 |
| Столетие.Ru | Наталья Нарочницкая | 08.12.2005 |
Трудно поверить, что муфтии могли протестовать против христианских символов в России. Светское государство — не значит атеистическое и богоборческое, тем более речь не идет о ценностном и национальном нигилизме. Светское — означает лишь то, что церковь не вмешивается в государственные дела, не участвует в назначении министров, в определении финансирования, не указывает государственным деятелям как поступать, но она имеет право показывать, во что верить. Она не диктует, что нужно или правильно в рационалистическом смысле, она демонстрирует лишь то, что праведно и должно.
Представители исламского духовенства не раз указывали, что для них главный враг — это атеист, а вовсе не верующий христианин. Я готова скорее поверить, что это заявление сделано совсем иными людьми. Как правило, такими изощренными выпадами отличаются либо вероотступники, либо экзальтированные представители посткоммунистической интеллигентской игры в религию, в частности, в ислам, делая из него, — великой духовной традиции части человечества, — либо политический инструмент, либо объект своих умствований.
Не удивительно, что этим отличаются бывшие члены интеллигентских эзотерических обществ, перешедшие в ислам бывшие комсомольские вожди или особо экзальтированные дамы…
Во многих странах, славящихся отдаленностью церкви от государства, четко отмечены традиционные религии, по отношению к которым государство считает своим долгом принять особые обязательства по сравнению с другими религиями, для которых законом установлены условия функционирования. К примеру, в Великобритании — колыбели европейской демократии — полный титул Королевы включает символ «хранительница Веры», а церемония коронации — клятву в верности догмату англиканской церкви.
Не удивлюсь также, что этот выпад подхватят так называемые «правозащитники». Бросается в глаза тот факт, что за все последние годы главными организаторами антихристианской, прежде всего антиправославной кампании, наиболее активными оппонентами законам, регламентирующим деятельность сект и иностранных религиозных объединений являлись те общественные силы и политики, которые, будучи сами атеистами, принадлежат к крайне либерально-западническому крылу. Они не раз доказывали свое нигилистическое и презрительное отношение к исторической России и русскому духовному наследию.
Именно действия этих сил, а также откровенный шантаж и международное давление в свое время привели к тому, что тогдашнее руководство страны, всегда уступавшее давлению из-за океана, в 1996 году наложило вето на законопроект, направленный на ограничение и упорядочение деятельности иностранных сект; это вызвало горечь и разочарование большинства наших сограждан. Мнение Папы Римского оказалось важнее мнения Патриарха Московского и Всея Руси. Мнение американского Конгресса оказалось важнее мнения российского парламента. Мнение Евросовета оказалось авторитетнее мнения собственного правительства. Письмо «друга Билла», разбомбившего православных сербов, оказалось важнее отечественной традиции и истории.
Хотя патриотические лозунги уже прочно вошли в арсенал почти всех общественных сил, кроме ортодоксально марксистских и крайне либеральных, русское национальное самосознание, подвергшееся в последние годы невиданному после двадцатых годов глумлению, по-прежнему находится под бдительным контролем. Любым истинным проявлениям национальных чувств и серьезному обращению к вере сразу придаются уродливые и «опасные» значения. Эта уловка маскирует страх перед возрождением православного мышления, воцерковлением России и последовавшем бы незамедлительно новым укреплением российской государственности. Но противники прекрасно понимают, что именно лишенная подлинного национального, прежде всего духовно освященного наследия нация люмпенизируется и способна только на социально опасные проявления национальных чувств.
Православное мышление освобождает человека от греха национального высокомерия, ибо сущность православного нравственного поиска — в преодолении соблазна собственной гордыни, в нем нет места чувству превосходства одной личности над другой и одной нации над другой.
Напрашивается вывод, что за демагогическими утверждениями о частном характере религиозных воззрений в жизни общества и необходимости уравнения всех религий и сект, сведения их роли в обществе к роли прочих объединений по интересам, на самом деле скрывается вполне конкретное стремление всемерно ограничить влияние именно православия и Русской Православной Церкви как духовного стержня нашего исторического и государственного развития и максимально обеспечить влияние других религиозных и псевдорелигиозных убеждений. Очевидно, что эти силы, маскирующиеся под поборников демократии и свободы совести, прекрасно осознают ту фундаментальную роль, которую вера вообще играет в формировании национального и общественного сознания. Этим силам очевидна роль православия в истории русского народа и России, а также его потенциал. Ясно и то, что они глубоко враждебны целям и ценностям русского национального бытия, возрождению и полнокровному развитию которых они всемерно противодействуют. Опыт русской православной жизни является препятствием для осуществления их проектов, для которых необходима «мутация русского духа».
