Анафема

В 2003 г. нижегородское издательство Братства во имя святого Князя Александра Невского приступило к изданию многотомной капитальной биографии Первоиерарха Зарубежной Церкви митрополита Антония (Храповицкого), принадлежащей перу его духовного чада и ученика архиепископа Никона (Рклицкого).

«Печатание, — подчеркивал благословивший этот проект ныне покойный митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов), — долг памяти этому замечательному церковному служителю и возможность церковному люду напитать себя из его творений добрыми мыслями» [i].

Что и говорить, труд этот действительно весьма ценен, прежде всего, содержащейся в нем огромной информацией, однако относиться к нему следует все же с известной осторожностью. Ведь вопреки, например, утверждению митрополита Николая (Кутепова) о том, что Владыка Антоний «вошел в историю нашей Церкви и как богослов», сегодня широко известно о нем, как об «отце» крестоборческой ереси [ii].

Сегодня мы расскажем лишь об одном эпизоде, отраженном во второй книге жизнеописания митрополита Антония. Относится он к лету 1918 г., когда, возведенный в конце 1917 г. на вдовствующую (после убийства митрополита Владимира) Киевскую и Галицкую кафедру, Владыка накануне праздника Троицы приехал в златоглавый Киев.

То было время сменившей «Центральную Раду» Грушевского и Винниченки «Украинской Державы» во главе с «ясновельможным паном гетманом» Скоропадским и германской оккупации Малороссии.

Прибывший в мать городов Русских Владыка, по давнему своему обыкновению, попытался, было, «играть роль». Нанеся, сразу же по приезде в Киев, визит гетману, он тут же посетил командующего оккупационными войсками на Украине генерал-фельдмаршала Германа фон Эйхгорна, любимца Германского императора и внука философа Шеллинга. «Владыка Антоний, — писал его биограф — прекрасно владевший немецким языком и имевший широкие воззрения в международных вопросах, произвел на немецкого генерала самое благоприятное впечатление […] Немцы чтили Владыку, восторгаясь его умом и отличным знанием немецкого языка» [iii]. Не остался Владыка в стороне и от проекта провозглашения Украины «королевством», сулившего сближение с властью. «Помню, — вспоминал П. П. Скоропадский, — как он думал найти во мне слабые струнки и чуть ли не с первого дня намекал, что нужно непременно устроить что-нибудь вроде коронации. Я это отклонил. Он удивился» [iv]. Посетившему его 26 июля послу Всевеликого войска Донского в Германии герцогу Н. Н. Лейхтенбергскому митр. Антоний дал «совет» «стать во главе монархического движения» [v].

Однако есть в киевской части биографии Владыки и еще более удивительная история (биографии, еще раз подчеркнем, написанной духовным чадом и учеником митрополита Антония):

«Приближался день Полтавской победы 27 июня. Самостийники обратились к Владыке с петицией, в которой, заявляя, что они считают день Полтавской битвы днем национального траура, просили Владыку в этот день отслужить на Софийской площади панихиду по гетмане Иване Степановиче Мазепе.

Владыка Антоний, ценивший [sic!] Мазепу за его церковноправославную народную деятельность и не сочувствовавший [sic!] Петру I за антиканонические и антицерковные реформы в России, ответил, что он предварительно отправит телеграмму патриарху Тихону с просьбой снять с Мазепы анафему, как незаконно [sic!] наложенную не за ересь, а за политику. Телеграмма была послана, и патриарх снял [sic!] запрещение.

Накануне дня панихиды было собрание епископов, которые были недовольны согласием Владыки отслужить панихиду, и притом именно в день [sic!] Полтавской битвы, что панихида — это своего рода демонстрация против старой России и что вслед за этим самостийники могут потребовать снятия памятника Богдану Хмельницкому. Владыка сказал, что он и не собирался лично служить панихиду уже по одному тому, что украинцы его не любят и могут подумать, что он хочет к ним подделаться, и поручает отслужить панихиду одному из викариев.

