 |
| Русский вестник | Сергей Фомин | 30.08.2005 |
Но всему свое время. Пришло оно и для мучеников Северо-Запада, 86 лет назад обильно оросивших своей кровью скудные земли Прибалтийского края.
Очерк основан на неизвестных ранее документах штаба армии кн. Бермондта-Авалова. В 1919 г. они попали в руки латышского буржуазного правительства, долгое время хранились в министерстве иностранных дел в Риге, а затем были переданы в Гуверовский институт при Стендфордском университете (США). Два года назад эти безценные свидетельства были опубликованы в научном журнале, познакомиться с которым смогли разве что специалисты…
* * *
Павел Рафаилович Бермондт (так первоначально звали этого человека) родился в Тифлисе в семье капельмейстера Сибирского стрелкового полка.Во время русско-японской войны он воевал в составе 1-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. Был награжден Георгиевскими крестами 4-й и 3-й степени. За боевое отличие произведен в офицеры. После войны Бермондта приняли в Уссурийское казачье войско. В 1908 г. он — хорунжий. В начале Великой войны — адъютант командующего II Кавказского армейского корпуса ген. П. И. Мищенко. Воевал на Юго-Западном фронте. Семь раз ранен. Награжден аннинским оружием «За храбрость». Кавалер ордена св. Георгия.
Во время февральского переворота 1917 г. П. Р. Бермондт 1917 г. младший офицер в учебной команде запасного батальона Л.-Гв. Волынского полка, той самой, в которой произошел бунт с убийством штабс-капитана И. С. Лашкевича. После переворота состоял в составе группы заговорщиков, связанных с адмиралом А. В. Колчаком, который, после ухода с поста командующего Черноморским флотом, с июня по начало августа находился в Петрограде.
Летом 1918 г. Павел Михайлович был начальником контрразведки монархической Южной армии, работая в тесном контакте с вербовочным бюро в Киеве. «Ранее этого (до Киева), — писал знакомый с ним офицер, — Бермондт, оказывается, жил в Житомире (это мне было неизвестно), где он часто встречался с офицерами немецкого Генерального штаба, вздумал организовать офицерский отряд. Так как ему хотелось организацию (при общей зыбкости русских событий) сделать крепкой, со средствами и морально поддержанной большими авторитетами, он написал на имя Императора Вильгельма прошение, в котором подробно изложил свою покорную просьбу (о средствах) и план организации. Прошение было послано в Берлин, но ответа на него Бермондт так и не получил"i.
Так или иначе, но он все-таки сформировал конно-пулеметный отряд. А после письма, по его словам, его «заметили, где надо"ii. Знакомые немецкие офицеры сообщили Бермондту о том, что «на севере, близ Петербурга, германцы тоже приступили к совместной работе с русскими монархистами и намерены в ближайшее время свергнуть общими усилиями большевицкую власть"iii. В Киеве же он сошелся с лицами, входившими в созданный генералом гр. Ф. А. Келлером Совет обороны Северо-Западной области.
О своем знакомстве и сотрудничестве с гр. Ф. А. Келлером П. М. Бермондт-Авалов рассказал в 1919 г. в письме адмиралу А. В. Колчаку:
«Когда появился генерал от кавалерии граф Келлер с формировавшейся им в районе Пскова «Северной армией», то мне удалось войти с ним в связь и передать ему некоторое количество бывших в моем распоряжении гг. офицеров.
При возникновении волнений на Украине и организации обороны г. Киева от войск Петлюры работал по формированию «Отечественных дружин».
Все это создало мне большие связи с офицерским составом, бывшим в то время в г. Киеве и на юге России вообще.
По занятии г. Киева Петлюрой за мою работу по воссозданию единой неделимой России я снова, в 5-й раз за вышеописанное время был арестован и водворен в Лукьяновскую тюрьму.
Ожидавшиеся с глубокой верой населением г. Киева «союзники» так и не прибыли, а между тем Киеву угрожала уже опасность со стороны большевиков, к нему приближавшихся.
Распоряжением германского обер-командования как разоруженные, так и арестованные гг. офицеры добровольческих организаций, а в числе их и я, были вывезены в Германию с эшелонами германских войск, возвращавшихся на родину.
Здесь, еще в пути, а также и по прибытии на место в лагерь при г. Зальцведель, мне снова удалось сплотить вокруг себя наиболее деятельный и непримиримый с большевиками элемент и зародить в умах его идею формирования партизанского отряда для принятия участия в борьбе за благо Родины.
Для осуществления этой идеи я и вошел в сношение с германскими коммерческими кругами и германским командованием, причем как те, так и другие всецело пошли мне навстречу и оказали полную поддержку и содействие, снабжая отряд всем необходимым, а командование даже разрешило вступить в ряды партизан своим добровольческим монархически настроенным организациям, кои и стали примыкать к моему отряду целыми частями.
Вполне сочувственно откликнулось и немецкое общество. […]
Между тем, зарожденная мною идея формирования партизанского отряда росла и ширилась, захватывая и другие лагеря и привлекая больше и больше гг. офицеров. Понадобились средства, обмундирование, вооружение, снаряжение, кои мне и предоставлены германским командованием и капиталистами.
Не считая допустимым избирать исключительно состав, решил использовать также и наиболее благонастроенных пленных, коих, опять же при содействии германского командования, и влить в состав отряда"iv.
«Живя в Германии…, — писал современник, — Бермондт часто ездил в Берлин, где по счастливой случайности встретил офицера Генерального штаба (немецкого), капитана R-e, который и посодействовал ему в получении разрешительной грамоты на организацию отряда в лагере (с тем, чтобы потом с ним отправиться в Прибалтику)"v. Первоначально это был Пластунский отряд имени графа Келлера (в некоторых документах называвшийся «Группой генерала графа Келлера"vi), первый приказ по которому был отдан 8 февраля 1919 г. в немецком лагере Зальцведельvii. В его состав среди других вошли выехавшие из Киева воины конно-пулеметного отрядаviii. 1 апреля отряд, по приказанию его командира стал именоваться «Партизанским отрядом имени генерала от кавалерии графа Келлера"ix.
Нагрудным знаком этих первых добровольцев был белый мальтийский «крест Келлера», крест «терпения и неутомимой борьбы», учрежденный в память о графе Федоре Артуровичеx.
В своих опубликованных в 1925 г. воспоминаниях П. Р. Бермондт сам объяснил причину столь необычного увековечивания во время войны имени графа Ф. А. Келлера:
«Доблестный генерал граф Келлер был настоящим командующим «Северной армии», начавшей здесь, в Прибалтийском крае, вместе с родственной «Южной армией», бывшей в Малороссии, осуществлять те планы, продолжателем которых был потом я и мой отряд. Последний приказ графа Келлера штабу отступившей из-под Пскова «Северной армии» гласил: «Считаю наиболее подходящим местом для дальнейшего формирования армии район Митава — Либава, куда и приказываю сосредоточится».
Этот приказ генерала графа Келлера был получен штабом «Северной армии» в то время, когда вр[еменный] командующий ею полковник фон Неф уже принял решение отступать на Ревель и базироваться на Эстляндию.
