 |
| Православный Санкт-Петербург | Евгений Воронин | 16.11.2005 |
— Больница наша очень старая, ей в прошлом году исполнилось 125 лет. Это вообще единственная сохранившаяся у нас земская больница, ибо построена она была на средства простых людей — рабочих кирпичных заводов. Строящемуся Питеру нужен был кирпич, но мало заботили работающие в тяжелых условиях люди, которых косили страшные инфекционные заболевания — тиф, холера? Когда больница была готова, стали искать врача. Им стал отличник Военно-мадицинской академии Л.И.Воинов, который первый в России стал делать прививки от бешенства, долго учился у Луи Пастера в Париже. Но он, что называется, поставил крест на своей карьере и решил помогать рабочим — стал земским врачом, то есть был и терапевтом, и хирургом, и всеми специалистами в одном лице. Так родилась наша больница, которая с самого рождения носила социальный характер. Далее вплоть до 90-х годов прошлого века больница была центром инфекционной службы Ленобласти. В 1990 году мы стали работать с детской ВИЧ-инфекцией.
— Но откуда взялись в те годы зараженные этим вирусом дети?
— Если помните, в 1988—1989 годах страну сразило известие — на юге России в больницах городов Ростова, Элисты и Волгограда были заражены 270 детей. Это было как гром среди ясного неба, потому что дети в Советском Союзе считались самой защищенной частью общества. Помните, что началось? Родители боялись водить детей к врачам на прием, отказывались делать необходимые в детстве профилактические прививки, медиков буквально ненавидели. А на несчастных инфицированных детей вылилось сполна агрессивное отношение общества к проституткам, гомосексуалистам, наркоманам, несущим страшную болезнь. Никто не давал себе труда задуматься, что дети не виноваты и пострадали больше всех. Ведь у всех них впереди была целая жизнь? Была? из тех 270 ребятишек в живых остались только 140 человек, остальные умерли еще до появления какой-либо терапии, ведь мы ничего не знали об этой болезни, не умели с ней бороться. Сейчас те дети, ставшие взрослыми, получают у нас комбинированную терапию, приезжают на обследование каждые три месяца.
— И живут нормальной полноценной жизнью?
— М-м-м? если это можно так назвать? К сожалению, проблем много, в том числе психологического характера. Ведь их воспитывали, в основном, матери-одиночки, поскольку отцы, узнав о диагнозе детей, предпочли бросить семьи и завести другие. А о том, что ребенок ВИЧ-инфицирован, очень быстро узнавали соседи, родные, друзья. Дети и их мамы жили в атмосфере всеобщей вражды, презрения, нетерпимости. С тех пор мало что изменилось, мы по-прежнему боимся людей, больных СПИДом или носителей ВИЧ-вируса, отталкиваем их от себя.
— Стоит ли этому удивляться? Я слышала, что заразиться можно даже через слюну.
— Да, если больной вольет вам 10 литров своей слюны, — только в таком количестве содержится достаточно бактерий для заражения. Но как вы представляете это себе практически? Это один из мифов-страшилок, не имеющий под собой реальной почвы. Заразиться можно половым путем или если вам перельют кровь ВИЧ-инфицированного. Вот из-за этих страхов дети, которые могли бы жить в семье и быть любимыми, остаются за бортом жизни.
Дети-изгои
— Путь брошенного ребенка начинается с того момента, как мама-алкоголичка, мама-наркоманка, мама-ВИЧ-инфицированная положила его на казенную кровать и ушла, и младенец перестает чувствовать запах ее молока, которое он так и не попробовал.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ:
Больные СПИДом матери отказываются забирать из родильных домов своих новорожденных детей, даже не дождавшись установления диагноза. А ведь ребенок может родиться и здоровым! Но он ей не нужен — ни здоровый, ни больной, ибо причина не в его возможной болезни, а в том, что ВИЧ-инфицированной матери, как правило, наркоманке, он просто не нужен, он — лишний в ее жизни. Таких детей становится все больше, и скоро, как предполагают врачи, это выльется для страны в серьезную социальную проблему.
— Дальнейший путь брошенного ребенка труден и страшен. Он не нужен никому — родителям, родственникам, медперсоналу роддома, государству. Но страшнее всего, что его боятся.
