 |
| Вера-Эском | 09.01.2006 |
Сорок лет назад многим казалось, что история русского монашества на Афоне подходит к концу. Считанные годы оставались до смерти последних престарелых иноков. Греческие власти наотрез отказались пускать новых монахов из России. Но Господь в который раз проявил милость к нам. В 1966 году на землю Святой Горы ступили четверо иноков из России, в их числе отец Ипполит (Халин). В ближайшие годы удалось пробиться еще нескольким.
Я узнавал о них постепенно. Началось с того, что кто-то мне сказал о старце Илии, духовнике Оптиной пустыни, что его призвали с Афона возрождать в нашей стране православную веру. А недавно узнал, что мой старый товарищ, православный журналист из Курска Евгений Муравлев, в соавторстве с коллегой Дмитрием Фомичевым написал книгу «Звезда Утренняя», где есть немало материала о нескольких наших подвижниках, вернувшихся при сходных обстоятельствах. Но большая часть этой работы посвящена архимандриту Ипполиту. В ближайшее время она выйдет из печати. С согласия авторов я переработал ее в небольшой очерк для нашей газеты. Таким образом, читатели «Веры» первыми узнают о замечательном подвижнике нашего времени, восшедшем ко Господу в 2002 году. За подвиги по обращению ко Христу жителей Северной Осетии его нарекли апостолом Северного Кавказа. Об этом периоде его жизни пока мало известно. Евгений и Дмитрий собираются исследовать его при подготовке следующей книги. Сейчас же расскажем о том, что знаем.
Начало
Молодой священник рассказывал, как взрывали церковь в курском селе Субботино:— Раз рванули — моя бабушка от страха аж подпрыгнула, — два, три… Храм не поддался. Тогда заложили больше взрывчатки. Раздался взрыв, от которого застонала земля… Храм стал медленно оседать, падать в прах. Дымящиеся руины затмили солнце. Из душного пылевого облака с надрывом вылетел белый голубь: ох-ох… Бабушка плакала, сердце ее разрывалось в тот день. На месте, где стоял храм, проектировали и клуб, и школу. Но так и не смогли построить ничего. Там и теперь пустырь.
— Нас, детей, было восемь человек, я самый последний, — рассказывал старец незадолго до смерти иноку Григорию (Пенкновичу), — четыре сестры и четыре брата… У нас вся семья была верующей, у меня в роду монахи, священники, дядя мой, протоиерей Михаил, служил недалеко, в Орлянке. На Афоне я вспоминал свою мать и плакал…
В войну он, совсем мальчик, носил ведро с молоком от дома до железной дороги. Шел осторожно, чтобы не расплескать ведро, двенадцать километров в любую погоду, и продавал молоко на станции. Так семья зарабатывала на жизнь. Был жизнерадостным, веселым, но, как подрос, начал всех удивлять. Другие после танцев — все по девкам, а он к себе в хату, в амбарчик с зерном, и до утра читал. Днем дороги укладывал, лес заготавливал, чтоб строилось село, ночью опять уходил в книги, которых имел целый чемодан. Больше всего любил Библию, вспоминал: «Потому что интересно было. Вы читали книгу Сирах? Так там из жизни все, я прямо зачитывался». В армии служил в зенитной артиллерии на Западной Украине сержантом, командиром пулеметного отделения… «Бывало, завернешься в одеяло, вспомнишь дом, прочтешь про себя „Отче наш“. И так ложишься спать… Три года прослужил, и такие все рядом люди были хорошие, жили дружно, все — братья, да-да, как братья родные. Я их и сейчас вспоминаю…»
Решение стать монахом родилось, наверное, вскоре после этого. Сердце безошибочно выбрало Глинскую пустынь, сияние которой разливалось для тех, кто умел не только смотреть, но и видеть за тысячи верст. «Глинская пустынь — звезда России», — повторял потом старец. Полгода он там послушничал. Много лет спустя с умилением в голосе произносил имена учителей: «Владыка Зиновий, отец Серафим Амелин, Серафим Романцов, Иоанн Маслов, старец Андроник…» Старец Андроник (Лукаш) неотступно молился об исцелении Сергея, когда тот слег от пневмонии, и казалось, уже не поднимется. Умиравшему послушнику сделали гроб. Три дня он провел между жизнью и смертью. И умер, но только для мира. С одра восстал уже осознавший себя монах, дело было только за постригом, но властям, которые уже вынесли Глинской обители свой приговор, новые иноки были не нужны. Прописаться Сергею не дали, пришлось уехать.