Генерал граф Келлер погиб геройской смертью от преступных рук петлюровских банд в Киеве, а «Северная армия», как таковая исчезла и, превратившись в «Северо-Западную», совершенно изменила свое первоначальное лицо. С внешней стороны она, будучи в прошлом детищем германского военного командования, перешла затем в лагерь наших бывших союзников; что же касается своего внутреннего облика, то под руководством таких генералов, как Юденич, Родзянко, Краснов и др. она потеряла свои монархические принципы и стала на путь керенщины и «завоеваний революции».
Однако не погибла сама идея, носителем ее сделался мой отряд, который, выступивши на Курляндский фронт, т. е. в тот район, где собственно согласно приказанию генерала графа Келлера должна была бы действовать «Северная армия», тем самым выполнил его предсмертное желание. Кроме этих особых оснований, давая своему отряду это наименование, я в политическом отношении хотел еще оттенить его чистую, далекую от колебаний монархическую окраску, ибо там, где фигурировало имя оставшегося неизменно верным Государю Императору генерала графа Келлера, не могло быть сомнений в монархизме и при том такого, которому чужды даже временные измены.
В военном же отношении инициалы храброго генерала графа Келлера, стяжавшего заслуженную славу кавалерийского вождя, должны были поднять дух вступавших в отряд его имени офицеров и солдат"xi.
Таковы были мысли и планы создателя отряда.
К началу мая, по свидетельству очевидца, «упорно собранный Бермондтом отряд скрепился, разработан был план будущего разворачивания в «настоящий» отряд, а 14 мая из Зальцведеля в Митаву выехал первый эшелон. Митаву избрали потому, что она лежит на кровобьющей артерии, уходящей в Германию, откуда должно было происходить главное питание, и вполне удобна для временной спокойной организации. Впрочем, соображений было много"xii.
Особый смысл был в самом месте расположения добровольческого отряда. Митава была столицей Курляндского герцогства. Неподалеку был Венден — усыпальница магистров Тевтонского Ордена в Ливонии. В таком историческом окружении особым смыслом наполнялся заимствованный из герба Верховного магистра Тевтонского Ордена золотой крест с лилиями на концах лучей на учрежденном Бермондтом для германских добровольцев «Балтийском кресте"xiii. И еще одна интересная подробность: согласно воспоминаниям очевидцев, русские и германские офицеры клялись в верности П. Р. Бермондту на старинном рыцарском мече Тевтонского Ордена, снятого со стены Рыцарского зала замка герцогов Курляндскихxiv, воздвигнутого В. В. Растрелли специально для графа Э. И. Бирона (1690−1772), с 1737 г. герцога Курляндского и Семигальского.
Еще 8 марта 1918 г. Курляндским ландратом в Митаве было принято решение о создании Курляндского герцогства во главе с младшим братом Германского императора Вильгельма II — принцем Прусским Генрихом (1862−1929), женатом, как известно, на сестре Императрицы Александры Феодоровны. 15 марта герцогство было объявлено самостоятельным государством, а 12 апреля в Риге Объединенным ландесратом Лифляндии, Эстляндии, Риги и острова Эзель было провозглашено создание Балтийского герцогства.
Ко времени прибытия в Митаву П. Р. Бермонтда от герцогства остались разве что воспоминания. Его отряд быстро разросся в бригаду, 20 июля переименованную в дивизиюxv. Наконец, 31 июля был образован Западный добровольческий имени графа Келлера корпусxvi.
Сам П. Р. Бермондт обычно публично не высказывал своих монархических убеждений, не без основания опасаясь в этом случае еще большего внешнего противодействия его армии. (Он и позднее не афишировал своих взглядов, но окружающие его люди знали о них прекрасно. Недаром в 1930-е гг. в Германии его соратники обвинили его — в духе времени — в «монархическом реставраторстве"xvii.)
Бермондт справедливо полагал, что прежде нужно дело сделать. Цель он обозначил в своих воспоминаниях: восстановить «законную монархию», заключив мир с Германией «на условии status quo ante bellum"1. По словам П. Р. Бермондта, план был одобрен Вел. Кн. Павлом Александровичемxviii.
Убеждения командующего с полной очевидностью расшифровываются поддержкой его со стороны монархической группы полковника В. Ф. Винберга, в состав которой входили П. Н. Шабельский-Борк, С. В. Таборицкий и другие. Именно при финансовой поддержке кн. Бермондта-Авалова выходила в 1919—1920 гг. в Берлине издававшаяся этой группой газета «Призыв"xix.
Особого разговора в связи с этим заслуживает боевое сотрудничество русских и немецких добровольцев (не забудем: после четырех лет кровавой борьбы на полях Великой войны!). Над освещением этой, почти неведомой, страницы нашей истории в последние годы немало потрудился историк и журналист В. В. Акуновxx. (Низкий поклон ему за это.)
Еще в 1918 г., опасаясь большевицкого нашествия, различные круги Прибалтики обратили свои взоры на подразделения Германской армии, единственную реальную силу, которая могла бы остановить красное нашествие. В ноябре 1918 г. Балтийский национальный комитет вступил в переговоры с Германским верховным командованием о возможности найма германских добровольцев для защиты Балтии (Baltenland). Предусматривалось, что каждый доброволец, подписавший контракт, по которому он должен был нести военную службу в течение не менее 6 месяцев, получал не менее 80 моргенов2 земли для поселения. Входившие в состав национального комитета курляндские и лифляндские землевладельцы немецкого происхождения («остзейцы») изъявили готовность пожертвовать на это треть своих земельных владений (около миллиона моргенов).
В переговоры с правительством Германской Империи вступило и временное латвийское правительство Ульманиса. Германский имперский комиссар в Прибалтике Август Винниг (1868−1956) 18 декабря заключил договор, согласно которому германские солдаты, изъявившие согласие защищать Латвию от внешнего врага, после окончания военных действий получали гражданство и землю. 29 декабря договор был ратифицирован премьер-министром Ульманисом. Однако в марте 1919 г., после того, как натиск большевиков был отбит, Ульманис вероломно заявил, что-то соглашение утратило, мол, силу в результате заключения Версальского договора.
Возмущенные германские добровольцы взбунтовались.
«Мужественному солдату, — вынужден был подтвердить даже член социалистического Веймарского правительства, — рисовалась в Остзейском крае, куда уже сотни лет до этого направлялись немецкие колонизаторы, новая родина в новой стране с многообещающим будущим. Тысячи людей охватила так называемая «балтийская лихорадка"… […] Солдаты успели сжиться с мыслью о поселении и приобретении права на землю. Многие продали все свое имущество в Германии, чтобы на добытые деньги купить себе землицы в Курляндии. Они составили землячества, устроили кассы и начали обработку полученной земли на артельных началах. Очень решительно они отказывались от всякой мысли о возвращении в Германию. Прогнав большевиков опять за Митаву, они считали себя освободителями страны и думали, что своей кровью приобрели право на поселение и на землю"xxi. А когда они поняли, что их обманули, снова взялись за оружие.