— Почему? Разве можно заразиться от ребенка?
— Нет. Но люди этого не понимают или не хотят понимать. Когда мы стали брать к себе таких детей, мы ставили перед собой задачу не только вылечить, то реабилитировать в социальном плане. То есть дети должны были получать все то, что и их более счастливые здоровые сверстники, — учиться, заниматься музыкой и спортом, рисовать, петь? Мы стали приглашать педагогов и столкнулись с проблемой дикой боязни (а вдруг заражусь) и брезгливости. Трудно было находить и уговаривать учителей. Но мы сделали это. Ведь наши дети такие же умные, любознательные, талантливые, почему они должны быть изгоями? И они не опасны для окружающих. Наш центр — первый в России стал лечить ВИЧ-инфицированных детей, мы узнавали и брали на вооружение препараты, появляющиеся у нас и за рубежом, мы торопились. Потому что мы не могли больше ждать: дети, зараженные в больницах Ростова, Элисты и Волгограда, были инфицированы уже несколько лет и большинство из них находилось уже на стадии СПИДа.
— Если я правильно поняла — вылечить СПИД в наше время — это не мечта, а реальность?
— Излечить — нет. Полностью стать здоровым, как мы с вами это понимаем, — нельзя. Ведь и полуразрушенные здание можно подлатать, подкрасить? однако новым оно не станет. Но! можно подавить вирус настолько, что человек может вести совершенно нормальный образ жизни — учится, работает, создает семью. Такой человек может прожить еще 20−30−40 лет и родить совершенно здорового ребенка.
— Но дети, зараженные уже в утробе матери, девять месяцев являются носителями ВИЧ-инфекции, не поздно ли их лечить?
— Если рано начать лечение, иммунная система не страдает. В результате такие дети даже инфекционные заболевания — простуду, грипп и так далее — переносят так же, как и их здоровые сверстники. Единственное условие успеха — терапия — должна проводиться правильно и без срывов, иначе все пойдет насмарку. У нас были случаи, когда мы ставили детей на ноги и, назначив терапию, отправляли со спокойной душой в детские дома и интернаты по месту жительства. Спустя некоторое время они поступали к нам вновь в жутком состоянии, потому что там о них никто не заботился, никто не давал себе труда вовремя дать лекарства. Были случаи, когда воспитатели детских домов увольнялись, узнав, что к ним поступили ВИЧ-инфицированные дети, а специальных детских учреждений для таких детей нет. Поэтому мы предпочитаем оставлять попавших к нам детей до их совершеннолетия, если от них отказались родители. А таких большинство.
Заклейменные диагнозом
— После вспышки заражения 270 детей в 1989 году долгое время не было заражений среди детей. Ситуация резко изменилась, когда вирус попал в среду наркоманов, — вот когда вирус стал пожирать людей, как огонь сухостой. И перед нами встала новая проблема — предупреждение передачи ВИЧ от матери к ребенку.
— То есть мало того, что ребенок рождается ВИЧ-инфицированным, он еще и наркозависим и, будучи двух-трех дней от роду, испытывает муки наркотической ломки?
— Это еще один миф. Даже если мама рожала ребенка в состоянии наркотического опьянения и ребенок рождается в таком же состоянии — его очень легко из него вывести в течение двух-трех дней, полностью удалив из организма наркотики без каких-либо последствий — ломки, тяги и так далее. Разве что со временем такой ребенок уже в сознательном возрасте станет сам их употреблять. Если же у новорожденных наблюдается ломка — это говорит лишь о плохой работе медиков. В нашей больнице открыто специальное отделение для таких детей.
Что касается предупреждения рождения больного ребенка от ВИЧ-инфицированной матери? В 1994 году в США были опубликованы данные, что если, начиная с 14-й недели беременности, будущая мать будет принимать озитотемиден, то вероятность рождения инфицированного ребенка снижается до 8%. То есть 92% детей рождаются здоровыми! Наша больница стала заниматься этой проблемой, мы открыли специальное отделение, и с 1997 года являемся научно-практическим центром Минздрава по оказанию помощи беременным женщинам и детям с ВИЧ-инфекцией.
