Венок на могилу Сергея Леонидовича Маркова

ОТ РЕДАКЦИИ. Ровно 20 лет назад, 13 декабря 2003 года, в городе Сальске (бывший город Марков) к 85-летию со дня смерти Георгиевского кавалера, Генерального штаба генерал-лейтенанта Сергея Маркова был открыт бронзовый памятник русскому офицеру работы народного художника России Владимира Суровцева. Необходимо отметить, что именно в этом месте в самом начале Второго Кубанского похода и погиб доблестный генерал. Сейчас этот памятник является доминантой Сальска, к нему приезжают молодожёны, в парке вокруг отдыхает молодёжь и горожане.

Сегодня мы публикуем статью, посвящённую судьбе генерала Маркова и установке первого памятника этому русскому офицеру в новейшей истории России.

«Наша работа — только начало обновления Родины. Россия будет великой и сильной, будет как огромное, греющее и животворящее всех солнце. Нам надо хотеть её, дерзать и бороться».

© генерал Сергей Леонидович Марков

Генерал Сергей Леонидович Марков, погибший во время Второго Кубанского похода, занимал особое место среди героев Белого Движения. Его имя стоит в одном ряду с такими именами, как Михаил Дроздовский или Владимир Каппель. Он не занимал крупных постов в Белом Движении, но пользовался высочайшим нравственным авторитетом. И отнюдь не случайно первый памятник, воздвигнутый в России в честь белых воинов, был именно памятником Маркову.

Марков был давним боевым другом главнокомандующего Добровольческой Армией Антона Ивановича Деникина. Но безысходное горе Деникина при известии о кончине Маркова было вызвано не только потерей друга. Деникин потерял человека, которому мог всецело доверять — доверять как в личном, так и в профессиональном плане. Сергей Леонидович и Антон Иванович были всецелыми единомышленниками. Оба категорически не приняли революции и всех её нововведений, прежде всего — демократизации армии, оба видели смысл своей жизни в служении России и готовы были, не задумываясь, пожертвовать за Родину жизнью и перенести любые неудобства. История сохранила для нас случай, когда в разгар боёв Первой Мировой войны Марков неожиданно для всех слёг с аппендицитом. Врачам стоило немалых трудов удержать Маркова от побега из госпиталя на фронт — генерал готов был терпеть невыносимую боль, лишь бы продолжать лично участвовать в боях против захватчиков, терзавших родную землю. Как Деникин, так и Марков полагали, что лучше отложить партийные счёты на потом, когда будет покончено с властью германских агентов и русофобов, захвативших Петроград в октябре 1917-го. «Непредрешенчество» Маркова не было благодушием или, тем более — проявлением либерализма. Напротив, Сергей Леонидович видел будущее России только в качестве монархического государства и не стыдился подчёркивать свою преданность низложенному императору Николаю Второму. Учитывая, что большинство добровольцев в деникинской армии составляли монархисты, подобные взгляды Маркова не могли не импонировать добровольцам. Однако Марков достаточно насмотрелся на революционные безобразия и не хотел для России их повторения. Отсюда рождалась его убеждённость, что русский народ должен переболеть революцией, как ребёнок скарлатиной, изжить её в себе, народ должен дозреть до монархии, чтобы её возрождение стало соборной волей Земли Русской, а не навязанным извне партийным решением. С «монархистами», рвавшимися восстанавливать «самодержавие» на штыках немецких оккупантов, ему было столь же не по пути, как и с большевиками.

В боях и походах Марков имел не один случай доказать своё личное мужество. Он был храбр не только как военачальник, но и как боец, храбр лично — что как нельзя лучше доказал в боях Ледяного Похода, в первую очередь — в сражении под Медведовкой. Именно этой уникальной личной храбростью Маркова, вероятно, объясняется странный парадокс, подмеченный генералом Деникиным: простые солдаты и младшие офицеры терпеть не могли Маркова, пока он работал при штабе, но стоило Маркову уйти в строй — и его немедленно окружало всеобщее обожание. Марков как командир был предельно строг, понимая, что дисциплина — душа армии, что без приказов и без их беспрекословного выполнения не может быть победы, победа же — залог минимальных жертв. Сергей Леонидович мог нелицеприятно высказать любому из своих подчинённых в лицо всё, что о нём думает, мог выматерить перед строем, не обращая внимание на присутствие подчинённых. Некоторые очевидцы, видевшие Маркова в Ледяном походе, вспоминают, что в руке его постоянно мелькала нагайка, которой случалось опускаться на спины офицеров. Но все эти строгости прощались Маркову по двум простым причинам. Во-первых, не щадя своих людей, Марков тем менее щадил себя самого, а во-вторых, строгость Маркова была вызвана его стремлением поддерживать на высоте воинскую дисциплину. А на вопрос о дисциплине добровольцы Марковского Офицерского полка смотрели точно так же, как и их командир. В Маркове-штабисте видели придирчивого инспектора, в Маркове-строевике — своего брата-офицера, делящего с подчинёнными все трудности и опасности похода.