На это предложение три Киевских викария — Василий, Дмитрий и Никодим просили их освободить, а четвертый — епископ Черкасский Назарий, старик дворянин из монахов Киево-Печерской лавры, человек смиренный и кроткий, согласился „за послушание“.

На другой день панихида была отслужена. Преосвященный Назарий, прибывший на заседание епископов непосредственно с Софийской площади, заявил, что ничего особенного не было» [vi].

…В день Полтавской победы, ровно в 12 часов 10 минут из Софийского собора на площадь вышли священники во главе с епископом Назарием.

«Боголюбивые братья и сестры! — начал революционный украинский поп Крамаренко. — Сегодняшний день — трагичный для украинского народа! В сегодняшний день больше чем 200 лет тому назад была одержана победа под Полтавой — победа Петра над Иваном». И далее: «славний наш гетьман» Иван Мазепа… «Свята Украiнська церква щиро шанувала й шануэ своего гетьмана"… «Спiвробiтники гетьмана Мазепи — митрополит Дмитрик Туптало та митрополит Iван Максимович» [vii]. К Иудиному делу Мазепы, по клеветническому утверждению Крамаренки, оказались причастны святители Димитрий Ростовский и Иоанн Тобольский…

В те же дни самостийники приступали в Полтаве к архиепископу Феофану (Быстрову). На их требования Владыка, однако, твердо ответил:

— Я не могу своею властью, не имею никакого права это сделать, хотя бы уже потому, что бывший гетман Иван Мазепа предан Церковью анафеме за свое предательство. И я, Архиепископ Полтавский, этой анафемы отменить не могу. Ей уже более двухсот лет. И эта анафема наложена Высшим Управлением Церкви Российской того времени.

— Так это же сделали москали в Синоде!

— Нет! Вы глубоко ошибаетесь. Тогда Синода еще не было, но не было и Патриарха. А Церковь управлялась Местоблюстителем Патриаршего Престола. А этим Местоблюстителем как раз был митрополит Стефан Яворский, уроженец западной Украины. Да и вообще Царь Петр приближал к Себе как раз украинцев, как более ученых. Таковы митрополит Феодосий Яновский, митрополит Феофан Прокопович и другие.

За этот мужественный отказ архиепископ Феофан попал в заключение [viii].

Что касается митрополита Антония (Храповицкого), то его папоцезаристские взгляды ни для кого секретом не являются. Об этом писал в свое время еще о. Павел Флоренский: «…В церковных кругах, считающих себя правилами благочестия и столпами канонической корректности, с некоторых пор стараниями главным образом архиепископа Антония (Храповицкого) стала культивироваться мысль о безусловной необходимости неограниченной церковной власти и склонность к светской власти так или иначе коллективной, например ограниченной коллективно выработанной конституцией или решениями того или другого представительного органа» [ix].

Заявления Владыки Антония типа («бедствия, постигшие Династию и Россию, явились Божиим отмщением за ее посягновения на Церковь…» [x]) также давно известны. Не новость и его злостные обвинения Царя-Мученика в отказе восстановить Патриаршество: «Государь Николай II якобы сочувствовал восстановлению патриаршества, но на самом деле был тоже против этого, ибо управлял церковными делами как уже настоящий патриарх…» [xi] И это при том, что он сам, как известно, рассказывал позднее о предложении Царя Себя в Патриархи и о красноречивом молчании Владык, в том числе и его самого в ответ на слова Царевы.

Напрасно пытаются выдать Владыку и за почитателя Царя-Мученика как святого: «Будучи глубоким монархистом, высоко почитая царственную династию Романовых и особенно Царя-Мученика…» [xii]; «…Владыка Антоний всегда почитал Государя Императора Николая Александровича как лучшего из земных царей, достойного причисления к лику святых мучеников…» [xiii]

Прискорбно лишь, что так извращает факты человек, газета которого как раз и публиковала в свое время вполне определенную отповедь Владыки известному югославскому публицисту и общественному деятелю Н. Павловичу, писавшему о святости нашего Государя. «Письмо Ваше, — строго отчитывал автора, искренне верившего в святость Царя, митр. Антоний, — меня настолько удивило, что я не сразу поверил в его искренность и принял за шутку […] Несомненно, наш возлюбленный Государь Николай Александрович был искренно верующим православным христианином, хотя, к сожалению, далеко не чуждым различного рода суевериям, например, магнетизму, спиритизму и т. п. Я надеюсь, и даже питаю уверенность, что Господь принял Его душу в Свое Небесное Царство, но отсюда еще далеко до прославления Его, как святого» [xiv].