Спровоцировавшие их на эти действия разбежавшиеся латышские министры объявили заключенный договор утратившим всякую силу. В ответ германские добровольцы привели к власти другое правительство, во главе которого стал пастор Андрис Недра, непримиримый не только по отношению к большевикам, но и вообще ко всяким социалистам. 22 мая балто-немецкие, русские и германские добровольцы (без какого-либо участия латышей) освободили Ригу от красных войск.
В ходе дальнейшего очищения территории Латвии от большевицких отрядов, германские добровольцы вошли в соприкосновение со сформированными и оснащенными Антантой эстонскими и латышскими (ульманисовскими) вооруженными силами. Под давлением англичан правительство пастора А. Недры в июле в полном составе вынуждено было выйти в отставкуxxii.
В такой сложной напряженной обстановке произошло переподчинение германских добровольческих формирований Западному добровольческому имени графа Келлера корпусу.
В его состав вошли чисто немецкие формирования, наиболее значительными из которых были Железная дивизия под командованием майора Йозефа Бишофа, Германский легион под начальством капитана фон Зиверта и добровольческий корпус капитана Карла фон Плеве. Начало русско-немецкому военному сотрудничеству было положено в июле 1919 года.
В результате Западный добровольческий имени графа Келлера корпус 5 сентября был преобразован в Русскую Западную добровольческую армию.
Отличительной эмблемой армии был белый восьмиконечный православный крест из галуна или тесьмы, нашитый на левом рукаве (высотой 9 см.)xxiii. Такой же крест был помещен на оборотной стороне бронзовой медали с изображением св. Великомученика и Победоносца Георгия, учрежденной в память боев в Курляндии осенью 1919 г. Для чинов армии 6 сентября был учрежден знак двух степеней в виде черного мальтийского креста с серебряной каймой и перекрещенными мечами с серебряной Адамовой головой над верхним лучом. Этот «Крест Русского корпуса» носился на ленте одновременно двух национальных цветов: с одной стороны русских (бело-сине-красная), а с другой — германских (черно-бело-красная)xxiv.
Символом армии стало белое знамя с большим черным мальтийским крестом посредине — знак предстоящего крестового похода по освобождению России от большевиков3. В марте 1919 г., в знак траура по графу Ф. А. Келлеру, в качестве нагрудного знака армии был учрежден новый черный, такой же формы, крест, получивший название «креста Авалова-Бермондта», часто носившейся в розетке георгиевских черно-оранжевых цветовxxv.
Мундиры старого немецкого сукна. Фуражки с голубыми, белыми и красными околышами. Ослепительно белые погоны. Таково было это крестоносное белое воинство.
«Мальтийский крест на белом поле, — писал историограф армии, — это знак крестоносный, так как весь свой путь прошлый (киевский) сочли крестным, и весь будущий (здесь, в краях, где когда-то жили рыцари) предполагают пройти под белым ограждающим крестом терпения и неутомимой борьбы"xxvi.
Все эти приготовления происходили при бешенном сопротивления держав Согласия.
Первоначально второй частью 12-й статьи о перемирии, заключенного 11 ноября 1918 г. Антантой с Германией, вопрос о выводе германских войск с оккупированной ими территории России всецело предоставлялся на усмотрение «союзников». Когда настанет момент вывода, принимая «во внимание внутреннее положение этих территорий», решали державы Согласияxxvii. Такое положение подтверждалось и нотой «союзников» германскому правительству от 24 декабря 1918 г. Германская армия, таким образом, превращалась в инструмент Антанты.
Проходившая в начале 1919 г. Парижская мирная конференция вскрыла, однако, разные взгляды англичан и французов на будущее своей «союзницы» России. Представители Франции склонялись к автономии Эстонии и Латвии в пределах «единой России». Англичане — за предоставление независимости этим самочинным образованиям.
Параграфы 292-й и 293-й подписанного 28 июня Версальского договора требовали очистить Прибалтику от германских войск.
Французский премьер-министр масон Клемансо 5 июня заявил: «Если Германия получит контроль над Россией, война для нас будет проиграна"xxviii. Так судьба России оказалась тесно связанной с судьбой Германии. Оставалось или вместе победить или погибнуть.
Германское правительство социалистов запретило дальнейшую вербовку людей для пополнения Русской Западной армии. Один за другим закрывались пункты, однако, по признанию военного министра Веймарской республики, «на месте одного закрытого вербовочного бюро сейчас же возникало другое и приток людей в Курляндию еще долго продолжался"xxix. Наконец социалисты «объявили, что кто не вернется на родину, тот потеряет право на германское подданство; затем прекратили всякую выдачу жалования и, наконец, строжайше запретили поступление на службу к русским. Тем, кто уже состоял на такой службе и занимал при этом в ней какую-либо командную должность, мы разрешили перевестись на соответствующие должности в Германию». Но и это не помогло: «большинство упорствовало и отказывалось от своей родины"xxx. Автор этих слов военный министр Густав Носке (1868−1946), как это свойственно социалистам всех мастей, передергивает: не от Родины отказывались германские солдаты, а от порядков, установленных там его сотоварищами.
Уже 4 августа глава Союзной военной миссии в Прибалтике английский генерал Губерт Гоф предупреждал ген. Н. Н. Юденича: «…Кто будет сотрудничать с Германией, тот лишится всякой поддержки союзников"xxxi. А 10 августа от имени командующего обосновавшейся в Риге Союзной военной миссией английский ген. А. Кинан угрожал П. Р. Бермондту: «Я должен со всей ясностью заявить Вам, что нахождение германских войск в этих районах является нарушением Парижского мирного договора. В дополнение к этому я должен сообщить Вам о том, что русские военнопленные из Германии и Польши не будут более ввозиться Вами в Латвию и Литву"xxxii.
«Мне кажется, — делился своими мыслями по этому поводу Бермондт в письме Колчаку, — что достаточно пролито русской крови и погублено русского добра для достижения победы Антанты, чтобы русские люди имели право стать на собственные ноги и брать себе помощь там, где она дается. Французы ведь имеют свой «Иностранный легион», наполовину состоящий из немцев, говорят, что в Галлерской польской армии много немцев, отчего же вдруг русскому делу в этом отношении ставят препятствия. Ведь это прямо бросает Россию в объятия Германии"xxxiii.
«Версальский договор, — говорилось в меморандуме Железной дивизии, — требует вывода всех германских войск из Прибалтики и таким образом обрывает прямые связи между Германией и Россией"xxxiv. Протестуя против этого, воины германской Железной дивизии с русскими добровольцами Бермондта вечером 24 августа факельным шествием прошли по улицам древней Митавы, требуя начать совместную борьбу с большевизмомxxxv.
21 сентября генерал-майор граф Рюдигер фон дер Гольц (1865−1930) и П. Р. Бермондт подписали договор о переходе всех германских войск в Курляндии под начало Русской Западной добровольческой армии. Сам переход официально был оформлен 6 октября.
«Будучи обречены у себя на родине на безработицу и голод, — доносил 8 ноября разведывательный отдел штаба армии, — немцы толпами поступают к нам в надежде на сытое и обезпеченное существование"xxxvi.