Года через два после этого владыка Иоанн (Разумов) написал братии Псково-Печерского монастыря следующее послание: «Если послушник С. Халин действительно пришел в обитель, чтобы стать монахом и сыном обители, он должен навсегда уяснить себе, что смысл иноческой жизни состоит в самоотверженном подвиге самоотречения, то есть: все дни жизни быть воином духовным, хранить чистоту душевную и телесную, со смирением переносить все удары судьбы и все испытания… Принимая во внимание его усердное желание пострижения в мантию с именем Ипполит, за всенощным бдением в канун дня памяти Трех Святителей — благословляю. Епископ Иоанн».
На Святой Горе
Приход к власти богоборцев в России стал первым ударом по Афону. Иссяк тот поток помощи, благодаря которому процветали не только Пантелеимоновский монастырь и Андреевский скит, но и греческие обители. Во время II Мировой войны Афон блокировали войска германского Вермахта. Это стало причиной голода на Святой Горе. Затем под пятой большевизма оказались все славянские православные страны. Не осталось ни одной внешней силы вокруг Церкви, от которой можно было ждать помощи, а не новых напастей. «Мы умоляем Вас, Святейшего Патриарха Алексия, и всю Русскую Православную Церковь незамедлительно оказать нам помощь. Иначе наш монастырь обречен», — писали русские иноки в Москву в 1945 году. Но лишь два десятилетия спустя Русская Церковь смогла откликнуться по-настоящему.В монахах, которые начали прибывать из России, многие видели советских агентов, полицейские тщательно и не по одному разу осматривали чемоданы, хотя непонятно было, что шпионам делать здесь, как не молиться. Обустроились, научаясь от старых иноков. Работать приходилось очень много. Друг отца Ипполита, отец Досифей, которому приходилось возиться с техникой, вечно блестел от мазута. Ему даже из Франции мыло присылали, думали, что мыться нечем. Дисциплина в русской обители царила строгая, даже суровая. Как-то приплыл на яхте граф Шереметьев. Отнесся к инокам из Союза более чем высокомерно, скорее даже с презрением: понаехали, мол, коммунисты в русский монастырь. Приняли его, несмотря ни на что, радушно. Библиотеку показали, трапезную, где читали за обедом жития святых по-русски. Граф ходил, вглядывался в простые лица единокровных ему отцов-иноков, вслушивался в их песнопения и молчание. Когда его провожали, на монастырской пристани граф неожиданно встал на колени и стал целовать руки архимандрита Авеля (Маркедонова) — друга отца Ипполита, который ныне настоятельствует в Иоанно-Богословской обители на Рязанской земле. «Да как целовал-то, — вспоминает отец Авель, — и как плакал! Чуть не навзрыд: „Я здесь на родине своих предков“. Вот тут я почувствовал, как велика Россия!»