Да и в самом жизнеописании Владыки, автор которого, вопреки очевидному, пытается нас уверить, что митрополит чтил Царя-Мученика, как святого, можно прочитать такие, например, лживые слова митр. Антония: «…Высочайшая Чета, воспитывавшаяся… на ложном мистицизме», «смолоду склонная к суевериям всякого рода, впала в… заблуждение по избытку [sic!] в ней смирения и христианского терпения» [xv].

В приведенном выше отрывке из жизнеописания Владыки о панихиде по Мазепе в Киеве летом 1918 г. нас не может не удивлять, конечно, и сама легкость снятия анафемы. Той самой, о которой писал наш великий поэт:

Лишь в торжествующей святыне

Раз год анафемой доныне,

Грозя, гремит о нем собор [1].

Сдается, что «основательность» этого поспешного акта (если таковой действительно имел место) в отношении человека, для награждения которого указом Императора Петра Великого был изготовлен специальный «орден Иуды» [xvi], находится в прямом соответствии с замалчиванием с тех пор официальными церковными властями самого факта этой «отмены».

«Забыт Мазепа с давних пор», — считал Пушкин. Но кто-то все время ворошил кости этого предателя.

«Дух Мазепи встав зи своеi могили: приходить хвилина, коли зможемо вiдплатити за полтавську гекатомбу!» [xvii] - заклинали бандеровцы в своих прокламациях.

«Гетман Мазепа хотел освободить Украину от России. Однако он в 1709 г. вместе со своим союзником Карлом XII проиграл сражение с русским царем Петром I» [xviii], — это уже в наши дни вещает украинский посол в Словакии Д. Павлычко, быший известный советский писатель.

1964 год. В день прибытия Н. С. Хрущева в Стокгольм с официальным визитом Ярослав Стецько, глава кровавой Организации украинских националистов, под блики вспышек фотокамер демонстративно возложил цветы к памятнику Карлу XII.

В наши дни немало делается для увековечения памяти отлученного от Церкви «второго Иуды». Снят фильм «Молитва за гетьмана Мазепу» (режиссер Ю. Ильенко), возмутивший даже мэра Москвы Лужкова и министра культуры Швыдкого [xix]. (После этого даже трудно себе представить, что это за фильм!)

7 мая 2004 г. в городском парке Свободы румынского города Галаца открыли памятник Мазепе. Панихиду по отлученному от Церкви безбоязненно отслужили в соборе Святых равноапостольных Царей Константина и Елены Румынской Православной Церкви, воздвигнутому на месте упокоения русских воинов, погибших во время Крымской войны [xx].

Наконец, 23 января 2005 г. состоялась церемония инаугурации украинского президента Ющенко, на которой в качестве «священной реликвии» наличествовал золотой нательный крест отлученного от Церкви гетмана [xxi]. (Еще в 2002 г. он хранился в Москве в Гохране, в кладовой Министерства финансов [xxii]. Кем и когда он был передан в Киев — неизвестно. О, воровское время!)

Вторую (официальную) присягу Ющенко принимал на Пересопницком Евангелии, переведенном в XVI в. на малороссийское наречие. Евангелие на долгое время исчезало, чтобы загадочным образом явиться 17 апреля 1701 г. в руках именно Мазепы, подарившего его Переяславскому кафедральному собору.

Посетившему 4 июня 2005 г. Запорожье Ющенко, избранному перед этим «гетьманом», украинские казаки подарили коня по кличке Орлик. (Так, между прочим, звали «наперсника Мазепы», назначенного Карлом XII «малороссийским гетманом» в изгнании. Итак: Мазепа верхом на Орлике! Славно! Нет, не утратили потомки запорожцев юмора! Есть еще, как некогда говорили, порох в пороховницах!)