«К нам в отряд, — вспоминал очевидец, — почти каждый день вступают добровольно на службу отлично снаряженные, крепко слаженные немецкие роты. Они вливаются в ряды «Железной дивизии» или существуют вполне автономно, подчиняясь только служебным приказам нашего штаба (не хозяйственным)"xxxvii.
«…Очень они серьезны, сосредоточенны, правдивы"xxxviii, — писал о бойцах германских фрайкоров/Freikorps офицер штаба Бермондта.
Будто воскресли древние времена. Германские добровольцы распевали песни ландскнехтов времен Тридцатилетней войны. Вместо безкозырок и фуражек мелькали бархатные береты. Празднично пестрели знамена и значки, уснащенные древними эмблемамиxxxix.
Свободы теперь на земле не найдешь —
Застыли рабы на коленях.
И властвуют злоба, коварство и ложь
В трусливых людских поколеньях.
И только солдат никому не слуга,
Он смерти самой обломает рога!
Он страха не знает, робеть не привык,
Опасность его не тревожит;
Навстречу судьбе он летит напрямик
И завтра с ней встретиться может.
Что ж, завтра так завтра! А нынче сердца
Остаток веселья допьют до конца!4
Среди германских добровольцев, сражавшихся тогда в Прибалтике, был будущий организатор вермахта фон Фрич, генерал-фельдмаршал фон Кюхлер, генералы Гудериан и фон Штюльпнагель, командир всех штурмовых отрядов НСДАП Пфеффер фон Заломон, «русский немец» Макс-Эрвин фон Шейбнер-Рихтер, спасший во время Мюнхенского путча 1923 г. ценою собственной жизни А. Гитлераxli.
Теперь Бермондт располагал солидными силами: до 55 тысячи штыков и сабель. Численность Северо-Западной армии ген. Н. Н. Юденича, для сравнения, составляла к началу октябрьского наступления на Петроград всего 17 960 человек. Последний, однако, был антантофилом и Западную армию Бермондта «союзники» решили не допустить до соприкосновения с большевиками, используя для этого вооруженные силы своих марионеточных, никогда доселе невиданных, карликовых государств. Антанта боялась, что Петроград возьмет армия Бермондта. Ведь хозяин положения сможет оказать существенное влияние и на будущее государственное устройство России.
Эта противоестественная ориентация Юденича приводила к переходу офицеров его Северо-Западной армии в Западную добровольческую армиюxlii.
Служившие в армии Бермондта популярно объясняли офицерам, задумавшимся над тем, кто «стоит не на жестком раздорожье, а на настоящем пути"xliii, кто такой Юденич: «Да ведь его со всех сторон прессуют, кому как хочется: эстонцы по-своему, латыши по-своему, ну, а про англичан нечего говорить — те просто диктуют
— Диктуют? Ого…"xliv
Отрезая возможности к самостоятельным действиям, Бермондту предлагали «путь» — подчиниться Юденичу. «Главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Юденич назначил полковника Бермондта командующим всеми русскими военными частями, сформированными в Курляндии и Литве"xlv, — говорилось в адресованном ему официальном извещении.
Для людей вдумчивых и хорошо информированных не было секретом, что «по английскому плану подготавливается заключение мира между советской Россией, с одной, и Эстляндией, Латвией и Литвой, с другой стороны. Цель этого временного мира — освобождение прибалтийских военных сил для борьбы против» входивших в состав армии Бермондта германских сил и прохладно относящихся к «союзникам» русскихxlvi.
Заключение мира с Советами было тем более легко, если учесть дух прибалтийских националистов. «Настроение у войска Эстонской республики почти или даже прямо большевицкое"xlvii, — свидетельствовал латышский пастор.
Летом в Берлине был создан Военно-политический совет Западной России5. Антанта сразу же противопоставила ему «Северо-Западное русское правительство», образованное 10 августа в Ревеле при непосредственном руководстве члена союзной военной миссии в Прибалтике ген. Ф. Д. Марша. Председателем его был крупный масон нефтепромышленник С. Г. Лианозов.
«Очень характерен сам факт составления кабинета, — писал пастор А. К. Недра, — утром, не предупреждая генерала Юденича как Главноначальствующего и представителя Русской власти в Эстонии, английское командование приказало […] представить списки кандидатов на посты министров. Назначив министром-президентом Лианозова, они поручили в тот же день к 6 часам вечера составить Северо-Западное правительство. Когда к назначенному сроку Лианозов составил кабинет министров, со стороны английских властей поступило новое приказание: признать к 7 часам вечера того же дня самостоятельность Эстонии. Под какими угрозами или обещаниями, неизвестно, но к 7 часам вечера была признана и подписями членов русского Северо-Западного правительства (три) засвидетельствовано признание независимости Эстонии. По имеющимся […] данным, все министры были де факто назначены уже заранее самими же англичанами […] По составу своему правительство это определенно левое, союзнической ориентации, имеющее в своей среде большой процент евреев…"xlviii
Подобного рода факты не могли не вызвать шагов со стороны командующего Русской Западной армией. «Генерал Юденич и находящееся при нем Северо-Западное правительство, составленное по настоянию Антанты, — читаем в обнародованном меморандуме, — не считаясь с будущей единой Россией, уже теперь окончательно признали самостоятельность мелких республик Эстонии, Латвии и других, возглавляемых правительствами, ведущими уклончивую политику и готовыми прекратить борьбу с большевиками. […]
Исполнение командующим Западной армии приказа генерала Юденича и увод войск из пределов Курляндии изъяло бы немедленно этот край из-под русского влияния и создало бы благоприятную почву для быстрого развития большевизма, а также оставление этого края лишило бы Западный фронт своей естественной базы для действия в направлении Двинск — Полоцк — Смоленск — Москва, которое является связывающим и необходимым звеном между войсками южных армий и войсками, оперирующими в направлении на Петербург.
Поэтому командующий Западной добровольческой армией совместно с образовавшимся при нем Областным управлением6 не нашли возможным исполнить указания генерала Юденича и следовать по его пути, тем более что интересы России не допускают отторжения Прибалтики, дающей России выход к морю и интересы которой издавна связаны с великой Россией. При этом войска Западной армии и все управление опираются на ту часть местного населения, как балтийцев [немцев], так и латышей, которые усматривают благо Прибалтики в тесном единении с Россией"xlix.
Дала резкий отпор представителям держав Согласия и побежденная сторона. «…Вы осмеливаетесь обратиться ко мне с требованием о выдаче моих единомышленников в качестве преступников, — писал в сентябре 1919 г. граф фон дер Гольц начальнику военной миссии Антанты ген. Берту. — В этом требовании я вижу тяжкое оскорбление моего личного и национального чувства. Поэтому я хочу дать Вам совет впредь не обращаться ни ко мне, ни к моим подчиненным с подобными гнусными требованиями. В противном случае я вынужден буду прервать с Вами какие бы то ни было сношения и выселить всякого англичанина из области, занятой германскими военными силами, так как исключена возможность гарантировать безопасность союзным миссиям, которые грубо и преднамеренно затрагивают честь германского народа"l.
Сам Бермондт не раз пытался довести свою позицию до сведения адмирала А. В. Колчака, которого знал по послепереворотному Петрограду 1917 г., и ген. А. И. Деникина. Первый ни на одно письмо не ответил. Второй наложил весьма характерную резолюцию: «К черту Авалова с его немцами"li.