Об этом периоде жизни отца Ипполита известно немногое. Греки посмеивались над ним, шутили: «Ипполитос — ксиполлитос», замечая созвучие монашеского имени с греческим словом «босоногий». С палкой-посохом ходил он по афонским дорогам. Греческий священник, секретарь кинота отец Иосиф, вспоминает о старце: «Сам возделывал огород и питался только от своего огорода, монастырских денег не брал. Жил в своей келье совсем один, без келейника или прислуги, и ежедневно полностью вычитывал службу, а по воскресеньям приходил в соборный храм протата. В монастырь святого Пантелеимона он всегда ходил пешком. Другие ездили на мулах, а он мула не имел. Я запомнил отца Ипполита великим подвижником, он проявлял особенное усердие в монашеской жизни, стремился к воздержанию во всем: старался никого не обременять, все делал своими руками. И никогда ничего не рассказывал о себе. А если его спрашивали о чем-то личном, он произносил только два слова: „Я грешный“ и, кланяясь несколько раз, приятно улыбался. Всегда прятал под подрясник свою очень длинную бороду, которую никогда не стриг. Ни разу не сказал, к кому он ходит за советом, но я догадывался, что к старцу Паисию Святогорцу».
Бесед он не вел, в разговоры не вступал, при этом никто не считал его необщительным. Отец Ипполит не избегал людей, очень любил кормить их, сам готовил и накрывал на стол. В монастыре постепенно стал вторым человеком после настоятеля. Весь Афон сотрясся, когда его облетела весть, что русскими монахами утрачен Андреевский скит. Один из вновь прибывших из России насельников не справился с управлением скитом, и греки объявили Андреевский принадлежащим монастырю Ватопед. Это трагедия (без преувеличения) всеславянская: в скиту, по территории и размерам вполне сравнимом со Свято-Пантелеимоновским монастырем, хранятся глава апостола Андрея Первозванного, другие величайшие святыни. Иеромонах Ипполит пережил утрату очень болезненно.
Схиигумен Илий, духовник Свято-Введенской Оптиной пустыни, вспоминает, как отец Ипполит уговорил братию написать прошение в Ватопедский монастырь с просьбой вернуть скит. Написали. Не помогло. В начале восьмидесятых годов проигумен, умирая в Ватопеде, все кричал перед смертью: «Андреевский — это русский скит, отдайте его русским!» Не исполнить его волю было трудно, а исполнять не хотелось. Тогда сказали русским: «Ладно, мы не против, только дайте человек десять для поселения в скиту. Если хотя бы столько насельников будет — занимайте скит!» Но десяти человек не нашлось, их всего-то было два с небольшим десятка на громадную Пантелеимоновскую обитель. Они держали на себе то, что до революции несли несколько тысяч русских иноков.
Пробелы в афонском периоде жизни отца Ипполита мир попытался потом восполнить легендами. Одно из таких «преданий» всерьез утверждает, что некие неопознанные злодеи сбросили его со скалы в море, а плававшие неподалеку дельфинчики благополучно вынесли батюшку на афонский берег. Дельфинов в тамошних водах действительно много. Море отец Ипполит любил как-то по-детски. Где-то за ним была родина. Выходил на пустынный берег, пел: «На чужой стороне я как гость нежеланный…» На вопрос: «Вы тяжело переносили разлуку с родной землей?» — ответил однажды: «Да, тяжело. Я всегда говорил, что человек узнает о родине только тогда, когда поживет на чужбине. Слову „родина“ нет цены… Ходил я к морю, на камушке сяду, пою, молюся и плачу».
Господь осушил его слезы. В 1983-м отец Ипполит отправился в Россию, после 17 лет пребывания на Святой Горе, обретения бесценного опыта. Вернулся на родину, на Курскую землю. То ли в шутку, то ли всерьез как-то раз дал совет своему ученику: «Отец, не уезжай никуда со своей земли, умирать ты все равно домой вернешься…»
Зимовеньки
По-новому засияли потускневшие от времени краски на образе Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», когда эта икона замироточила… Просветлел лик на большой, в полный рост, иконе равноапостольного царя Константина Великого. Чудесное обновление святых икон произошло в храме Воскресения Христова в селе Зимовеньки, на Белгородчине, в августе 1991 года, накануне падения безбожного СССР. В этом храме старец Ипполит прослужил несколько лет. Отсюда весть о нем начала расходиться по русским землям. Сюда потянулись к нему первые ученики.Это особая церковь. На стенах ее поныне видны следы от снарядов и авиационных бомб. Одна из них застряла на крыше, где-то над приделом великомученика Георгия Победоносца, чудом не разорвавшись когда-то. Старец распорядился забыть о ней, сказав, что Воскресенская церковь не пострадает до тех пор, пока к ней не подойдет антихрист. «А как займет эту церкву антихрист, бомба сама взорвется и уничтожит храм».