— Если все так хорошо, почему же так много брошенных, отказных детей?
— Во-первых, этой проблемой занимаемся только мы и хотя стараемся распространять свой опыт — в Москве и больших центрах эта работа налажена, — широта охвата оставляет желать лучшего. Во-вторых, я уже говорил, что матери отказываются от своих детей не потому, что дети — ВИЧ-инфицированные, а потому что матерям-наркоманкам вообще не нужны дети, они не рожают, а просто избавляются от инородного тела, мешающего им жить. До ребенка ли ей, когда нужно думать о том, где достать очередную дозу и деньги на нее?
— Быть может, для таких женщин была бы оправданной стерилизация, чтобы беременность не наступала?
— Нет. Под маркой стерилизации наркоманок и прочих представителей групп риска выхолостят полстраны? Лечить надо не от беременности, а от наркозависимости.
Что касается брошенных детей (я их называю социальными сиротами, ибо у них есть где-то мамы и папы), — такой проблемы не существовало бы, если наши сограждане были чуточку милосерднее и сострадательнее и не боялись усыновлять этих крох. Увы, все происходит наоборот. От этих детей шарахаются уже в роддомах. Представьте, в отделении, к примеру, родилось 25 детей от ВИЧ-инфицированных матерей, которые благополучно скрылись. Где уж нянечке разорваться на всех, даже если она поборет свой страх перед ВИЧ-инфекцией. Дети плачут, зовут, ждут, что кто-то подойдет, возьмет на руки, накормит, сменит пеленку? Никто не идет. Через несколько дней дети перестают плакать и звать, они понимают (!), что никто не подойдет. Со временем эта заброшенность оборачивается страшным диагнозом, именуемым — синдром отчуждения. Дети превращаются по сути в растения, не умеют улыбаться, сосредотачивать свой взгляд на каком-то предмете. Когда они поступают к нам, приходится лечить их не только от ВИЧ-инфекции и наркозависимости, мы сталкиваемся с тяжелейшими психическими расстройствами. Помочь здесь могла бы приемная семья, любовь и ласка матери.
Ужасно и то, что зачастую страдают здоровые дети. Еще до недавнего времени поставить точный диагноз — является ли новорожденный ВИЧ-инфицированным или нет — можно было только по истечении 1,5 лет со дня рождения. Потому что ВИЧ-инфицированная мать передает своему ребенку и свои антитела, вырабатывающиеся организмом для борьбы с болезнью. И точно установить, чьи антитела живут сейчас в детском организме — его собственные или материнские — невозможно. Если через полтора года анализ покажет положительный результат — ребенок инфицирован, если отрицательный — здоров. И вот все эти полтора (!) года дети — больные и здоровые — лежат в одной палате, одинаково заброшенные и ненужные, в ожидании своего диагноза. И когда оказывается, что 23 из 25 абсолютно здоровы? эти полтора года, проведенные в больничной палате, успевают сделать свое дело — дети не умеют говорить, у них нарушена координация движений (ведь их не спускали с кровати, не учили ходить), развиваются тяжелые психические расстройства, они отстают в умственном развитии. За что? За то, что их родила ВИЧ-инфицированная мать-наркоманка.
Когда нам удается вывести их из этого состояния (естественно, тех, кто попадает к нам как ВИЧ-инфицированные), оказывается, что у многих детей огромный интеллектуальный потенциал. Они легко учатся, они любознательны, многие талантливы и? очень внимательны друг к другу — волнуются и переживают, если кто-то из детей не принял вовремя лекарства.
Современная диагностика позволяет поставить диагноз в течение первых трех месяцев жизни ребенка, но нужная аппаратура есть далеко не во всех роддомах. А значит, опять ожидание диагноза растягивается на 1,5 года, которые могут стать губительными.
Девочка, которую никто не хотел брать
— Анечка прожила на нашем отделении пять лет. У нее и еще пяти малышей было подозрение на ВИЧ-инфекцию. А надо сказать, что к нам тогда ходило много народу, особенно иностранцев. Они говорили, мы заберем и усыновим любого ребенка, даже больного. Однако делать этого не торопились. Иностранцы ждали, когда будет установлен точный диагноз. Оказалось, что только Анечка заражена вирусом, остальные пятеро совершенно здоровы. Их быстро разобрали сердобольные иностранцы, а Анечка, кстати, самая развитая среди всех и внешне очень красивая девочка, осталась. Но расчетливость иностранцев — не са-мое страшное, что может случиться. Страшнее, когда больного ребенка цинично используют в своих целях?