Предлагая сотрудничество в борьбе против большевиков, Бермондт в то же время предупреждал литовское правительство: «Великая Россия возродится, и добро, как и зло, сделанное ей во время ее возрождения будет учтено ею сторицей"lii.
Между тем, поощряемые «союзниками» латыши и эстонцы вели себя все более вызывающе. «В настоящее время, — доносил 22 сентября Бермондт в рапорте ген. Юденичу, — латыши и эстонцы сосредоточивают свои войска под Ригой и у Олая для враждебных по отношению ко мне действий, и не только проход через Латвию частям войск, но и пропуск в Ригу отдельным чинам армии латышами воспрещен, на что английская миссия совершенно не реагирует"liii.
6 и 7 октября латыши совершили нападения на подразделения германской Железной дивизии.
«Сегодня, — доносил Бермондт 8 октября Юденичу, — латышская и эстонская части, угрожая мне, начали переходить демаркационную линию и вынудили меня дать им отпор…"liv
«Когда я хотел пути на назначенный мне участок большевицкого фронта, — сообщал князь Межсоюзнической комиссии в Прибалтике, — латыши заградили мне дорогу и напали на меня"lv.
«Неоднократно […, — писал Бермондт в приказе по армии, — я указывал и разъяснял те причины, которые заставляют мою армию вместо быстрого движения вглубь России задерживаться здесь, где русская власть игнорируется и где присвоили себе власть те, кто хочет отторгнуть от России искони принадлежащие ей области Балтийского побережья. […]…Не могу допустить, чтобы хозяевами областей России были те, кто старается отторгнуть от России ее земли. […]…Тем, кто сохранит нашей Родине свободный выход к морю, Россия этого не забудет"lvi.
Соратник князя полковник Вырголич называл это «угомонить взбунтовавшихся, неразумных братьев наших, подкупленных заветами антихриста"lvii.
Решено было ударить по Риге. Это был прямой вызов Антанте. Поход против Версальской системы. В армии был отдан четкий приказ: «Латыши, находившиеся ранее на службе в латышской армии и учреждениях правительства Ульманиса, должны рассматриваться как чины, служившие у большевиков"lviii.
Такое отношение к себе они заслужили хотя бы беззастенчивым грабежом не принадлежавшего им имущества. «В Курляндии, — писал в меморандуме уже упомянутый нами латышский пастор А. К. Недра, — много русского государственного имущества. Около одной трети всей площади принадлежало государству. […] Непонятным образом, правительство Ульманиса и Народный совет смотрят на все это имущество как на перешедшее во владение провозглашенной ими свободной и самостоятельной Латвии. Юридически на это имущество можно смотреть только как на временно покинутое собственником. […] Правительство Ульманиса и Народный совет… доходят до того, что они хотят заложить русское государственное имущество как латышское в Англию, чтобы гарантировать внешний заем Латвии в 20 млн. фунтов"lix.
К сказанному остается прибавить, что таковые действия Ульманиса были обусловлены прошлой его революционной деятельностью. Не вздернутый лишь случайно (в 1905 г., приговоренный к казни, он успел сбежать из Риги, накануне прибытия русских карательных войск), в 1942 г. он все-таки нашел смерть в одном из лагерей сталинского гулага.
«В последнее время, — приветствовали решение ударить по зарвавшимся латышским националистам русские друзья князя в Берлине, — усиленно ходят слухи о Вашем движении на Ригу, чему придают большое значение и, конечно, очень рады, полагая, что занятие Риги, во-первых, урежет крылья зарвавшимся «союзникам» и, во-вторых, проучит прибалтийских тупоумных шовинистов. Командира корпуса гр. Келлера при этом сравнивают с героем Италии Д`Аннуцио"lx.
«Дорогой и обожаемый командир, — писал князю знакомый русский офицер. — С большим волнением и радостью получаю сведения о Вашем первом выступлении на арену чести и славы, во имя спасения нашей Родины. От всей души имею честь поздравить Вас с священным походом против врагов Единой и Неделимой России и молю Бога, чтобы Он даровал нам победу и открыл дорогу на красный Петроград, где нас ждет смерть и счастье Родины… […] Германское общественное мнение на Вашей стороне. «Поход на Ригу — поход на Антанту», вот как объясняют немцы Вашу боевую операцию. […] С нами Бог и восьмиконечный крест, эмблема славного корпуса"lxi.
«Я поздравляю Ваше Сиятельство7, — обращался другой, — с успехом русской Западной армии в последних боях. В первый раз за более чем сто лет сражались тут русские и германские войска бок о бок…"lxii
Командир германского Добровольческого корпуса курляндский барон Карл Генрих фон Дибич (потомок знаменитого русского генерал-фельдмаршала И. И. Дибича-Забалканского) писал, обращаясь к командующему Русской Западной армией: «Возрождение России и Германии тесно связаны между собою. Русские и германские офицеры связаны между собою пролитой ими за общее дело кровью. Лукавой Англии не удастся разъединить руки германских и русских солдат. Борьба с большевизмом за возрождение Родины соединила нас навеки"lxiii.
После первых совместно одержанных побед в Прибалтике кн. Бермондт-Авалов писал ген. фон дер Гольцу: «Пусть дух, который когда-то воодушевлял Императорские войска Германии и России, будет жив в моей армии, дабы она была достойной носить свое имя и достойна тех, кто работает над ее созданием"lxiv.
Иной была реакция на события повязанного по рукам и ногам ген. Юденича (9.10.1919): «Ввиду того, что полковник Бермондт не выполнил к указанному ему сроку ни одного из моих приказов и, по полученным сведениям, даже начал военные действия против латышских войск, объявляют его изменником Родины и исключаю его и стоящие под его командованием войска из состава Северо-Западного фронта"lxv.
Князь Бермондт-Авалов не замедлил с ответом (10.10.1919): «Контрнаступление на латышские и эстонские войска предприняты мною, дабы не поставить мою армию в положение, в которое Вы поставили Северную армию, не обезпечив ее тыла.
За предыдущими приказами Вашими следовали разъяснения через офицеров от Вас об необязательности этих приказов для меня, так как Вы не являетесь полным хозяином Ваших действий. В таком смысле я понимаю и последнее.
Дальнейшими операциями надеюсь принести пользу не только Родине, но и Северной армии.
В достоверность выдвигаемых Вами чудовищных обвинений я не могу верить, так как в то же время, когда Ваша армия находится в условиях, невыносимо тяжелых для русской гордости, моя армия занимает в Курляндии должное место и в прежнем величии поднимает Русский флаг"lxvi.
Ответ, согласитесь, в высшей степени интересный.
Акция Юденича, помимо моральных, преследовала и иные цели. «Какой же осторожный немец после этого, — писал берлинский представитель князя, — подпишет договор и отдаст миллионы на войска изменника, так как все, что подпишет изменник, или его доверенный — будущей Россией будет аннулировано"lxvii.