Селение было обычное. Но какое это счастье для людей: вот идет через все село прозорливец, афонский монах, в бедную хатку. Со Святой Горы батюшка спустился в Россию, потому что здесь была в таких, как он, великая нужда. И здесь он ни от кого не отшатывался. Его укоряли, зачем ходит на поминки? Там водка, мясо… Многие священники отказываются в таких случаях от приглашения. Для него это фарисейство было немыслимо. В такие-то часы людей как раз и нельзя оставлять без духовного слова. Как-то, выслушав причитания: «Жалко мужика, 60 лет всего, еще молодой…», старец произнес скорбно: «А сколько же еще ему жить, в церковь не ходил, не каялся, Богу не молился — хватит». Ученик его Николай Бабохин из Рыльска вспоминает: «Я даже испугался за него, „горячие головы“ рядом сидели. Но все как-то молча с ним согласились». А отец Ипполит дальше гнет свое: «А что же, женщины, вы в церковь ходите?» — «Нет, батюшка, ноги устали…» — «Надо хотя бы раз в год причащаться». На похоронах старец многое открывал людям, и они потом начинали молиться, Бога благодарить. Ну и, конечно, присутствие батюшки всех заставляло подтягиваться, по-человечески из-за стола уходить… Николаю Бабохину запомнилась на одних таких поминках, как некая раба Божья, колхозница, накрывала стол. Лицо у нее было светлое-пресветлое. После отец Ипполит сказал о ней: «Ни одного аборта не сделала».
Может быть, в этом и заключается старчество, когда Господь посылает такого человека, для которого нет чужих, все свои. В чем, собственно, еще может заключаться уподобление Богу?
Татьяна Павловна Куропатова, духовная дочь отца Ипполита, спросила у него при первой встрече, как ей жить дальше, как строить отношения с людьми. «Молитвой, — ответил старец, потом добавил: — Всех люби и от всех беги!» В храме Воскресения она оказалась вот при каких обстоятельствах. Однажды возжаждала, прочитав книгу о преподобном Серафиме: если и сейчас есть столь славные старцы, то ей необходимо встретиться с одним из них. Сказала об этом одному священнику. Тот изумился: «Что вы! На что замахнулись?! Это ж раз в тысячелетие бывает, чтобы явился миру такой великий подвижник!» Женщина вернулась домой в смятении и наугад раскрыла Евангелие на словах: «Просите и дастся вам…» Через два месяца, услышав об отце Ипполите, бросила все дела у себя в Москве и отправилась в Зимовеньки.
Постепенно из паломниц вокруг старца начала складываться Марфо-Мариинская обитель. Ее настоятельница инокиня Марфа (Мухина) приехала к отцу Ипполиту с Северного Кавказа. Просто спросить совета. Увидела, что строится монастырь, услышала от старца: «Матушка, как мы тебя здесь ждем!..» Женщина стала возражать: «Какая же из меня матушка? Я грешная женщина и не готова уйти в монастырь, у меня мама старенькая, сын неженатый». В ответ услышала: «Сыну твоему невесту найдем, а маму с собой заберем, пострижем вас обеих, будете у нас монахини». Так все и вышло.
Однажды летом на село обрушился невероятной силы ливень. Лил как из ведра и с градом! Несколько монахинь он застал в поле, где они пасли коров. Старец, зная об этом, взмолился о них. Вдруг женщины увидели себя и стадо в узком сухом коридоре, прозрачные стены которого в двух шагах справа и слева от них стояли от земли до неба.