Что касается упомянутых нами опасений архиереев за памятник Богдану Хмельницкому в 1917 г., то они, к сожалению, оказались небезпочвенны.

Идея установить памятник мудрому деятелю Малороссии возникла еще в 1850-е годы. В 1869 г. Император Александр II подписал об этом указ. Однако освящен и открыт он был лишь 11 июля 1888 г., в дни празднования 900-летия Крещения Руси. Памятник установили у Софийского собора, алтарная стена которого по помещенному там изображению Матери Божией именовалась «Нерушимой Стеной».

По недостатку средств пришлось отказаться от первоначально задуманных скульптур: покрытого рваным польским знаменем убитого ляха, бегущих от грозного гетмана жида-арендатора с награбленном церковным добром в руках и иезуита и соответствующей надписи:

Та не буде луче, та не буде краще,

Як в нас на Вкраiнi,

Що немаэ жида, що немаэ ляха,

Не буде й унii.

По сравнению с первоначальным замыслом скульптуру развернули: гетман стал указывать булавой на Москву. Вначале она была обращена на Польшу, которой гетман должен был постоянно грозить…

На постаменте были помещены надписи: «Волим под Царя Восточного Православного» и «Богдану Хмельницкому — Единая Неделимая Россия». Терпеть эти слова после революции, понятно, не было никаких сил. Эти «тенденцiйно-москалефiльскi надписи» постарались убрать в первую очередь. Во время «Украинской манифестации» 30 сентября/13 октября 1918 г. (еще при гетмане) «щирые» пытались выковырять первые две буквы в слове «Неделимая».

После того, как Киев был захвачен петлюровцами, прилегающая к памятнику гетману Богдану Хмельницкому территория стала местом расправ «при попытке к бегству» с русскими патриотами, главным образом монархистами. В ночь с 7/20 на 8/21 декабря 1918 г. около него был убит оставшийся до последней минуты верным своему Государю Свиты Его Величества генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер. Вместе с ним от врагов русского народа приняли смерть в ту ночь два преданных ему замечательных офицера — полковник Л.-Гв. Кавалергардского полка Андрей Андреевич Пантелеев и киевлянин штабс-ротмистр Николай Николаевич Иванов.

В теле Федора Артуровича насчитали потом одиннадцать пулевых ран.

«…Оттепель, — свидетельствовал очевидец, — сохраняла долго следы крови на месте убийства Келлера, что породило легенду, что кровь Келлера не высохнет и ляжет на голову Украины» [xxiii].

Этот рыцарь без страха и упрека, погиб, оставив в постыжение современникам и в завет нам нетленные слова: «Я христианин и думаю, что грешно менять присягу» [xxiv].

Сначала при петлюровцах, а потом при большевиках вообще уничтожили всю надпись на памятнике Великому Богдану, сломали решетку, сняли фонари, срезали деревья и кустарники [xxv].

До сих пор всё это кровоточит… И, кажется, сам враг рода человеческого еще и еще раз предлагает нам сделать выбор:

Остап или Андрий.

Богдан Хмельницкий или Мазепа.

Петр I или Карл XII.

Пушкин или Тарас Шевченко.

Граф Келлер или Петлюра.

Но МЫ…

Мы дралися там со шведом под знаменами Петра!

Правда же Царская — в словах Великого Императора: «…А о Петре ведайте, что Ему жизнь не дорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии».

В день «покровителя бранного Полтавского поля» — преп. Сампсона странноприимца (27 июня/10 июля) — вместе со всеми отошедшими от нас на Небесную Родину верными воспоем, каждый в своей келлии, но соборно, отмененное революцией, но не Свыше, победное величание Богу:

Величаем Тя, Триипостасный Боже, вознесенную гордость смирившаго и на Тя уповающим победу даровавшаго.

[1] А. С. Пушкин. Полтава.

Примечания

[xxv] Анисимов А. Л. Скорбное безчувствие. Киев. 1992. С. 108−110.

http://www.pravaya.ru/look/5310