 |
| Нескучный сад | Священник Андрей Постернак | 07.11.2005 |
— Вы уже были верующим, когда учились на истфаке МГУ? Как к вам относились окружающие?
— Я учился в 90-е годы, когда Советский Союз распался, и жесткого идеологического давления на студентов не оказывалось. Было уже не так страшно признаться, что ты православный. Негативного интереса это не вызывало, скорее, относились уважительно. Но атмосфера светского вуза в принципе не рассчитана на православных людей. На примере истории это особенно хорошо видно. Хотя научный коммунизм нам уже не читали, сама историческая школа, педагогика были сформированы в условиях советского времени людьми материалистического мировоззрения, и они мало эволюционировали с тех пор.
— Вам было знакомо ощущение «чужого среди своих»?
— Конечно, трудно общаться с людьми, не разделяющими твои интересы. Не потому, что мы считаем себя лучше, хотя это искушение есть. Так получается, что церковный человек естественным образом остается в неком одиночестве в светском окружении. И хотя он может найти общение внутри Церкви с людьми, которые имеют такие же взгляды, на самом деле и это — не самое главное. Молодежные компании недолговечны, они складываются часто только в процессе учебы. Как правило, потом студенты редко поддерживают тесные отношения. Появляется семья, работа. Студенческая среда — это некое определенное душевное состояние, ситуативное. Чтобы чувствовать себя в гармонии с самим собой, жизнью и Богом, важно сформировать представление о необходимости церковной жизни и войти в эту жизнь, участвуя в Таинствах. И тогда ты не будешь одинок, ты будешь с Богом. Мы это очень часто понимаем лишь на интеллектуальном уровне, а внутренне усвоить это сложно. Необходим духовный труд, постоянный процесс взросления.
— Студент — это ребенок или взрослый человек со своим мировоззрением?
— Студент приходит в институт уже достаточно взрослым человеком, которому платком нос вытирать не надо. И со своим сложившимся представлением о жизни. Его позиции были сформированы благодаря семье, школе, каким-то внешним условиям. Другой вопрос, что это мировоззрение еще не носит у него глубокого осознанного характера, еще не стало по-настоящему своим. Его можно как-то корректировать. Конечно, бывает, что человека резко разворачивает в другую сторону. Вот диакон Андрей Кураев учился на философском факультете МГУ во времена марксизма-ленинизма, а теперь — профессор богословия.
Но сегодня вузы и не стремятся формировать мировоззрение. Дают просто определенный набор знаний. Хотя настоящий педагог никогда не ограничивается чисто интеллектуальной сферой, он еще и воспитывает студента, причем не директивно, а личным влиянием. У меня был преподаватель латыни и греческого Андрей Чеславович Козаржевский, гениальный педагог, глубоко верующий, церковный человек, один из представителей старой научной школы, дореволюционной московской культуры. Он читал Новый Завет еще в 70-е годы, когда это было вообще невозможно делать. Конечно, он это не афишировал и преподносил как изучение источников по истории ранней Церкви. У Андрея Чеславовича была блестящая речь, глубокие духовные познания. И хотя он был настоящий ученый, но все-таки большее влияние оказывал на студентов именно как педагог. Мы чувствовали, что он нас любил. Он умер, когда я был на пятом курсе.
— Что сейчас может помочь студенту сохранить веру, если он учится в светском вузе?
— Чем больше человек погружается в суету повседневной жизни, тем легче и быстрее происходит его расцерковление. Поэтому Церковь должна сама создавать некую автономную систему образования, воспитания, условия, в которых человек мог бы учиться, работать и жить полноценной христианской жизнью. Важно, чтобы развивались различные социальные, образовательные и другие церковные институты, дающие молодежи возможность выбора. Иначе в условиях современного мира (не обязательно в условиях современной России) сохранить веру, не имея твердого стержня во внешней жизни, практически невозможно. Нужен очень сильный православный иммунитет для того, чтобы в нецерковной среде сберечь себя. И я не много знаю таких примеров, а вот противоположные вещи — отход от Церкви — происходят и с нашими выпускниками. Я не говорю, что они становятся пропащими людьми. Нет, они хорошие, добрые, порядочные. Раз в год приходят в церковь, исповедуются. И это уже очень хорошо, только не совсем отвечает тем целям, которые ставит перед собой православная гимназия или вуз. Потому что если мы хотим воспитать православных людей, то стараемся сформировать у них систему определенных приоритетов, чтобы Церковь и участие в Таинствах было на первом месте. Это касается и православных людей с крепким мировоззрением.
— Нет ли в самой идее церковной автономии некоторой искусственности, угрозы самозамкнутости для христиан? Не превратится ли тогда Церковь в гетто, а православные люди — в тепличных личностей, слишком слабых для отношений с миром?
— Православных людей часто упрекают в том, что они создают гетто, не дают детям понять, что такое «нормальная жизнь», окунуться по-настоящему в эту трясину, чтобы они полностью измазались — это будет настоящее знакомство с «жизнью». Речь не идет о существовании автономной системы воспитания православных христиан вне государства и общества. Эта система не может противостоять государству, противоречить тем внешним условиям, в которых мы живем. Но хранение себя от искушений мира — некое естественное условие духовной жизни, которое нам предлагает Церковь. Не может жить нормальной духовной жизнью диск-жокей или молодой человек, который все время ходит на дискотеки, по ресторанам или торчит перед телевизором. Поэтому говорить о том, что ограждение от таких внешних условий является уходом в гетто или парниковым воспитанием — не совсем верно. В современных условиях человек имеет право избирать свой жизненный путь. И ограждая себя таким образом, он вырабатывает некую мировоззренческую позицию.