Корабли Николая Угодника
Последним местом служения старца стала Свято-Николаевская обитель в городе Рыльске (на фото слева). Духовная дочь архимандрита Ипполита Нина Ивановна Муравьева рассказывает: «Однажды батюшка отвел меня подальше от монастыря и указал рукой на храмы: «Матушка, смотри, как церкви здесь устроены. Так Николай Угодник плавает на кораблях…» Я посмотрела: Боже, церкви-то и впрямь как корабли! И такое было, что я вместе с батюшкой увидела Николая Угодника, в полный рост, шагающего над своим монастырем. Удивилась, засомневалась, а батюшка Ипполит меня успокоил: «Это, матушка, хорошо!»Пассажиры первого паломнического рейса Москва — Рыльск потом не раз возвращались вновь в этот тихий город древней Новгород-Северской земли. Автобусы с московскими номерами въезжали в ворота Никольской обители почти каждое воскресенье, люди ехали целыми семьями. В Рыльске паломники соприкасались с многовековым опытом благодатного старчества, который унаследовал архимандрит Ипполит. Люди отправлялись в путь с неразрешимыми, казалось бы, проблемами, с неизлечимыми, по мнению врачей, болезнями. Две женщины, больные раком, решились поехать в Рыльск. На эскалаторе московского метро «случайный прохожий» со злобным выражением лица крикнул им вне себя от ярости: «Что, к Ипполиту собрались, исцелиться захотели?!» Загадочный незнакомец при этом выругался и вихрем пронесся вверх по эскалатору. Услышать тихий разговор двух женщин в грохоте метро непросто. Этот случай на станции метро «Динамо» приоткрывает бездну нечеловеческой ненависти, которую испытывал к старцу враг нашего спасения, ведь архимандрит Ипполит вырывал из дьявольского плена гибнущие души…
Он спускался в такие глубины человеческие, куда доступ открывают лишь великое сострадание, любовь. Чего это стоило? За несколько лет до смерти старец приоткрылся одному из духовных чад: «В монастыре я сорок лет провел, как в аду…» Во имя чего все это было? Где-то на дне, под толщей грехов, самообмана, таится та искорка, которая называется жизнью, которая когда-то в детстве делала нас счастливыми. И вот приходил день освобождения. Одна из паломниц, Елена Новикова, осталась в монастыре на послушании в трапезной. «Иконописица», — не раз улыбался старец. А Лена только удивлялась в ответ: «Батюшка, мне по рисованию в школе тройки ставили, чтобы двойкой не портить ведомость». Она считала, что старец «шутит». Когда он умер, Лена очень скорбела. Забыв о тройке по рисованию, девушка стала срисовывать фотографию старца с белочкой. На этом удивительном фотоснимке запечатлен мир, в котором уже нет вражды и страха, а лишь любовь и Господь. Елена просидела над рисунком всю ночь, а утром не поверила своим глазам: она ли так удачно и талантливо изобразила батюшку?! Потом ей захотелось вдруг написать икону святителя Николая. Когда этот образ увидели иконописцы, кто-то из них сказал Лене: «Тебя Господь в макушку поцеловал». Так начало исполняться предсказание старца. Елена приехала в Оптину, к схиигумену Илию, расспросила его о «шутках» отца Ипполита, и духовник Оптиной пустыни ответил ей: «Старцы не шутят. Покупай краски, кисти, рисуй иконы, и учителя тебе найдутся».
Рассказывали, как к старцу приехала паломница с письмом своей дочери, в котором та излагала приключившееся с ней несчастье и просила помощи духовно опытного человека. Отец Ипполит дал ответ просительнице, но женщина уговорила его прочесть письмо. Он взял листок бумаги в руки и с видимым усилием стал всматриваться в текст. Оказалось, что батюшка держал страницу… перевернутой. Тогда посетительница поняла, что содержание письма и без прочтения было известно старцу.
