 |
| Православие и современность | Протоиерей Василий Стрелков | 16.11.2005 |
— Вот среди семинаристов стоит преподаватель семинарии иеромонах Иоанн (Снычев) — будущий Митрополит Ленинградский. А здесь служит Архимандрит Феодосий (Погорский), назначенный потом на Пензенскую кафедру. Тут вы видите саратовского Владыку Палладия (Шерстенникова), у которого мне довелось служить иподьяконом. Это протоиерей Иоанн Сокаль, ректор семинарии с 1947 по 1951 год. Он стал потом Епископом Смоленским. И это тоже интересная фотография: будущий Патриарх Алексий II, тогда Митрополит Таллиннский и Эстонский, управляющий делами Московской Патриархии у Вечного огня в Волгограде во время празднования 40-летия разгрома фашистских войск под Сталинградом. Рядом наш Владыка Пимен. А это, узнаете, — я.
— Отец Василий, Вы родились, когда большинство православных храмов было разрушено, а священники — кто в заключении, кто расстрелян. Ваши зрелые годы пришлись на антицерковные хрущевские «заморозки». Скажите, как при той системе атеистического воспитания у подростков вообще появлялись ростки религиозного сознания?
— Спасал семейный круг. Отца я не знал. Он ушел в армию в августе 1941 года, когда мне было только полгода, а уже в декабре пропал без вести под Москвой. Зато моя мама, дедушка с бабушкой, тетки и двоюродные братья — все родственники были верующие. Они отмечали все великие праздники и соблюдали посты. Хорошо знали историю Церкви, помнили много духовных стихов. Вместе со взрослыми я стал прихожанином вновь открывшегося в 1947 году Духосошественского собора. Школьные годы проходили тревожно. Когда всех принимали в пионеры, я отказался. Меня вроде оставили в покое, но потом регулярно вопрошали, что же это, мол, неплохой ученик избегает общественной жизни.
Проверяли крестики. Именно так я расценивал частые медицинские проверки с раздеванием. Причем всегда проверки объявлялись почему-то неожиданно. Каждый раз приходилось спешно прятать крестик, который я носил приколотым к майке. Не хотелось подвергаться насмешкам, поэтому каждая такая проверка выливалась в стресс.
На Пасху обязательно устраивались воскресники. Надо было прийти не позже девяти часов утра и с лопатой убирать школьный двор. Представьте мое состояние, если перед этим я всю ночь провел в церкви. И попробуй на воскресник не прийти, смотрели строго?
Обязательные атеистические лекции — это уже само собой.
— Взрослым приходилось переживать что-то подобное?
— Жестокости 30-х годов наложили свой отпечаток на все последующие десятилетия. Духовная жизнь продолжалась: оба храма Саратова в 50-е годы были полны народа, в каждом пело два хора, богослужения совершались торжественные. Но вместе с этим нельзя было не заметить, что священники общались с людьми сдержанно. Почти все клирики прошли через чистки, тюрьмы, лагеря. Горячая проповедь, иная пастырская активность могли аукнуться оргвыводами. Энергичного, строптивого батюшку в два счета могли лишить регистрации -права служить в церкви. Люди тоже старались лишний раз не демонстрировать свои чувства, прятали искру веры. Вслед за крестинами или венчанием в церкви могло последовать увольнение с работы, понижение в должности. Поэтому священников старались приглашать домой. Но, совершая требы за стенами храма, священнослужитель снова рисковал. Таинства предписывалось отправлять только в пределах церковной территории. Партаппарат в лице уполномоченных по делам религии стремился максимально изолировать Церковь от народа.
Конечно, это не чекисты. Душили Церковь они куда изощреннее. Вникали во все и вся. Взять кадровый вопрос. Решительно пресекались попытки принять священнический сан людьми с высшим образованием. Саратовские уполномоченные очень не любили монахов. Монаха ведь не заставишь ходить в светском платье. А что такое появление инока на улице советского города, как не пропаганда чуждой идеологии? Почти демонстрация.