Северо-Западное правительство, по просьбе англичан, обратилось к солдатам Русской Западной Добровольческой армии с призывом не подчиняться командующему. Кн. Бермондт-Авалов написал им в ответ:
«Ваше предательское воззвание к моим войскам доложено, конечно, прежде всего мне; иначе не могло быть там, где существует воинская дисциплина. Попытки ваши пошатнуть ее подобными приемами в стиле Керенского — наивны. В ваших же интересах не дать этому произведению более широкого распространения, а то мои молодцы-солдаты могли бы дать вам ответ крепким русским языком. Со своей стороны прошу передать солдатам на Нарвском фронте, столь много претерпевшим от вашей политики заискивания перед эстонцами, что мой совет — строго соблюдать дисциплину и быть уверенным, что, обезпечив свой тыл, я в недалеком будущем стану рядом с ними для совместного удара по большевикам"lxviii.
Под Петроградом Северо-Западную армию ген. Юденича ждало поражение:
…Сметая красные отряды,
В мечте лелея Петроград, —
Мы шли, не ведая пощады,
Не зная окрика «назад!».
Мы много наших положили,
Но твердо к цели шли все, шли,
Мы у заставы Нарвской были,
Исаакий видели вдали…
Увы, Господь не дал отрады, —
Кто виноват, — не здесь судить, —
И от родного Петрограда
Мы злобно стали отходить…8
«Бей большевиков, там будет видно», — был их лозунг.
Вот лишь два образчика пропаганды Северо-Западной армии, обращенных к красноармейцам:
«Мы правительство не капиталистов и помещиков. Наше правительство составилось из общественных деятелей, представителей всех классов и слоев населения. Цасркий строй нам также ненавистен, как и Вам, и возврата к нему мы не допустим. Мы недопустим, чтобы крестьянин стал батраком на помещичьей земле».
«Веками томился русский народ под гнетом царского режима. Безправный, темный, полуголодный, он своим трудом создавал благосостояние государства, а ему доставались лишь крохи, да непосильное бремя налогов. […]
Да здравствует Учредительное Собрание! Земля и Воля Народу! Свобода Собраний, стачек, союзов и 8-часовой рабочий день пролетариату!"lxix и вен, как и вамх деятелей, представителей всех классов и слоев населения. тах: ойска Донского гене
Работавшего со времени основания этой Монархической армии в тесном с ней контакте Н. Е. Маркова-второго изгнали. Газету его «белый Крест» закрыли, сподвижников его, членов монархической организации «Союз верных"9 отправили на фронтlxx.
«Часть духовенства, — предупреждал в октябре комендант прифронтовой полосы начальника гражданского управления Нарвы, — не понимает современного положения и, по-видимому, полагает, что с приходом белых восстанавливается «старый режим». Необходимо держать духовенство в курсе дел внутренней политики и внушить им правильный взгляд на вещи, иначе они могут принести большой вред несоответствующими проповедями и беседами…"lxxi Пришлось, однако, самим этим белым идеологам на чужбине вырабатывать «правильный взгляд на вещи».
Почти все, кто первоначально возлагал на ген. Юденича большие надежды, впоследствии разочаровались в нем.
«Юденич обманул нас… Мы слишком ему доверились"lxxii, — говорил А. В. Карташов.
«Очень средний по боевым и прочим качествам генерал, — признавался А. И. Гучков, — ни на какое ответственное дело не годный"lxxiii.
Отзывы других сотрудников генерала были столь же невысоки:
«Грубо провинциальный генерал, чистый техник, никакого государственного кругозора, слабое общее образование, людей знает мало, не доверяет им, молчит, думает, делает выводы, которые изменить трудно. В политические руководители не годится"lxxiv.
«Никого не заражал ни верой, ни даже энергией этот угрюмый, далекий от всех старик, то скупой на разговоры, то поражавший детскими замечаниями и вопросами"lxxv.
* * *
Оборону Риги от наступающей Русской Западной армии возглавил прибывший туда французский генерал Ниссель. Гарнизон был усилен эстонской дивизией. Ульманис имел под ружьем 38-тысячную, превосходно вооруженную англо-французами, армию.На помощь латышам пришла английская эскадра, начавшая обстрел позиций русских добровольцев. Часто это сопровождалось типичным английским коварством. «Когда линия Торенсберг-Больдера была занята моими войсками, — писал в открытом письме англичанам кн. Бермондт-Авалов, — к командиру I батальона пластунского полка приехал английский офицер. Убедившись в том, что Больдера занята русскими войсками, этот офицер отправился на квартиру батальонного командира полковника Ревелина и пил чай из кружки русского солдата; а двадцать минут спустя, когда английский офицер вернулся на свое судно, со всех судов был открыт жестокий огонь по русским позициям…"lxxvi
И косит смерть со всех сторон
За батальоном батальон.
………………….
«Франц и ты?» — «Передай моей Лотхен привет!»
Все яростней битва бушует.
………………….
Передам твоей Лотхен последний привет!
Спи спокойно, товарищ!10
Это обращение не принесло (да и не могло принести) результатов, зато след этой пощечины навсегда останется на мнимо-порядочной личине Британии.
«Союзники» попытались свалить с больной головы на здоровую.
«Уже в течение 12 дней, — обращался к кн. Бермондту-Авалову, поправ все элементарные правила приличия, начальник французской военной миссии в Риге полк. дю Парке, — Вы бомбардируете безпрестанно Ригу — открытый город, несмотря на то, что Вы знаете, что Ваши снаряды предназначены не для латышских солдат, а для женщин и детей и мирного населения, которые чувствуют, что Вы их убиваете. Это меня не удивляет, так как раз став изменником, недалеко до убийства. Зато стоящие около Вас советники не должны были бы забывать, что петля, ожидающая Вас, несомненно, в один прекрасный день захватит всех вас за шиворот"lxxviii.
Князь не стал отвечать закусившему удила полковнику, а написал письмо его прямому начальнику в Берлин. «С того дня, — писал он, — как мои войска заняли предместье Торенсберг, расположенное на левом берегу Двины, напротив Риги, оно подвергается постоянной бомбардировки со стороны большевицких банд Земетана, которые, хорошо зная, что мои солдаты и батареи находились вне досягаемости их снарядов, в укрытых траншеях, не переставали атаковать своим плохо направленным огнем мирное население и разрушать дома. […] Как это было установлено нашими летчиками, батареи были поставлены между домами Риги и на бульварах города. […]
10 октября мосты Риги были в руках моих войск и этот город был в моей власти. Я его не занял, подчеркивая этим единственную цель моей операции, обезпечение моей военной базы, необходимой для похода против большевиков… […]
За все это время, что длится моя борьба против латышей, взбунтованных против меня своими вожаками, готовыми заключить мир с большевиками, я доказал, что Русская армия, которой я командую, армия цивилизованная, неспособная стрелять в незащищенный город, с единственной целью убивать невинных женщин и детей, в то время как вооруженные банды Заметене и Ульманиса, усиленные перебежчиками, последователями Ленина, по всей линии бомбардируют дома, в которых не живут солдаты; они обстреляли таким образом детский госпиталь Торенсберга, где их снаряды убили сестер милосердия и больных, они убивали и уродовали тех нескольких русских пленных, которых им удалось иметь.