Одна пожилая москвичка часто отправляла отцу Ипполиту письма на желтых листках бумаги «в клеточку». Однажды она приехала в монастырь и, подойдя к батюшке, в помыслах усомнилась, доходят ли до него ее письма. Старец обернулся к ней и как бы между прочим обмолвился: «Ой, матушка, на желтых листочках в клеточку нам пишет…»
Недавно я где-то прочел, что старцев больше нет, что мы ищем кого-то, кто вместо нас понесет ношу нашей судьбы, будет думать вместо нас… Это полуправда. Действительно ищем, действительно хотим, действительно недостойны. Как и в те дни, когда Христос сошел в мир. Как и тогда, милосердие и ныне столь велико, что словно выпавших из гнезда птенцов оно согревает и выхаживает, если, подобно этим птенцам, человек не стыдится кричать: «Я гибну. Господи, помоги мне, пожалуйста».
Никто не может спасти нас насильно. Бывали в жизни старца истории горькие. Очень беспокоился он об одной женщине, которая несколько лет безропотно несла тяжелое послушание в монастыре. Были у нее и воля, и сила, но душа не пробуждалась, что-то, оставшееся за пределами обители, угнетало ее. И тогда отец Ипполит предложил ей продать свою квартиру в центре большого города, пообещав взамен купить ей домик в Рыльске, вблизи монастырских стен. А большую часть денег от продажи квартиры попросил пожертвовать на монастырь. Тем самым отец Ипполит возвестил ей волю Божию. Женщина просто остолбенела и, подобно евангельскому богатому юноше, со скорбью отошла от батюшки. Заметим, что квартиры часто просят пожертвовать всякого рода корыстолюбцы, прикидывающиеся духоносными отцами. Но у старца были чада побогаче этой женщины, которые, стоило ему сказать, могли дать любую сумму. Он, однако, не просил. И она это знала. Отец Ипполит тут же ее утешил: «Ну, ничего-ничего, не надо, не надо…» Больше он никогда не заговаривал с ней на эту тему, не желая насиловать свободную человеческую волю. Однако с этого момента в жизни женщины начался этап скорбей, и она поняла, что не смогла сделать тот единственный шаг, к которому ее призвал старец. Она стала реже приезжать в монастырь, и ее нерешительность и малодушие привели к еще большим потрясениям, в том числе и к неизбежности размена той самой квартиры, которой раньше она не смогла пожертвовать. Но Бог знает, не открыло ли это, наконец, врата для ее подлинного прихода к Богу…
А как озарялись те, кто бросался в его любовь безоглядно! «Кто к нам приехал! Радость-то какая!» — говорил старец гостям. Принимал всех… Многие обращали внимание, как ходит по обители страшный, небритый, отсидевший в тюрьме наркоман. Да и по виду рецидивист. Но у этого «бритоголового», как и у батюшки, была совершенно чистая детская вера. Когда монастырский двор пришли грабить другие разбойники, этот раб Божий бился с ними до крови, защищая монастырское добро. Все попрятались, кто куда разбежались. А он, верный, не убоялся смерти от бандитского ножа. И батюшка общался с ним как с братом, разговаривал часами с ним одним. Другие только мечтать могли о таком!
Вот другая история. Однажды в храм, где в тот момент молился батюшка, буквально ввалилась женщина по имени Людмила, приехавшая в Рыльск из Белгорода. Она много лет страдала алкоголизмом, пропила все, что имела, и вела образ жизни, свойственный бомжам. С ее появлением в храме резко запахло. Пьяная, с растрепанными волосами, женщина вдруг упала перед батюшкой на колени и начала громко ругать себя. Старец не укорил ее, а стал тихо гладить по голове рукой и сказал: «Людочка, ты домой приехала, ни шагу из монастыря без моего благословения». Отец Ипполит благословил Людмилу работать на хоздворе и доверил ей козочку. После этого разговора она два часа прорыдала на монастырском дворе, каясь в своих грехах. «Как же он меня любит, — причитала она, — какую иконочку Божьей Матери он мне дал!» Батюшка подарил ей четки, которые сам сплел еще на Афоне. Людмила исповедалась в своих грехах и стала совсем другой.