Ничего не могло скрыться от их глаз. Ведь уполномоченным, а не священникам подчинялись церковные старосты. Приход в храм любого человека, любая инициатива священника, любое его слово брались на карандаш. Контроль был тотальным.
При Хрущеве по газетам прокатилась новая большая волна антицерковных публикаций. На этот раз газеты сделали упор на очернительстве отдельных священников. Допустим, увидел журналист священника на свадьбе с рюмкой в руке — это уже повод для фельетона. То, что батюшка в светском костюме, значения не имело. Но чаще, за неимением фактов, ограничивались общими рассуждениями о вредности церковной пропаганды.
Ныне покойный протоиерей Георгий Лысенко, молодой тогда священник, помню, удостоился целой серии критических статей. Когда появилась вторая или третья, он пошел с опровержением в газету. Ему ответили со страниц очередной порцией зубоскальств. Он снова отправился искать правду. Ему, конечно, такое «вольнодумство» не прощали.
Теперь все это может показаться чем-то несущественным. Однако я хорошо помню душную атмосферу 60-х годов. Прихожу однажды на работу в свой гараж, а вокруг меня? тишина и люди как-то с любопытством посматривают в мою сторону. Оказывается, меня заметили в хоре Духосошественского собора. Сослуживцы были потрясены. Пропаганда сделала свое дело: их мир ограничивался красными уголками, переходящими знаменами, днями получек. Для них я был почти инопланетянином. Не очень приятные воспоминания.
— И тем не менее Вы решили послужить Церкви и Богу, когда на дворе был еще 1958 год. Я думаю, среди Ваших ровесников, сотен тысяч выпускников советских школ о поступлении в духовные семинарии думали единицы. Как же у Вас вызрела мысль, откуда взялась решимость сделать столь неординарный выбор?
— У меня был прямой путь. Мне не надо было ничего искать. Еще учась в школе, я стал постоянным прихожанином семинарского храма. Он располагался на углу улиц Университетской и Кирпичной (нынешней Посадской). Мы жили рядом, у Сенного базара. Я хорошо знал всех семинаристов, прекрасно знали в семинарии и меня. Об ином будущем я даже не мечтал. Мама моему зачислению в семинарию была очень рада.
Учился легко. Первый класс (так назывался тогда курс) закончил по успеваемости вторым, второй — первым. На третьем меня забрали в армию. Когда вернулся в Саратов через три года, семинарии уже не было. Духовные школы в те годы закрывали по всей стране.
— Чем запомнилась Вам семинария?
— Сейчас почему-то вспоминается такая деталь. В нашу семинарию приезжали ребята даже с Украины. Украинские семинарии не могли принять всех желающих. При этом на моем курсе училось всего трое семинаристов из Саратовской области. Факт показательный. Саратовцы не очень религиозны.
— И тем не менее когда коммунистический режим рассыпался в прах прямо на глазах, волжане не бросились записываться в ряды новых политобъединений. Духовные поиски приводили многих людей к вере. Помните ли Вы тот момент, когда по-настоящему поверили в возможность обретения Церковью свободы?
— С той самой поры, когда в 1988 году в стране был отмечен юбилей 1000-летия Крещения Руси, идеологический диктат ослаб. И началось ее поистине второе Крещение. По воскресным дням в Троицком соборе Саратова безбоязненно крестилось по двести человек, десятки людей приходили ежедневно.
Потом была отменена 19 статья налогового законодательства, приравнивающая служителей Церкви к единоличникам. В этом качестве они были вынуждены отдавать государству треть своей зарплаты. Советская власть строго следила, чтобы лишний рубль не уходил на украшение храмов, их ремонт. Надо шесть тысяч на ремонт текущей крыши. «Ничего — потерпите». Развалился старый «ЗИМ» у Архиерея. «Так и быть, разрешаем купить „жигули“. Но только ему одному». Слава Богу, закат Советов избавил нас и от обязательных поборов в Фонд мира. Куда на самом деле шли «мирные» деньги, видимо, так и останется тайной за семью печатями.
