 |
| НГ-Религии | Александр Петров | 17.11.2005 |
Редакция «НГ-религий» обратилась к экспертам с просьбой прокомментировать события во Франции, а также ответить на вопросы: насколько очевиден в этих событиях исламский фактор и существуют ли какие-то основания полагать, что в России возможно повторение подобного сценария.
Алексей Прокопьев, эксперт Парижского института политических наук
Безусловно, в этих событиях присутствует исламский фактор. Однако нельзя сказать, что молодежь, которая участвует в беспорядках, полностью исламизирована. Причиной стала ненависть и безысходность, в которой находится арабская молодежь, живущая в пригородах Парижа. Исламский фактор скорее всего значим для самой радикальной части арабской молодежи.
Конечно, радикальные исламисты могут воспользоваться ситуацией и придать этому выступлению религиозную окраску. На протяжении нескольких лет я вижу, как происходит радикализация ислама среди молодежи, которая «заперта» в своих гетто, не получает образования, живет без работы. Радикальные исламисты активно работают там. И поэтому радикальный ислам сейчас постепенно набирает обороты.
Во Франции против радикальных течений меры предпринимаются уже давно. Однако, как мне кажется, они недостаточны. И в этом плане нужна более жесткая политика.
На данный момент присущая среднему классу французского общества толерантность постепенно дает трещину. С каждым новым погромом нетерпимость французов возрастает. И в этом во многом виноваты СМИ. Можно констатировать, что в результате последних событий многие французы, которые в 2002 году и так голосовали за правых, теперь будут голосовать за ультраправых и националистов.
Простого выхода из сложившейся ситуации нет. Сейчас французское правительство делает ставку на силовое решение проблемы. И я не думаю, что использование силы — это правильное решение. Нужна долгосрочная углубленная политика по реструктуризации всех пригородов. Однако для реализации этих планов нужны огромные денежные средства. При этом, конечно, необходима огромная работа с молодежью и развитие образовательных программ.
Алексей Малашенко, доктор исторических наук, профессор МГИМО, член научного совета Московского центра Карнеги
У меня складывается ощущение, что во Франции некоторые политики и СМИ пытаются вывести французских мусульман из-под удара. Во французских СМИ такие слова, как «мусульмане», «арабы» или «иммигранты», вообще не употребляются. Такое ощущение, что у французов сейчас сильно желание сохранить политкорректность и межэтнические и межрелигиозные проблемы перевести в разряд сугубо социальных.
На сегодняшний день ислам не имеет никакого отношения к тому, что происходит во Франции. Причины конфликта носят прежде всего чисто светский и социальный характер. Но уверяю, что пройдет какое-то время и ситуация немного успокоится. И тут-то наверняка всплывут радикальные исламские элементы, о которых сейчас стараются не говорить, чтобы не раздражать общество. Более того, на днях выступили французские имамы, которые подчеркнули, что в этих событиях они никого не поддерживают и выступают за нормализацию обстановки. Насколько мне известно, до сих пор еще не было никаких антиарабских или антиисламских выступлений.
Впрочем, по мнению некоторых французских наблюдателей, вполне вероятно, что существуют какие-то центры, которые «руководят» волнениями, и что происходящие беспорядки могли быть заранее подготовлены. Но опять же при этом никто не произносит слово «ислам». Мне кажется, что теперь уже о стихийности волнений будут говорить все меньше и меньше.
Хочу отметить, что нынешние события во Франции — это большой урок для всей Европы. Если столкновения не будут остановлены, то это может привести к настоящей гражданской войне. А «резервы» для эскалации конфликта, несомненно, есть. Если эти выступления будут идеологизированы и им будет придан исламский акцент, то мало не покажется никому. Тогда это будет уже не только французский, а общеевропейский кошмар. Тем более что среди даже «умеренных» мусульман других европейских стран французские события находят если не поддержку, то понимание. Поскольку в Европе все социальные проблемы умножаются на этнические и религиозные, то угроза конфликта присутствует постоянно.
И выработать против нее какое-то универсальное средство пока невозможно. Должна быть создана определенная стратегия. Ведь события, которые сейчас происходят во Франции, — это уже не просто звонок. Это набат.
Показательно, что сейчас во Франции вводятся репрессии: вернули закон времен алжирской войны, когда человека можно задерживать без объяснения причин на 12 дней. Уже подымается волна недовольства и национализма. Однако сейчас делается все, чтобы эти настроения не вылились в гражданское противостояние. Если во Франции этот процесс не будет приостановлен, то в Париже на улицы выйдут не тысячи, а сотни тысяч людей.
