 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Кирилл Мартынов | 11.08.2005 |
Причем этот разговор об отечественной культуре имеет вовсе не столь теоретический характер, как может показаться на первый взгляд. Возможно, кому-то представляется, что классика культуры подобна ненужному хламу в чулане — он немного пылится, но при случае (а случаи эти, конечно, весьма нечастые) его всегда можно найти, достать и использовать в каком-то полезном деле. Но на самом деле, конечно, все обстоит иначе.
Мы любим поговорить о том, что Россия гибнет, но что следует за нашими словами? Выйти в чисто поле помериться силушкой богатырской, увы, сейчас вряд ли получится. Враг избегает фронтальных столкновений, да и вообще современные войны развиваются в иной плоскости. Побеждает сегодня тот, кто может изменить способ мышления противника. Стоит усвоить волшебные «раньше они на нас ездили, а теперь мы их сами возим», и вот уже мы верим в свободу и демократические ценности, густо замешанные на образах насилия, образцах алчности и подлости, тиражируемых современной массовой культурой. И вариантов тут, собственно, существует всего-то два: или базовой культурой для нас будет являться именно эта общечеловеческая жижа, или мы сумеем сохранить глубоко своеобразную, национальную культуру. А для этого следует забыть об образе надежного чулана и включиться, пусть это и будет громко сказано, в воспроизводство русской классической культуры. Не всякому дано, да и не всякому нужно быть художником, но в воспроизводстве культурного наследия участвует и активный, грамотный зритель или читатель. Его мышление и опыт создают уникальную перспективу, которая способна творчески отразить произведение искусства, продолжить его.
Здесь, однако, нам важно определиться с объемом понятия, о котором идет речь. Что, в самом деле, мы будем включать в русскую культуру? Понятно, конечно, что это не матрешки и псевдофольклорные ансамбли балалаечников. А что же тогда? Народную культуру мы не обсуждаем, тут все ясно: она в нашей системе координат занимает центральное и ключевое место. Естественно, мы безоговорочно включим в «наше все» и золотой век отечественной культуры — от Карамзина и Пушкина до Толстого и «могучей кучки» русских композиторов (Балакирев, Бородин, Кюи, Мусоргский, упомянутый уже Римский-Корсаков). Здесь, пожалуй, вопросов ни у кого не возникнет. А вот уже с серебряным веком не все так однозначно. У многих будут претензии и к философам «русского космизма», мечтавшим, подобно Николаю Федорову о физическом (молекулярном, так сказать) воскрешении предков через достижения научно-технического прогресса, и к гностикам-символистам, и к языческому балету Стравинского и Дягилева. А как быть с советским искусством? Вычеркнем как роковую ошибку российской интеллигенции? Отправим в утиль «Весну на Заречной улице» и «В бой идут одни старики»?
Надо признаться, что автор этих строк считает, что с отечественной культурой таким расточительным образом обращаться нельзя. Все, что было у нас высокого, поэтичного и своеобразного, должно быть признано нашим, русским достоянием. Нельзя исключать как вредное ни советское искусство, ни «искания» серебряного века, да и никакую другую значительную часть нашего духовного наследия. И речь здесь идет вовсе не о всеядности, но напротив, о трезвой уверенности в наших собственных силах к созиданию нового и сохранению уже накопленного. Одним словом, о том, что Константин Леонтьев называл «цветущей сложностью».
Можно вспомнить здесь, что культурное наследие России уже однажды сдавали в архив. Случилось это после 1917 года, когда к власти в искусстве пришли разнообразные авангардные группировки, поддерживаемые тогдашним наркомом просвещения Луначарским (известно, что Ленин, вообще плохо разбиравшийся в искусстве, авангардистов не жаловал). Тогдашний пафос лучше всех выразил Маяковский, призывавший сбросить Пушкина с парохода современности. Однако время шло, и художественный радикализм постепенно чах. И уже в начале тридцатых годов выяснилось, что, скажем, Лермонтов в пролетарском государстве ничуть не менее современен, чем Демьян Бедный. При этом, надо заметить, революционность искусства (на тот момент бывшей, по-видимому, своеобразной и национальной) вовсе не угасала, но, напротив, становилась сильнее и уже с этой позиции силы готова была принимать лучшее, классическое наследие русской культуры. Так были спасены, поставлены под защиту государства, глубоко патриотическая русская классическая музыка, поэзия и литература, театр и императорский балет. И тогда же стали рождаться шедевры советского массового искусства, подобные кинофильму «Александр Невский», снятому в 1938 году в ожидании надвигающейся войны с Германией, но запрещенному после пакта Молотова-Риббентропа, и вновь вышедшему на экраны в 1942. Кого из нас еще мальчишками не завораживала мистерия этой ленты? А ведь снята она классиком советского и мирового киноискусства немцем Сергеем Эйзенштейном, музыка написана Сергеем Прокофьевым, — и получилась в итоге не эклектичная агитка-однодневка, но подлинный национальный шедевр.
Тончайших смысловых связей, фактов, образов в нашей культуре накоплено столько, что хватит для многих тысяч исследователей, историков, критиков. А главное — в ней всегда найдется работа для ума и сердца всякого подлинного патриота нашего Отечества. И грустно видеть, как вся эта огромная груда лежит в сущности неподвижной, тяжелой массой, интерес к которой проявляют, главным образом, немногочисленные профессионалы, да еще узкая прослойка интеллигентов. Государство, как обычно, в стороне, качество школьного художественного образования в современной России не выдерживает никакой критики, да и большая часть вузов не способно пробудить в нашем молодом поколении серьезную любовь к эстетическому своеобразию культуры родной страны. Мы, перебивающиеся дешевой литературой и сериалами, о чем же мы будем рассказывать нашим детям?