Поэтому, когда сегодня утром моя станция перехватила телеграмму, адресованную как бы мне полковником дю Парке, в выражениях столь ругательных и грубых и в стиле, в котором так чувствовался пересказ с латышского, я отказался верить, чтобы этот офицер доблестной и благородной французской армии, которой я горд был быть братом по оружию в течение четырех лет ужасной войны, для победы которой я, четыре раза раненый, проливал свою кровь, мог быть ее автором"lxxix.
Не менее определенен кн. Бермондт-Авалов был и с руководителями латышской протестантской общины: «Пока не будут сняты пулеметы с колоколен церквей и увезены батареи с улиц и площадей и не прекращен обстрел открытого города Торенсберга, я принужден отвечать на огонь латышей, от которых зависит прекращение военных действий"lxxx.
Каждое слово в приведенных посланиях подтверждается другими документами.
Правительство Латвии в лице своих представителей на конференции четырех прибалтийских государств в Ревеле в сентябре 1919 г. высказалось за заключение мира с советской Россиейlxxxi.
Дисциплинированность в Русской Западной армии, насколько это возможно в условиях войны, была достаточно высокой. «Корректное и рыцарское отношение к местному населению, — читаем в приказе от 15 ноября, — безукоризненная служба и точное исполнение отданных приказаний свидетельствуют о точном понимании долга солдата и воина"lxxxii.
Латыши брали звериной жестокостью (что «красные латышские стрелки» в России11, что здешние республиканские). «Латыши, братцы мои, — говорили русские солдаты, — что курицы: гульнет непогода — кудахчет с перепугу. Но и злой, ежели что… Знаю уж — служили вместе на хронте…"lxxxiii
8 ноября под Ригой 27 раненых немцев-добровольцев и один унтер-офицер санитарной службы, попавшие в руки латышей, после нечеловеческих пыток, были насмерть забиты кузнечным молотомlxxxiv…
Мы кузнецы и дух наш молод!
Просто не верится, что делали это невзрачные штатского вида солдатики («форма их странно похожа на английские куртки, фуражки со звездами на тулье и коротенькие малиновые погоны"lxxxv).
Мы здесь лежим, желты, как воск.
Нам черви высосали мозг.
В плену могильной немоты
Землей забиты наши рты.
Мы ждем ответа!
…………………….
Мы ждем! Мы только семена!
Настанут жатвы времена.
Ответ созрел. Ответ идет.
Он долго медлил. Он грядет,
Мы ждем ответа!12
«Старинная вражда между местным немецким населением и латышами, — свидетельствовал назначенный в годы Великой войны особоуполномоченным по гражданскому управлению Прибалтийского края ген. П. Г. Курлов, — разгорелась до значительных размеров. Со стороны латышей сыпалась масса обвинений на своих противников не только за их чрезмерную любовь к германцам, но и за шпионство и даже за государственную измену"lxxxvi. Одним из самых энергичных сторонников формирования отдельных латышских частей, ведший в этом направлении усиленную агитацию в столице Империи и Ставке был бывший волостной старшина Курляндской губернии, думец Гольдман. Другим возмутителем спокойствия был генерал Н. М. Потапов, после февральского переворота 1917 г. ставший на сторону революции. Он произносил речи «о мощи латышского народа и его выдающейся роли в войне с Германией. Латыши поднесли ему почетную саблю"lxxxvii. На запрос начальника штаба ген. М. В. Алексеева ген. П. Г. Курлов ответил, что он считает такие формирования «недопустимыми и с точки зрения государственной весьма опасными. По окончании войны, каков бы ни был ее исход, существование таких национальных войск в местности, объятой пламенной ненавистью между отдельными частями населения, вызовет для государства серьезные осложнения"lxxxviii.
Точно также считала и Государыня. В письмах Своих Она не раз напоминала Государю о расформировании этих частей (о чем, несомненно, у Них был обстоятельный разговор): (29.8.1915): «Не забыл ли Ты разослать латышские дружины по полкам?»; (4.9.1915): «А как обстоит дело с дружиной латышей?»
Оборотной стороной германофобии было у нас, как известно, славянофильство. Начиная с июля 1914 г., на уровне Совета министров Российской Империи стал обсуждаться вопрос о формировании особых добровольческих воинских частей из оказавшихся в русском плену чеховlxxxix. Тогда же, в июле 1914-го, Совет министров разрешил наем большого числа желтых (главным образом китайских) рабочих для нужд казенных предприятий Российской Империиxc.
Таким образом, борясь против засилия остзейских баронов, многие из которых в роковом 1917-м и позднее на деле, часто с оружием в руках, доказали верность присяге Государю Императору, мы создавали латышские воинские формирования (против которых решительно выступала Императрица) и чешские военные дружины из австро-венгерских военнопленных. Безпокоясь о безперебойной работе предприятий и заготовке древесины, открыли дорогу в страну китайцам. Итог известен: «латышские стрелки», на штыках которых держался кровавый режим большевиков в России; прославившиеся своими зверствами китайские интернационалисты; белочехи, предавшие, спасая свою шкуру, на верную смерть адмирала А. В. Колчака, а заодно выкравшие золотой запас Российской Империи, пустив его на строительство управляемой масонами Чехословацкой республики.
В годы гражданской войны на территории Российской Империи известны немецкие (отечественные и германские) монархические военные формирования. Ни одного подобного латышского или эстонского мы назвать не можем. Зато хорошо помним красных латышских стрелков. Примечательно, что жители коренных русских губерний, до революции и слыхом не слышавшие о латышах, стало называть этим именем всех вообще нерусских интернационалистов, подобно еврейским и венгерским убийцам Царственных Мучеников.
* * *
Действия командующего Русской Западной армии кн. П. М. Бермондта-Авалова, как говорили, нашли одобрения даже такого политика, как У. Черчилль, заметившего, что «если бы он был русским, то поступал бы точно так же, как полковник Бермондт"xci.Значение Западной армии еще более усилилось, когда стало ясно, что Юденичу Петрограда не взять. «Когда теперь, — писал 25 октября кн. П. М. Бермондту-Авалову ротмистр А. К. Гершельман, — с очевидностью выяснилось, что Юденичу очень туго приходится под Петербургом и что войск его недостаточно, чтобы завладеть столицей, все в Берлине уверены, что ты с твоей армией решишь на всем Северо-Западном фронте участь большевиков; все с нетерпением ждут разрешения вопроса об участи Риги и выхода твоего с армией на Московскую дорогу"xcii.
События на северо-западе России прорвали завесу молчания даже западной прессы. «О Бермондте заговорили, — отмечал отслеживающий публикации о Русской Западной армии офицер, — немецкие газеты отмечают его удивительную организаторскую способность и психологическую власть над солдатами, которые «слепо верят ему, как честному, смелому вождю""xciii.
У нас кн. П. М. Бермондт-Авалова обычно называют авантюристом. Так повелось со времен советского агитпропа. Но вот отзывы о нем людей серьезных, сделанные, как говорится, для внутреннего пользования пусть и в позднейшее время.
«Убежденный монархист, — читаем в докладе немецкой разведки 1920 г. — Может быть искатель приключений, но хороший солдат"xciv.
