Разумеется, про уничтоженный грузинскими «Градами» Цхинвал и стертые с лица земли окружающие села, тысячи югоосетинских беженцев — ни слова. И поразительная шапка на одном из западных телеканалов, посвященная этим событиям — «Georgia crisis». Само же начало конфликта, когда грузинские войска утюжили Цхинвал, а российская армия еще не вступила в Южную Осетию, CNN и другие западные телеканалы благополучно «упустили» из виду. После этого международные информационные агентства чуть ли не синхронно начали давать абсолютно обратную по смыслу картинку, не гнушаясь цинично подменять первоначальный образ.

Так, к примеру, обошедшая весь мир запись обстрела Цхинвала грузинскими системами залпового огня, стала вдруг сопровождаться комментариями журналистов Skynews, которые уже рассказывали о действиях российских войск против Грузии. Трансляция переданных грузинской стороной явно постановочных кадров с горящими военными складами грузинской армии и выдача их за последствия налета российской авиации на гражданский объект в мирном грузинском селе, сформировали западное «общественное мнение» гораздо быстрее, чем более эмоциональные, но скупые телекартинки российских каналов. Ни факты, приведенные российскими СМИ, ни скандальный эфир Fox News с южноосетинской девочкой, уже не могли изменить общее мнение мирового сообщества. В итоге Россия стремительно проигрывает информационную войну, которая показала не меньшую эффективность, чем все усилия 58-й армии. Южноосетинская кампания августа 2008 года показала, что десять работающих журналистов с онлайн-включениями в зоне конфликта стоят не меньше, чем десять дивизий. Пример — война в Ираке, освещение которой журналистами, несмотря на всю ретушь глобальных СМИ, стало принципиально иным наперекор всем потугам США спрятать правду. Неспособность России организовать присутствие и повышенную защиту для постоянной пресс-миссии западных журналистов в зоне конфликта, сыграло одну из ключевых ролей в поражении России в информационной войне за Южную Осетию. Отсутствие альтернативной телекартинки первых часов агрессии в западных СМИ стоило нам очень дорого.

Более того, конфликт в Южной Осетии очень ярко показал, что информационная война способна не просто выполнять тактическую функцию «оружия поддержки», а способна превращаться в стратегическое средство, прямо влияющее на международные политические расклады и не только. Так, массированная информационная диверсия практически съела весь наш дипломатический успех и в конечном счете перенацелила авторитет международных институтов ООН и ОБСЕ против России. Но хуже всего то, что средства информационной войны способны оказывать прямое воздействие и на конкретную боевую обстановку в регионе. Российская армия была поставлена почти в безвыходную ситуацию. Не отреагируй она в должной мере на грузинскую агрессию, миротворческий, военный и международный престижи нашей страны были бы подорваны окончательно, не говоря уже о внутриполитической обстановке.

В предшествующих локальных конфликтах, как например, в Боснии и Косово, которые во многом были репетицией к «грузинскому кризису», среди средств информационного давления не было ничего похожего по масштабам своему воздействия на обстановку. В итоге российская армия, разгромив большую часть военную инфраструктуру противника, под ударами «информационных пушек», конвертированных в международное политическое давление, вынуждена была остановить выполнение своих боевых задач, и отвести свои части из Гори, Поти и Сенаки. Между тем, прямыми задачами российской армии в данной обстановке были полное уничтожение грузинской армии и смена политического режима в Тбилиси. Более того, учитывая, что российская армия приспособлена под формат войн четвертого и пятого поколений, то есть для масштабных боевых действий с использованием передвижения многочисленных общевойсковых группировок, эти задачи были единственно возможными.

Нужно признать, что в современном локальном конфликте даже успешные и эффективные боевые действия, но ведущиеся методами предыдущего поколения войн, обречены в конечном счете на поражение. Весь мир не только был заражен тотальной дезинформацией о подлинных истоках случившейся агрессии, он еще и увидел на экранах российскую армию по своему качеству — почти двадцатилетней свежести. Солдаты опять сидели, как в Афгане и Чечне, на крышах БТР и БМП. Почему? Да все по той же причине: при взрыве мин, обстреле гранатометами вероятность гибели внутри боевой машины гораздо выше, чем при размещении десанта снаружи. При этом и десантники, и экипаж, находясь в БТР, практически не защищены от стрелкового оружия. Ведь 7,62-мм бронебойно-зажигательная пуля пробивает борт и крышу машины с расстояния 200 м; 12,7-мм бронебойно-зажигательная пуля — с расстояния 700 м, а с ближнего расстояния и при определенных углах — насквозь. Не зря Дмитрию Медведеву на встрече солдаты и офицеры жаловались на то, что грузинские БМП, оснащенные натовскими инженерами — лучше наших.