За последнее десятилетие ушедшего века Церковь стала свободной. Но в то же время резкая смена идеологических ориентиров погрузила страну в трясину такого своеволия? Советская система ценностей в основе своей была, конечно, бесчеловечна. Но ориентация на западные образцы привела к такой разнузданности, породила такие крайности? Сейчас наступает отрезвление. Вкусив от всех горьких плодов, наш народ наконец имеет возможность определиться в своем духовном выборе.
— Но священники сегодня единодушны: люди не испытывают по отношению к Церкви былого пиетета. Почему?
— Дают о себе знать некоторые крайности национального характера. В священниках всегда хотели видеть идеал. И чем безвольнее политики, чем продажней госслужащие и озлобленней рядовые граждане, тем сильнее ностальгия по святости. Но ведь ее на телекамеру запечатлеть невозможно. Человеку стороннему трудно ощутить атмосферу богослужений, теплоту отношений между священником и его духовным чадом. Видят другое: батюшка покупает картошку, идет на поклон к директору кирпичного завода, принимает участие в застолье? в общем, не Ангел. Мы действительно обычные люди со своими человеческими, семейными проблемами. Далеко не каждому клирику дано подняться до исполнения — во всей их полноте — евангельских заповедей, суметь на деле воплотить призыв Спасителя, «положить душу свою за други своя». А коль знакомый священник не отвечает идеальным представлениям, редко кто удерживается от соблазна обобщения. Как это сделал Владимир Высоцкий. Помните у него: «И в Церкви все не так. Все не так, ребята».
Я же утверждаю: подавляющее большинство саратовского клира верно служат цели, которую при мне когда-то сформулировал Владыка Пимен: «Призвание священника? сделать как можно больше для Церкви Христовой». Конечно, в первую очередь он имел в виду ревностное отношение к богослужению и проповеди.
— Каким Вам запомнился Владыка Пимен?
— Истинным правящим Архиереем, который много служил, много работал, много переживал. На фотографиях рядом с Архиепископом Макариосом (первый президент Кипра, остававшийся лидером государства до дня своей смерти в 1979 году. Ред.) можно увидеть нашего Архиерея улыбающимся. Когда в 1974 году предстоятель Кипрской Православной Церкви посетил Волгоград в качестве главы государства, Владыке Пимену удалось с ним пообщаться. Говорили на греческом языке. Но за кадром осталось очень многое. Коммунисты чуть не сошли с ума: «А почему вы приехали? Мы вас не звали». И это при том, что Волгоградская область входила тогда в состав Саратовской епархии.
— Один уже немолодой священник как-то с грустью заметил, что нынешние только что рукоположенные в сан выпускники Саратовской семинарии отправляются на приходы, не имея опыта церковного служения. Мало общаясь со старым духовенством, они лишены возможности перенимать драгоценный пастырский опыт, вынуждены заново «изобретать велосипед». Вы согласны с таким мнением? И можно ли вообще говорить об особенностях служения священников разных поколений?
— Не согласен. Какие были священники, такие и остались. Традиции Церкви незыблемы. Ничего своего в церковное богослужение привнести невозможно. В конце концов, есть служебники. Я застал старых священников. Они служили точно так же, как служили потом мы. То же Евангелие, те же богословские труды. Только они стали доступнее.
— Расскажите о Вашем опыте регентского служения в 70-е годы.
— Я всегда пел. Любил петь. Придя из армии, несколько лет пропел на клиросе. В 1967 году стал псаломщиком, а через год? регентом Покровской церкви в Энгельсе. С 1972 по 1976 год служил регентом Троицкого собора Саратова. Дело свое любил и посвящал ему все свое время, бесконечно переписывая ноты в церковной библиотеке. Это был удел всех регентов тех лет — больших тружеников. Помню Степана Петровича Покровского, долго регентствовавшего в Троицком соборе, переписывающего ноты и утром, и вечером. Таким образом он собрал огромную нотную библиотеку. Михаил Александрович Зелепухин оставался на посту регента Духосошественского собора четырнадцать лет. Когда он покинул его в 1980 году, ему самому было почти восемьдесят лет.
— Изменился ли уровень нынешних церковных хоров по сравнению с церковным пением прошлых лет?