Сейчас французское правительство работает в двух направлениях: с одной стороны, оно пытается остановить бунт, а с другой — старается не дать французским националистам заработать на этом очки.
Александр Игнатенко, доктор философских наук, президент Института религии и политики, член Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте РФ
То, что происходит сегодня во Франции и в других европейских странах, — поворотный пункт в истории Европы и в целом глобализирующейся цивилизации. Франция оказалась в историческом или цивилизационном тупике, куда сама же себя и загнала. Из этого тупика теперь ей придется долго выбираться. И, быть может, самое печальное во всей этой истории то, что непредубежденному наблюдателю, в том числе и в самой Франции, было понятно, к чему идет дело. Серия громких терактов 1995 года была проверкой Франции на сопротивляемость.
Во Франции появилась сила, претендующая на господствующую роль в стране, которая не является для них родной.
Что касается других стран Европы, то убийство голландского режиссера Тео Ван Гога, теракты в Лондоне и в Мадриде — все это явления одного порядка или демонстрация того, кто в европейском доме хозяин.
В России подобный сценарий целенаправленно реализовывался в 1994—1999 гг. в форме ваххабитского нашествия на нашу страну и попыток создать ваххабитский анклав на территории Чечни и Дагестана (в 1999 г.). Там тоже религиозно-этническое меньшинство, абсолютно чуждое России (выходцы из Саудовской Аравии и других арабских стран), попыталось установить свои порядки под флагом «Чеченской Республики Ичкерия».
Вне всякого сомнения, во Франции и других странах Европы действуют исламистские агитаторы, принадлежащие к различным группировкам типа «Мухаджирун» («Переселенцы»), «Гураба» («Чужаки»), алжирской «Салафитской группы проповеди и вооруженной борьбы», марокканской «Боевой исламской группы» и т. д.
Они занимаются вербовкой потенциальных террористов в международную террористическую сеть, называемую «Аль-Каида», и одновременно делают все для того, чтобы воспрепятствовать интеграции иммигрантов-мусульман и их детей в «западное» общество. Основной довод: мусульманин не должен подражать «неверным», то есть ассимилироваться, не имеет права интегрироваться в социально-политические структуры и обязан всеми доступными способами защищать свою «исламскую идентичность».
Язык не поворачивается охарактеризовать то, что происходит, как связанное с какой-то цивилизацией. Скорее речь идет о варварстве и соответственно о столкновении цивилизации и варварства. Французские вандалы находятся, если можно так выразиться, внутри этой цивилизации. При этом они пытаются влиять на то, по какому пути пойдет эта глобализирующаяся цивилизация, то есть в сторону упадка и деградации. Вспомним режим талибов в Афганистане, когда уничтожались статуи Будды в Бамиане. Вандалы во Франции — идейные и духовные родственники талибов, а не французских студентов образца 1968 года.
Шейх Фарид Асадуллин, сопредседатель Информационно-аналитического центра Совета муфтиев России
Проблемы подобного рода — результат просчетов и ошибок государства, которое обязано решать их не в режиме аврала, а хотя бы одновременно с их возникновением, понимая всю меру ответственности за судьбу миллионов новых жителей, прибывших в страну. Корни кризиса в колониальном прошлом алжирцев, марокканцев, тунисцев, которые, как показывает опыт, так и не стали (или им не дали стать) полноправными гражданами европейских стран.
Беспорядки во Франции — это реакция на социальную неустроенность многих молодых иммигрантов, оказавшихся в силу разных причин на обочине жизни.
О религиозной составляющей беспорядков во Франции можно говорить лишь в совокупности с другими факторами. Безусловно, у части бунтующей молодежи могли быть основания считать себя ущемленными и в религиозном плане. В сентябре в окрестностях Парижа властями с целью «борьбы с экстремизмом» было санкционировано закрытие ряда «неблагонадежных» мечетей.
Я не стал бы проводить аналогии между Францией и Россией, поскольку у российских мусульман совершенно иная история. А что касается Москвы, то она всегда выгодно отличалась от других мировых столиц своей толерантностью и уважением к другим культурным традициям.
Леонид Медведко, доктор исторических наук, ведущий сотрудник Института востоковедения РАН
Безусловно, в этих событиях присутствует религиозная составляющая. Но это не ислам как таковой, а исламизм. Сегодня мнения разделились: одни говорят, что за всем этим стоят исламисты, а другие уверены, что этот хаос порожден французской действительностью. Я считаю, что истина лежит где-то посередине.