Впрочем, мы были бы несправедливы к Маркову, если бы ограничились констатацией его безудержной храбрости, если бы сочли, что за эту храбрость Маркову прощалось всё. Храбрецов в Добровольческой Армии было достаточно всегда, во весь период её существования. Но только один из них был Сергеем Марковым. Маркова отличали не только отвага и строгость. Марков, как истинный христианин, умел признавать свои ошибки. И не боялся сознаваться в них подчинённым. Как ни странно это не только не роняло его авторитет, но напротив — поднимало: люди видели, что командир далеко не упрям, что он восприимчив к адекватной критике и никогда не станет настаивать на своём попусту. А потому — охотнее соглашались с его строгостью. Об одном из таких эпизодов, в котором Марков оказался категорически неправ и не постыдился заявить об этом во всеуслышание, я недавно писал.

Марков был строг — но и заботлив. Как командир, имевший за плечами опыт двух крупных войн, он отлично понимал солдатскую психологию. А потому старался вникать в то, чем живут его бойцы, наблюдать за ними, и если видел, что человек действительно достиг предела своих физических сил, что он действительно не в состоянии выполнить приказ — готов был и на снисхождение, и даже на то, чтобы отправить такого бойца в приказном порядке на отдых. Более того — марковцам случалось видеть, как их командир в бою приходил к ним на выручку с личным оружием в руках. Тем острее ощущалась его справедливость там, где он оказывался вынужден взыскивать. Вот почему марковцы из кожи вон лезли, чтобы заслужить похвалу из уст своего командира.

Марков делил все тяготы походной жизни со своими бойцами. И не только делил, но и находил в себе силы подбадривать ослабевших. Казалось, что его собственные силы неистощимы. Но по большому счёту Маркова вела его вера. Вера не только в Бога — хотя это был центральный момент в его мировоззрении. Но и вера в будущее России. Марков был убеждён, что, коль скоро Россия в Первой Мировой войне сражалась за правое и благородное дело, Господь не попустит ей погибнуть окончательно, а потому рано или поздно, но иго русофобов падёт, а православная Русь воскреснет. Этим объясняется особенность введённой Марковым в своём подшефном полку униформы — чёрно-белая цветовая гамма. Чёрный цвет символизировал траур по униженной и ограбленной России, белый — её грядущее воскресение.

Марков действительно был талантливым полководцем. Не случайно в период между Русско-Японской и Первой Мировой войнами ему доверили преподавание в Академии Генерального Штаба. Он удивительным образом совмещал в своей голове высокий уровень теоретической подготовки с богатым боевым опытом. А из этого сплава рождался полководческий почерк. Марков, как по нотам, разыгрывал сражения в сложнейших условиях, как-то имело место под той же Медведовкой, под Новодмитриевской или под Шаблиевкой, всегда добиваясь того, чтобы его диспозиция была исполнена. И это приносило победы. Сергей Леонидович обладал способностью быстро принимать решения в стремительно меняющейся обстановке. Стоит ли удивляться, что ему верили все — от самого Деникина до юного подпоручика, служившего в его полку на должности рядового. Стоит ли удивляться, что в Армии быстро родилось убеждение, что там, где Марков — там победа.

Когда в бою под Екатеринодаром большевистский снаряд оборвал жизнь Лавра Георгиевича Корнилова, многие всерьёз полагали, что преемником погибшего станет Марков — слишком уж часто его видели то во главе атакующей колонны, то в арьергарде — когда красные наседали на хвост Добровольческой Армии. Однако сам Корнилов намечал в свои заместители генерала Деникина. Если верить В.Е. Павлову, то подобное решение породило среди марковцев глухой ропот. И тогда Сергей Леонидович вынужден был собрать весь полк и объявить перед ним: «Армию принял генерал Деникин. Я доверяю этому человеку больше, чем самому себе. За судьбу армии я теперь спокоен».

Марков был лично предан Деникину. Более того — восхищался им, помня славные дела Антона Ивановича на полях сражений Первой Мировой войны. Со своей стороны, Деникин знал о таком отношении Маркова к себе, и потому мог не сомневаться: Сергей Леонидович выполнит полученный приказ, как бы тяжело ему это ни было. О полководческих же способностях Маркова он был наслышан. Офицер-единомышленник, офицер, лично преданный не только делу, но и своему непосредственному командиру, и в то же время офицер, хорошо знающий и понимающий военное дело и умеющий принимать самостоятельные решения — это мечта любого командующего. Поэтому Деникин, отдавая приказ Маркову, мог даже не контролировать его дальнейшие действия.

Увы, Маркову недолго пришлось руководить своей 1-й дивизией Добровольческой Армии. Он погиб в самом начале Второго Кубанского похода, не дожив не только до освобождения России, в которое он свято верил, но и до освобождения Кубани. Тем не менее, Марков до самого конца продолжал верить в скорое спасение Отечества. А ещё — оставаться бескомпромиссным патриотом, для которого совершенно непредставимо было «находиться под покровительством страны, принявшей участие в разрушении нашей Родины». Да послужит это примером и нам.

https://white--idea-livejournal-com.turbopages.org/white-idea.livejournal.com/s/164 301.html