Как-то привезли раба Божьего Алексея из Харьковской области, он в юности был «первый парень на деревне», и его избили до полусмерти. Его сестра Нина привезла Алешу в монастырь, когда ему уже было лет 45−50. Батюшка никакого послушания вообще ему не дал, так он и ходил, убогий, молчаливый, по монастырю, и многие посмеивались над ним, хотя те, кто «снисходил» к нему, обнаруживали, что он очень здраво мыслит. Старца Алексей очень полюбил. Месяцев восемь он прожил в монастыре, батюшка все это время за него молился, и Алеша стал выздоравливать на глазах. Но сестра его, маловерная, забрала Алексея из монастыря, хотя отец Ипполит упрашивал его не трогать, говорил: «Алешенька скоро будет коровок пасти». А сестра: «Да ну, что вы, какие ему коровы». И увезла. И положила Алешу в психбольницу. Там он и умер, полугода не прошло, о своей смерти заранее оповестив близких. Когда душу Господу предал, родственники-украинцы изумились: «Шо це таке, ще батюшку не звали, а уже ладаном пахнет». Алексей на смертном ложе благоухал.
Татьяна Куропатова рассказывает о другом чаде старца: «Из столицы к отцу Ипполиту приехал Петр Заславский, врач-травник. Это был самоотверженный человек, его бескорыстие, доброта, какой-то внутренний свет души покоряли сердца обращавшихся за помощью больных. Сам он страдал с детства от порока сердца и должен был умереть еще в отрочестве, но Господь тогда сохранил его жизнь, а через годы привел Петра в Свято-Николаевский монастырь, и обитель стала для него вторым домом. Но однажды он почувствовал себя настолько плохо, что внезапно понял: через несколько минут он встретится со смертью. Петр собрал последние силы и — побежал к батюшке. Бежит и кричит: Господи, я еще это не исповедовал, и об этом старцу не рассказал, и тот грех забыл… На бегу он упал возле кельи отца Ипполита и тут же умер. Рядом оказались люди, его не знавшие. Вбегают к старцу: «Батюшка, там какой-то послушник лежит бездыханный». А батюшка отвечает им: «Все хорошо, идите». Сам не вышел сразу, стал молиться в келье. Народ окружил бездыханное тело Петра. Тут выходит батюшка и громко, чтобы все слышали, говорит: «Радуйтесь, наш Петр на небесах!» Ясный летний день 25 июля 1994 года, чистое небо без облачка и — две радуги над Петром. И все мы стоим какие-то обрадованные, а вроде бы плакать надо… В тот момент нас охватил порыв неземной любви друг к другу, к Петру и к старцу».
А говорят — Русь больше не святая.
Как он уходил
На смертном одре, в состоянии глубокой комы, без сознания, совершенно парализованный, архимандрит Ипполит приподнял руку в знак благословения. Это не было чудом. Просто дух этого человека, горевший любовью, был сильнее плоти. В последнее время отец Ипполит повторял: «Мы забыли, Кому должны подражать. Мы христиане, и мы должны подражать Христу…»О приближении его ухода многие узнавали загодя. Он готовил тех, для кого разрыв с ним мог оказаться слишком болезненным. Незадолго до смерти отца Ипполита в горах Кавказа случилась трагедия, которую батюшка предсказал одному из московских священников за считанные часы до того, как этот человек едва не оказался жертвой стихийного бедствия. Его спасло только предупреждение старца. Несколько сот жителей Алании и съемочная группа известного кинорежиссера Сергея Бодрова-младшего были заживо погребены в ущелье сошедшим с горных вершин ледником. После бедствия в беседе с владикавказцем Марком Цекоевым рыльский настоятель обронил загадочную фразу: «Пора и мне… на ледник». И, помолчав, добавил: «Я буду умирать, только ты никому об этом не говори».