Не случайно Францию называют «мусульманской Европой». Из 11 миллионов мусульман в Европе более 6 проживают именно в этой стране. И все социальные проблемы этих людей всегда окрашиваются в исламские тона. Вопрос только в том, происходит это стихийно или организованно и есть ли какой-то единый центр, управляющий этими людьми? Или же беспорядки возникают по принципу цепной реакции? Я склоняюсь к мысли, что есть определенные силы, которые воспользовались стихийными выступлениями и теперь пытаются управлять ими.
Для того чтобы справиться со сложившейся ситуацией, необходимо приводить в порядок отношения с политическим исламом. Игнорировать исламскую составляющую нельзя ни в Европе, ни в России.
Опыт Франции показывает, что интегрирование в свою культуру ислама не решает всех проблем. А предоставление равных прав не гарантирует их реализации.
Михаил Мчедлов, доктор философских наук, профессор, директор центра «Религия в современном обществе»
Если сравнить нынешние события с тем, что было в Европе в 1968 году, во время студенческих волнений, то мы увидим, что теперь возникла уже другая проблема. Чужая для Франции этноконфессиональная общность восстает против государства. Однозначного решения проблемы здесь быть не может. Главное в нынешнем конфликте — это социальные проблемы.
Большая часть французских иммигрантов так и не смогли интегрироваться. У них по вполне понятным причинам возникает чувство протеста. И конечно, нынешняя ситуация — это проблема культурной и религиозной интеграции. А в вопросах встречи разных культур и религий интеграции быть не может. Во Франции социально обездоленные, выступающие с протестом, объединены в этноконфессиональную общность. Религиозное противостояние в этих событиях очень четкое: разбиваются машины только белого населения, происходят нападения именно на христианские церкви.
Выход из сложившейся ситуации — в решении социальных вопросов этноконфессиональных гетто. Социальная политика должна быть более сильной.
В России таких событий не может быть в принципе. Потому что у нас нет такого компактного этноконфессионального гетто как во Франции. Но у нас наблюдается сходная ситуация в ряде регионов и, в частности, некоторых автономиях Северного Кавказа.
Андрей Зубов, профессор МГИМО, руководитель центра «Церковь и международные отношения»
Исламский фактор, бесспорно, присутствует во всех этих событиях. Но мы не можем сказать, что молодежь действует в соответствии со своими религиозными убеждениями. Проблема более многослойна. По своей сути это конфликт между двумя цивилизациями, перенесенный на площадку Европы.
Причина этих беспорядков носит носит социальный характер. Проблема состоит в огромном наплыве иммигрантов, плохо интегрирующихся во французское общество. Если первая волна иммигрантов начала 1960-х годов в целом успешно смогла интегрироваться, то нынешняя волна начала 1990-х годов практически не интегрируется. И именно иммигрантская молодежь, живущая обособленно в своих кварталах, не желающая учиться и не говорящая на французском языке, стала главной действующей силой нынешних беспорядков.
А вот почему первая волна иммиграции смогла интегрироваться, а вторая — нет, и почему нынешняя молодежь не может учиться — это уже вопрос, связанный с исламом. Но не как с религией, а как с социально организующей силой. Дело в том, что представители последней волны иммиграции осознают себя самодостаточной сущностью. С точки зрения этих людей, ислам — это сумма убеждений, превосходящая и христианство, и тем более современную постхристианскую Европу с ее «сатанинскими элементами» вседозволенности и сексуальной свободы. Это заставляет их считать себя не «париями», не побочными сынами европейского прогресса, а людьми лучшими, чем европейцы.
Интеграция возможна для тех, кто считает свои ценности худшими или по крайней мере устаревшими по сравнению с ценностями того общества, в которое они хотят интегрироваться. Люди, приезжающие в Европу лишь по экономическим причинам и продолжающие считать себя носителями более высокой цивилизации, пользуются благами этой цивилизации, но в то же время ее ненавидят. Это активно используется радикальными течениями ислама. Именно в этой среде радикальные исламисты успешно находят себе наиболее благоприятную почву для рекрутирования своих сторонников. Однако я не считаю, что последние события во Франции свидетельствуют о том, что идея толерантности потерпела крах. Это единственная идеология, способная если не разрешить проблему, то по крайней мере как-то разрядить ее.