Так почему грузинская артиллерия так долго обстреливала наши позиции и успешно контратаковала Цхинвал несколько суток? Почему грузинские танки Т-72 были оборудованы тепловизорами, а наши нет? Почему вообще танк Т-72, который был спроектирован еще в конце 60-х годов прошлого столетия, продолжает оставаться основным танком российской армии? Почему российские военные в отличие от грузинских, не имели возможности массово применять систему космического определения местоположения? Почему мы вынуждены по-прежнему уповать на пропускную способность Рокского туннеля и на ветхие методы ведения войн четвертого поколения? В итоге наше командование подготовило к вводу в Грузию до 30 тысяч солдат с тяжелой техникой, стремясь добиться подавляющего превосходства над 17-тысячной грузинской армией, в то время как это можно было сделать более эффективными средствами и высокоточным оружием, подобающим войнам шестого поколения. Поэтому сегодня остается много неудобных вопросов, касающихся того, что проигрыш в информационной войне сильнее всего бьет по престижу нашей армии. Сил одной только 58-й армии хватило бы, чтобы закончить эту войну за несколько часов, если конечно, учитывать, что армия укомплектована полностью. Но этого не происходит. У нас есть самые лучшие в мире ракетные системы, чтобы аккуратно, быстро и точно подавить практически любое сопротивление сил противника, но до сих пор их наличие в действующей армии, включая и частях, сражающихся сейчас за Южную Осетию, носит преимущественно штучный характер. Наивно полагать, что это видим только мы одни.

Наши самолеты летали слишком высоко, а это говорит о том, что летчики недостаточно хорошо подготовлены, чтобы летать на малых высотах. Штурмовики должны летать на высоте примерно в 200 метров, чтобы их невозможно было засечь и сбить с земли на большом расстоянии. И это неудивительно — пилоты истребительной авиации стран-членов НАТО получают от 150 до 200 часов летной тренировки в год, в то время как налет у российских летчиков составляет всего около 60 часов. В итоге у российской авиации ушло слишком много времени на подавление грузинской артиллерии, что позволило грузинам очень долго наносить удары по российским сухопутным войскам. К тому же, самолеты российских ВВС должны были нанести сокрушительные упреждающие удары по оборонным объектам противника с учетом минимальной длительности военной кампании, поскольку малейшее ее затягивание привело бы к негативных последствиям на международной арене, зависимости от международной реакции и к ограничению ее объективных задач, что, в конце концов, и произошло.

Мало того, что мы сразу потеряли, как минимум, 4 самолета, и среди них был бомбардировщик Ту-22, подбитый грузинской ПВО. Но почему же не были выведены из строя радиолокационные станции грузинских сил ПВО с помощью противорадиолокационных ракет Х-28 и Х-58, которые по штату должны входить в боекомплект самолетов фронтовой авиации? Дальности сброса (9−12 км) корректируемых авиационных бомб КАБ-500Л и КАБ-1500Л с лазерным наведением и КАБ-500Кр с телевизионным наведением, управляемых авиационных ракет Х-25МЛ, Х-29Л означают, что бомбардировщикам Су-24М и Ту-22МЗ приходится действовать в крайне опасной для них зоне неуничтоженной грузинской ПВО. Между тем наличие дальнобойных высокоточных средств поражения позволило бы уже в первые часы конфликта нейтрализовать системы связи, боевого управления и разведки, а также наиболее боеспособные войска и силы Грузии. Будь у российской авиации эти средства, она принудила бы агрессора к миру в кратчайшие сроки, без захода в зону грузинской ПВО.