— Хоры 50−60-х годов были истинные церковные хоры. Вся школа их певцов? многолетний курс церковного пения. Основа репертуара? церковная классика. Духовные песнопения — это ведь безбрежное море, тысячи и тысячи произведений. Но к 1970 году наши хоры сильно ослабели. Новых певчих не было. Студентам музыкальных училищ и консерваторий под страхом отчисления запрещалось петь в церковных хорах. Профессиональным оперным певцам дорога в храм была тоже заказана. Считалось, что православная культура несовместима с культурой социалистической. Прорыв наступил лишь после празднования 1000-летия Крещения Руси. Все запреты были отменены.
Сегодня в художественном плане хоры выросли. Но, к сожалению, многие церковные произведения забылись. Их сегодня не исполняют.
— Вы являетесь признанным специалистом в деле реконструкции старых и строительстве новых церквей. В чем секрет ваших трудов на ниве храмостроения?
— Как-то об этом не задумывался. Наверное, Господь помогает. Как и другим священникам, берущимся за столь богоугодное дело. Отец Лазарь, например, храм в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» успешно восстановил.
Меня выручает привычка во все вникать самому. Но мало разобраться в проблеме, надо «запустить» рабочий процесс. И тут очень важен личный пример. Я его демонстрировать не ленюсь. Этому учил и своих воспитанников, когда читал спецкурс в семинарии. Стремился донести до будущих священников, что им, возможно, тоже придется засучить рукава и встать рядом с рабочими. Тогда можно быть уверенным, что дело пойдет.
А параллельно должно идти общение с архитекторами, инженерами, специалистами. «Плохих советов не бывает»? таков мой девиз, вынесенный из опыта восстановления Серафимовской церкви, саратовского Покровского храма, укрепления колокольни Троицкого собора.
Но повторюсь, все эти работы вряд ли бы успешно завершились без помощи Божией. Ну, представьте хаос начала 90-х годов: у нас ни средств, ни опыта, ни знаний. Как делать купол Серафимовской церкви, в епархии никто понятия не имел. И вдруг приходят люди и предлагают одно, другое? Или я к ним шел. Оказалось, и купол сделать не так уж и сложно. Все соорудили сами. А уж когда потом своими силами управились с куполами Покровского храма Саратова (за их изготовление просили большие деньги), я понял? неразрешимых задач нет.
— Но ведь при подобной экономии средств и материалов возникают другие проблемы: приходится жертвовать качеством, красотой, объемами.
— Приходится. Но не надо этим смущаться. В противном случае те же саратовские села могут остаться без храмов. Средств на возведение замечательных во всех отношениях церквей у крестьян сегодня нет. Являясь благочинным Покровского округа, я сужу об этом не понаслышке. Мы вынуждены останавливаться на самых экономичных проектах. В прошлом году в селе Безымянном за Энгельсом мы соорудили совсем маленький храм. Сейчас завершаем кладку стен небольшой церкви в селе Подлесное Марксовского района. Но оптимальный вариант для деревни? это перестройка для нужд прихода пусть даже и старенького здания.
Тут есть и другие поводы для смущения. При всем удовлетворении от сделанного я понимаю, что строительные хлопоты выбивают священника из того состояния, в котором он должен пребывать. Есть опасность превратиться в экономистов и завхозов. Но не таких священников надеются встретить в церкви люди.
— В Энгельсе появились новые церкви. Сказывается ли это обстоятельство на посещении Троицкого храма?
— У нас все-таки центральный храм города. Он на виду. И число прихожан даже с учетом того, что с недавних пор верующие из Летного городка стали ходить в свою церковь, постепенно увеличивается. Что особенно примечательно? большое количество детей, которых верующие родители причащают в воскресные дни. Каждый раз приносят на руках 30−40 малышей. Поразительно и радостно видеть, что приход обновляется. Молодые люди часто приходят к нам за благословением и советом. Церковь учится любить уже новое поколение россиян. Значит, Церковь нужна людям.
Беседовал Владислав Боровицкий
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/89.html