В последние дни перед его смертью у Ларисы было ощущение, что близкие, намертво вцепившись в старца, лишь продлевают его мучения, а страдал он очень тяжело. В состоянии близком к отчаянию она взмолилась: «Господи, не надо ему столько мучиться!»
В это время на станции Перловская близ Москвы вышивали для отца Ипполита лик Николая Угодника — радостный и в то же время строгий. Завершить работу рассчитывали к зимнему Николину дню — 19-му декабря 2002 года. За три недели до праздника одна из вышивальщиц, Лариса, позвонила вернувшимся в Москву из Рыльского монастыря паломникам и спросила у них, не случилось ли чего плохого в Рыльске. В вопросе чувствовалась тревога. Когда предсмертные мучения отца Ипполита достигли высшей точки, работа над образом неожиданно прервалась. Оставалось вышить бисером всего две строчки, но внезапно все вышивальщицы разбежались. Икона просто «не желала» больше вышиваться. Через день Лариса вновь обратилась к духовным чадам старца: что с отцом Ипполитом, что в Рыльске? Она вдруг увидела, что вышитый бисером лик Святителя Николая на уже почти завершенном образе сам собой поменялся: глаза чудотворца, до тех пор радостные, наполнились слезами. Отец Ипполит многих учил осторожнее относиться к явлениям такого рода и не давать воли чувствам в духовной жизни. Но вышивальщицы были людьми вполне трезвомыслящими, совершенно не склонными к экзальтации. Печаль внезапно изменившегося образа была безмерна…
…На похороны в престольный праздник, в Николин день, девятнадцатого декабря, в Рыльском монастыре собралось несколько тысяч православных со всей России. «Кайтесь, кайтесь все, просите прощения у батюшки», — кричала на похоронах старца какая-то женщина с почерневшим лицом… А на девятый день деревянный крест на могиле отца Ипполита замироточил, даже образовалась проталина на снегу от истекавшего с крестного древа в землю — сквозь толстый лед — мира.
«Все только начинается»
Он сошел в Россию по великой любви к ней, указать путь во мраке, который окутывает всех нас вместе и каждого в отдельности. Однажды отца Ипполита спросили: «Батюшка, скажите нам, откуда же начнется возрождение России?» «Вот отсюда, с этой земли и начнется», — ответил старец. С какой — этой? С той, на которой каждый из нас стоит.Другая ученица — Татьяна Покровская — с дерзновением спросила старца: «Батюшка! Будет Царь на Руси или нет?» Лицо отца Ипполита вдруг озарилось неземным светом, и он ответил вопросом на вопрос: «А вы хотите?» — «Очень хотим! Мы готовы все претерпеть, только бы обрести Царя!» «Батюшка заулыбался, — радовалась Татьяна. — Вместе с ним мы как будто покинули землю и очутились в незнакомом месте, в каком-то другом пространстве и времени. Старец с неземной высоты всматривался в мир, на глазах погружавшийся в неисчислимые бедствия, словно в воронку ада». «Успокойтесь, будет Царь на Руси», — произнес отец Ипполит.
…Как-то на Светлой седмице насельники и послушники корчевали пни вековых дубов в Рыльском монастыре. Кто-то спросил отца настоятеля: «Батюшка Ипполит, одни утверждают, что мир вот-вот рухнет в бездну, другие говорят, что жизнь еще расцветет. Кому верить?» «Все только начинается, отец. Все только начинается», — был ответ.
Подготовил В. ГРИГОРЯН
http://www.vera.mrezha.ru/507/7.htm