Между тем на дворе XXI век, когда военные технологии требуют не прежней системы дозирования расходов соответствующих строк национальных бюджетов, а их максимально возможного роста. В любой стране мира армия всегда является крайне убыточным механизмом, но по степени поглощения финансов сегодня судят в том числе и о здоровье экономики. Поэтому нельзя решать вопросы экономики и социальной сферы путем сужения сферы интересов военной казны, особенно, когда сегодня российская армия в среднем укомплектована чуть более, чем на 50%. Для сравнения: армия США укомплектована сейчас на 101%. По сравнению с концом 90-х годов военный бюджет России вырос с 7 миллиардов долларов до 30−35 миллиардам. При этом рост расходов бюджета на следующий год по статье «Национальная оборона» составит 23,1%, что в абсолютных величинах составит 1,27 трлн рублей или 50 миллиардов долларов. Но учитывая, что бюджет одних только США без учета стран-членов НАТО зашкаливает сегодня за 700 млрд. долларов, нужно задуматься — а не слишком ли медленно мы перевооружаемся, особенно, когда у нас есть на это все средства? Ведь значительная часть наших военных инвестиций уходит не на закупку новой техники, а на поддержание и ремонт старой. К тому же до сих пор действует порочная система ельцинских лет, когда самые крупные заказы на новейшие российские системы вооружений по-прежнему поступают из-за рубежа, а не из Москвы.

Но уроки августовской агрессии Грузии против Южной Осетии кроются не только в очевидных выводах, которые следует сделать относительно методов информационной войны и вообще средств ведения войны нового поколения. Сегодня меняется не только острота напряжения, но в чем-то и сам геополитический смысл современной модели локального конфликта. Связано это с тем, что Запад не учел геополитический потенциал «сепаратистских регионов», находящихся в российской сфере влияния, рассчитывая, что их агенты будут иметь дело с прогнившими и ослабленными предыдущими войнами и хаосом режимами. И это неудивительно — США и Европа вплоть до опыта Косово никогда не имели геополитического опыта со странами т.н. «победившего сепаратизма», чья независимость насчитывает относительно долгий срок. К тому же при взгляде на карту, почти все они находятся в русской ойкумене: Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия, Карабах.

В предыдущую эпоху значимые локальные конфликты в мире (Балканы, Судан, Афганистан после 2001 года) рассматривались их архитекторами как определенный полигон, на котором апробировались методы экономической и политической дестабилизации соседних больших пространств. О том, что западные эксперименты по становлению своего сепаратистского проекта, имеют лишь лабораторное измерение и значение, хорошо говорит позиция президента Косово Фатмира Сейдиу. Он осудил Россию за ее решение признать независимость Абхазии и Южной Осетии и подчеркнул, что только Косово представляет собой уникальный случай, который не может считаться прецедентом для любых других стран. Интересно, под авторитетом каких именно международных актов г-н Сейдиу вдруг преподносит миру Косово как «уникальный случай»? Кто так решил? Сам Сейдиу или его кукловоды?

Но теперь, после фиаско США в Ираке после 2003 года и особенно после краха блицкрига Саакашвили в августе 2008 года все наработки этих моделей перестали быть эффективными и поменяли знак. Те пространства, которые должны быть дестабилизированы, дестабилизировали самих архитекторов (как в случае с Ираком) или геополитически усилили ту соседнюю державу, по которой намечалось первоначально ударить этой дестабилизацией (Иран после 2003 года и Россия после августа 2008 года). Ясно, что эксперименты США в области локальных войн заходят в логический тупик. Не секрет, что военная инфраструктура в Грузии готовилась США не только для ослабления России, но и для удара по Ирану. Саакашвили, которого уполномочили только втянуть Россию в войну для последующего введения международного контингента в Грузию под флагом НАТО, провалил все дело. Тем временем в Персидском заливе наращивают силы крупные группировки ВМС США, Великобритании и Франции. И грузинская сторона сильнее выдает подлинные планы своих хозяев, все активнее прося о быстром приеме НАТО на фоне наращивания военно-морской группировки НАТО в Черном море. Но это махание кулаками после драки даже на фоне нашего информационного поражения не может скрыть очевидный стратегический промах США и их союзников — они, сами того не желая, ослабили «кольцо Анаконды» и запустили процесс экстренной модернизации российской армии, о чем президент Медведев уже дал поручение Министерству обороны. Мы снова стремительно возвращаемся в историю.

Лучше всего о новой эпохе написала The Wahington Post: «Историки расценят 8 августа 2008 года как поворотный момент, не менее значимый, чем 9 ноября 1989 года — день падения Берлинской стены. Нападение России на территорию суверенной Грузии знаменует официальное возвращение истории — фактически возвращение почти что к соперничеству великих держав в стиле XIX века, где наличествует все: и разнузданный национализм, и битвы за природные ресурсы». И это возвращение России в историю, по-видимому, происходит уже на фоне конца экспериментов с локальными конфликтами, которые сегодня редко где становятся подконтрольными.

http://www.pravaya.ru/look/16 342