А, столкнувшись с этим миром, с искушением, он должен себя проявить. Ведь так себя повели православные в 20−30-е годы, когда стало необходимым исповедать свою веру: кто-то изменил, а кто-то пролил кровь за Христа. Так же, я думаю, и современные христиане должны себя вести.
— Сейчас ситуация не менее серьезная?
— Она никогда не бывает менее серьезная. Может быть, сейчас речь не идет о том, чтобы проливать кровь, но, встретившись с миром, нужно не идти вслед за ним и грешить, отступаясь от Христа, а свидетельствовать о своей вере. Это очень сложно. Для священников не менее сложно, чем для мирян. И я не говорю, что мы все так и поступаем, но это тот идеал, к которому мы должны, безусловно, стремиться. Иначе какая же будет христианская жизнь?
— Но ведь существует просто Церковь со священниками, духовниками, которые и помогают нам укреплять наш «внутренний стержень». Разве этого недостаточно? Если человек не будет слушаться духовника, поможет ли ему «автономия»?
— Конечно, нет универсальных средств для воспитания православия. Есть некие установки, общие соображения, которые можно реализовывать. А на практике все получается гораздо сложнее. Если человек в этом мире имеет твердые духовные устои, он может общаться с другими людьми, жить в этом мире и не растворяться в нем.
— Что делать человеку технического склада, который не может учиться в православном вузе, потому что не бывает православной математики и физики?
— Технических православных вузов нет, и было бы странно, если бы они были. Но ученик из православной школы, отучившись в техническом вузе, может найти себе применение в Церкви, там очень нужны люди с техническим образованием, например, специалисты по Интернету. Другой вопрос, что он идет чаще всего в какую-нибудь фирму или научно-исследовательский институт. А после этого не стремится вернуться обратно в церковную структуру.
— Кому, на ваш взгляд, легче прийти к Богу: человеку техническому или гуманитарию?
— По моим наблюдениям, как раз чаще к вере приходят люди технические. Многие из наших духовных отцов имеют техническое образование. Гуманитарию бывает сложнее, потому что он идеологически более подкован (смеется). Ему очень непросто отойти от стереотипов. Вот вам, наверное, сложно представить, как тяжело историкам принять канонизацию — Николая II. Для них это большая нравственная запинка.
— Вы преподаете в ПСТГУ. Какова цель, которую ставит себе православный вуз: создание научной школы, воспитание верующей интеллигенции или еще что-нибудь?
— Если говорить о ПСТГУ, задача православного вуза — воспитывать студента через науку, образование, сформировать православное мировоззрение через свой предмет.
— У ПСТГУ репутация очень строгого вуза. Это касается уровня требований приемных и вообще экзаменов, объема учебных материалов, исполнения послушаний, поведения студентов. Где проходит грань между справедливой требовательностью и педагогической неадекватностью, когда не учитываются силы и возможности студентов?
— В ПСТГУ студент может получить светскую специальность, например, историка, филолога или переводчика и пройти богословский курс. Фактически получить два образования в одном. Поэтому и учиться непросто. В плане отношений все зависит от человеческого фактора. Важно все делать с любовью, с пониманием. Преподавателей это касается в первую очередь. Важно чувствовать грань, где можно и нужно со студентов спрашивать, а где поберечь их силы и возможности. Бывают студенты иногородние, которым негде жить, у них просто нет нормальных условий для занятий. В ПСТГУ есть преподаватели очень строгие, а есть, напротив, понимающие.
— А бывает так, что именно в православном учебном заведении человек потерял веру? У вас в ПСТГУ такие случаи были? И в чем причина?
— Случаи такие были. А зачем примеры приводить? В начале XX века почти все революционеры были семинаристами.
Насколько отношение преподавателей будет неформальным, настолько студенты будут искренними и отзывчивыми. Причина потери веры в православных гимназиях и вузах — в сведении живого христианского учения к одним лишь формальным требованиям. Когда, пройдя трехлетний курс, студент к Новому Завету начинает относиться как к нелюбимому предмету, какое тут богословское образование? Зачем оно нужно? И это проблема общая: и преподавателей, и студентов, и системы в целом. Сам преподаватель должен проявить любовь к предмету. Какой же он педагог, если его предмет терпеть не могут? Это не только Нового Завета касается.
— Как, на ваш взгляд, можно объяснить православный снобизм, ощущение своей избранности, особой значимости, которые часто появляется именно в православных вузах и даже гимназиях?
— С одной стороны, это понятно, потому что православие действительно несет абсолютную истину. По крайней мере, ответ на многие вопросы, которые позволяют человеку к этой истине подойти. Понять, что ходить в храм, соблюдать церковные правила — спасительно. И он начинает думать: благодарю Тебя, Господи, что я не такой, как все остальные человеки, которые меня окружают. Он становится таким человеком.
— Фарисеем.
— Конечно. И в этом состоит самое главное искушение, которое надо преодолеть. Потому что, узнав эту истину, мы должны соответствовать призванию христианина. Трудиться изо всех сил, чтобы из-за нас не осуждали Православную Церковь, которая должна быть Церковью святых, а не фарисеев.