Пока иностранцы оформляли документы, они приходили со своими избранниками к нам в гости, и Аня видела, что ее бывшие друзья и подружки красиво одеты, счастливы и любимы. В ее маленькой головке совершалась тяжелая работа, и когда она поняла, что чем-то отличается от своих сверстников, что, по неведомой ей причине, никто не хочет стать ее мамой и папой, девочка впала в депрессию. Срочно вызванные психотерапевты, пожимали плечами: такого не может быть, трехлетние дети не могут впадать в депрессию, они еще ничего не понимают. А я вам говорю: могут! и все они прекрасно понимают. Мы стали искать выход из положения, выказывали Ане повышенные знаки внимания — оскорбленный ребенок отвергал все наши попытки. Ее маленькое сердечко, способное вместить огромную любовь к людям, которые захотели бы стать ее родителями, захлебывалось слезами. Выход был только один — срочно найти для Ани приемную семью.
Такой человек нашелся, когда Ане исполнилось пять лет. Он был офицером Армии спасения и работал у нас некоторое время волонтером. Стали оформлять документы. И будто какое-то чутье подтолкнуло меня: я попросил этого парня и его жену не говорить пока Ане, что удочеряют ее, а сделать это, когда будут забирать, поскольку они уезжали работать в Финляндию и сразу взять ее не могли. Но они в тот же день сказали Ане, что они теперь ее мама и папа и скоро ее заберут. И спокойно уехали в Финляндию. Прошло полгода, ново-испеченные мама с папой время от времени звонили Ане и кормили обещаниями забрать, ребенок верил и ждал. А доблестный офицер Армии спасения меж тем развернул в Финляндии бурную деятельность: он занимался там проблемами СПИДа и ВИЧ-инфекции, не забывая упомянуть, что сам удочерил ВИЧ-инфицированную девочку, и это, конечно, поднимало его престиж. Наконец, мне стало невмоготу смотреть на страдания удочеренной и покинутой девочки, и я позвонил ее «отцу» и предупредил, что если он не заберет ребенка немедленно, у него будут большие неприятности. Аня за эти месяцы вся извелась, она перестала играть со своими сверстниками, она ждала? Угроза возымела действие, Аня уехала в Финляндию. Вскоре мы узнали, что приемные родители сдали Аню в интернат там же в Финляндии, а сами по-прежнему работают в Армии спасения и рассказывают, какие они хорошие — не побоялись удочерить больную ВИЧ девочку.
Сейчас Ане восемь лет, она живет в интернате, имея живых биологических и приемных родителей. Дальнейшая ее судьба не ясна. Самое страшное, что ей уже никогда не суждено узнать, что такое настоящая семья и родительская любовь, потому что забрать ее у нынешних «папы с мамой» невозможно — в Финляндии запрещено лишать родительских прав, а это значит, что девочку не сможет удочерить кто-то другой.
Жалейте каждого больного
Всем сердцем, всей своей душой,
И не считайте за чужого,
Какой бы ни был он чужой.
Пусть к вам потянется калека,
Как к доброй матери дитя;
Пусть в человеке человека
Увидит, сердцем к вам летя.
И, обнадежив безнадежность,
Все возлюбя и все простив,
Такую проявите нежность,
Чтоб умирающий стал жив!
И будет радостна вам снова
Вся эта грустная земля?
Жалейте каждого больного,
Ему сочувственно внемля.
Так писал в 1921 году Игорь Северянин, не предполагая, что спустя 80 лет его рвущие сердце болью строчки будут применимы к детям, больным страшной болезнью — СПИДом, живущим среди людей, зараженных еще более страшной болезнью — равнодушием.
АДРЕС: 196 645, СПб, пос. Усть-Ижора, пр. Шлиссельбургский, 3. Тел/факс (812)464−93−29.
Ирина РУБЦОВА
От редакции: имена детей изменены.