А вот сообщение агента ВЧК того же времени, характеризующие его, как «ярого германофила», в содержательной части близки к мнению германских коллег: «…Личные качества князя, как командующего, пользующегося большой популярностью, как со стороны русских, так и немецких офицеров и солдат, будут иметь громадное влияние на успех военных действий. […] Отношение генерала Врангеля к князю Авалову самое хорошее…"xcv
Начиная с сентябре 1921 г., чекисты были обезпокоены планами Бермондта-Авалова вторгнуться со сформированной на территории Германии армией в западные пределы Советской Россииxcvi. Для этого, по сведениям, добытым чекистами, он «вошел в серьезную организационную связь с правыми немецкими кругами». Особенно тревожным было то, что в начальники его штаба был намечен ген. Гофман, что указывало «на серьезность этого предприятия"xcvii. Считалось, что в его распоряжении было до 75 тысяч германских добровольцев и около трех тысяч русскихxcviii.
Русских добровольцев Бермондт набирал в лагерях Вюнсдорф и Квелинбург. «Отношение солдат к Бермондту, — по сведениям советских разведчиков, — очень доверчивое и преданное. Часто Бермондт получает письма с их уверениями в верности, 26 декабря с. [1921] г. князю был поднесен от солдат солдатский Георгиевский крест 2-й степени. Авалов умеет говорить с солдатами и пользуется среди них популярностью. […] За всеми разъяснениями солдаты обращаются непосредственно к Бермондту. Отношение германских воинских кругов к Бермондту крайне доброжелательное. Он имеет полный контакт с бывшим германским Генеральным штабом"xcix.
Лучшей оценкой его деятельности является факт удаления Бермондта полицией из Пруссии под сильным давлением «Антанты, Польши и большевиков, причем требование последних имело решающее значение"c.
Однако вернемся к событиям поздней осени 1919 года
«Видимо, кипучее развитие деятельности корпуса не в шутку безпокоит англичан"ci, — пишет офицер штаба кн. Бермондт-Авалова И. С. Коноплин.
И англичане сумели повернуть ход событий в свою пользу.
Прежде всего, они нажали на немцев, осуществлявших снабжение Западной армии (обмундирование, снаряжение, продукты). Под угрозой блокады Германии ее социалистическое правительство пошло навстречу пожеланиям победителейcii. Не стеснялись они и прямым военным нажимом на Северную армию в Прибалтике вплоть до огня английского флота по русским войскам. Затем, увидев, что прямой военный нажим безсилен перед волей командующего, «союзники» решили задушить его в переговорных объятиях. С этой целью Антанта послала в Прибалтику миссию, которую возглавил уже известный нам генерал Ниссель. «План генерала Нисселя, — писал князю Бермондту-Авалову из Берлина его представитель, — заключается в том, чтобы твоя армия пошла на соединение с Юденичем, а немцы чтобы ушли в Германию"ciii. Выполнение этого плана означало не только фактическое уничтожение армии, но и отказ от осуществления цели, которая она ставила перед собой: реставрация самодержавной монархии в России.
Это прекрасно понимал и сам кн. Бермонт-Авалов, писавший уже будучи в изгнании: «Если год тому назад моя Западная Армия не заняла Москвы, то произошло это только от того, что Антанта, преследуя собственные эгоистические цели, вступления в Москву не хотела. Для этого она закрыла немецкую границу и одновременно запретила наступление на большевиков (об этом имеется налицо документ, подписанный английским полковником Робинсоном)"civ.
Зная все это, побитые прибалтийские националисты позволяли себе никак не реагировать на здравые предложения кн. П. М. Бермондта-Авалова. «Угроза моему флангу со стороны латышей и эстонцев, — писал князь, обращаясь к командующему латышской армии, — победоносно ликвидирована моими войсками. Достигнуто обезпечение моей базы. Во избежание братского кровопролития я предлагаю перемирие и переговоры в Митаве и призываю к совместной борьбе с большевиками"cv.
Исход боев решил главный калибр английских кораблей.
Вот уже третий день атакуют нас неандартальцы,
Своим воем пугая измученных наших коней.
……………………………….
Я еще продержусь, хотя нас очень мало осталось…
……………………………….
Мы уйдем как мужчины, как боги, как капли росы,
Повторяя неслышно: «Non nobis, Domine, non nobis…"13
……………………………….
Черно-белый наш стяг уже покрывается кровью…14
Гул барабанов. Треск пальбы.
Дым. Пламя. Конь — на дыбы.
Беснуется железо.
Тут стал бы пятиться, как рак,
Да не сдержать себя никак,
В атаку первым лезу.
Кто знает, может, поутру
Я, насмерть раненый, помру,
Коли судьба изменит.
И все же верю: «Пронесет!
Святая Троица спасет —
И пуля не заденет!"15
Германские добровольческие части вынуждены были самораспуститься. Солдат разослали в разные концы Германии. Русских определили в лагеря для военнопленных. Не стало Железной дивизии. Не стало Корпуса имени графа Келлера16. Впереди этих закаленных воинов ждали бои с красными немецкими бандами, в сокрушении которых они, пусть и распыленные, сыграли все же роль тарана.
Война — всегда война. Ей трудно быть иною.
Куда опасней мир, коль он чреват войною17.
2 1 морген = 0,25 га.
3 Приверженность этому символу он сохранил и позднее. В 1920-е гг., при поддержке соратников по Русской Западной Добровольческой армии он провозгласил создание «Императорского Российского Мальтийского Ордена», просуществовавшего до начала 1940-х гг. Знаком принадлежности Ордену был белый мальтийский крест с золотым православным восьмиконечным крестом на верхнем луче (Акунов В. В. Фрайкоры. Германские добровольческие отряды в 1918—1923 гг. М. 2004. С. 80, 91, 123).
4 Фридрих Шиллер. Солдатская песня.
5 Председатель барон Л. К. Кнорринг. Члены Совета: Г. В. Фон Берг, Г. М. Дерюгин, П. П. Дурново, барон А. Пилар фон Пильхау и А. К. Реммер. Секретарь Совета В. М. Попе.
6 Речь идет о сформированном в сентябре 1919 г. в Митаве Русском Западном Правительственном Совете. В октябре преобразован в Центральный Совет Западной России. Возглавлял его гр. К. К. Пален. — С. Ф.
7 В это время в жизни полковника П. Р. Бермодта произошло важное событие: он был усыновлен грузинским князем Михаилом Антоновичем Аваловым и с 9 октября 1919 г. официально стал именоваться двойной фамилией, изменив при этом и отчество.
8 Б. С-ов. Кренгольм (Нарва). 14 декабря 1928 г.
9 Союз верных — строго законспирированная организация монархистов, ставившая перед собой цель восстановления «законной монархии в России». Члены его приносили присягу. Во главе СВ стоял Н. Е. Марков-2-й. В «Тайных верх» входили кн. А. А. Ширинский-Шихматов, сенатор А. А. Римский-Корсаков, ген. П. Н. Краснов. Членом Союза был кн. А. Н. Долгоруков. Присутствие СВ известно в 1919 г. в Эстонии, хотя образо
