Замкнутый круг владыки Митрофана

ОТ РЕДАКЦИИ: Не так давно в свет вышла книга митрополита Мурманского и Мончегорского Митрофана (Баданина) «Тайна великой войны», в которой владыка рассказывает о духовно-мистической составляющей событий Второй мировой войны.

С первого листа автор предлагает читателю рассмотреть историю Великой Отечественной войны с позиции верующего человека, который знает, что за всеми историческими событиями стоит Промысел Божий. Именно в случае с мировой войной он заметен наиболее ярко. В этом не имеющем аналогов в истории противостоянии сил света и тьмы автор прослеживает Божественный план спасения человечества.

Промыслительно, что ещё до трагических событий 24 февраля 2022 года, владыка подробно описал то, что происходило с германским христианским народом под действием оккультных мистических тёмных сил. Сегодня похожие вещи происходят и на Украине.

Ниже мы предлагаем нашим читателям ознакомиться с интервью владыки Митрофана, которое он дал порталу «Православие и мир» в далеком 2017 году и в котором он отчасти коснулся этой темы.

Священник, который знает и любит флот

Правящий архиерей Североморской епархии — епископ Митрофан (Баданин) — в прошлом морской офицер, с 2000 года — священник, настоятель Успенского прихода в селе Варзуга, что на берегу Белого моря.

И Север, и флот епископ Митрофан знает и любит. Потомственный военный моряк. С 1976 года служба на Северном флоте. С 1979 года в должности командира корабля и в дальнейшем командовал кораблями различных классов. В 1997 году демобилизовался по сокращению в звании капитана 2 ранга. В 2000 году принял монашеский постриг. Важнейшим предметом своего архипастырского служения считает работу с военными. Мы встретились с епископом Митрофаном возле Даниловского монастыря, чтобы поговорить о военном духовенстве, планах владыки по управлению епархией и о современном духовном состоянии армии и флота.

Как уничтожался флот

Североморская епархия возникла не как плод сухих административных решений, не из соображений необходимости организационными мерами расширить архиерейскую власть на территории Мурманской области, а, скажу прямо, по очевидному промыслу Божию. Прощаясь со мной после архиерейской хиротонии, Святейший Патриарх Кирилл сказал, что только сейчас в полной мере приходит осознание важности принятого решения и острой насущности, чрезвычайной значимости тех задач, что стоят перед новой епархией на Арктическом направлении. Только сейчас, глубже вникнув в проблемы и познакомившись с ситуацией на Кольском полуострове и Северном флоте, Святейший Владыка в полной мере осознает, что это было действительно стратегическое решение.

И это воистину так. Наконец-то пришло время, и у руководства страны появились мысли об особом значении Арктики для дальнейшей судьбы России, для сохранения ее статуса мировой державы. Северный флот вновь приобретает свое стратегическое значение, уникальную роль в обороноспособности страны, которая за последние годы во многом утратилась. На моих глазах в 90-е годы по настоятельным рекомендациям наших зарубежных «друзей» возможности нашего главного флота, его стратегический потенциал целенаправленно уничтожались. Я двадцать шесть лет отслужил на Северном флоте и все застал: это и затопление наших уникальных укрытий для стратегических атомных лодок, что были созданы в скалах северных берегов, это и пристальное изучение американскими делегациями наших закрытых секретных баз.

Мы тогда искренне считали, что у нас теперь все будет по-другому, кругом теперь друзья. Мы с американцами ходили друг к другу с дружескими визитами. Я сам, вместе с адмиралом Ф. Н. Громовым, в то время командующим Северным флотом, ходил на Флориду, в Мейпорт. «Мир-дружба-колбаса!» Полная эйфория, страшные времена противостояния закончены, теперь все друг другу братья. Мы в это наивно верили.

Но оказалось, что это большая ложь, иллюзия, которой никогда не осуществиться. В результате мы уничтожили значительный потенциал наших стратегических сил, а взамен получили международный диктат, унижение, полное пренебрежение нашим мнением, нашими интересами. Мы получили распад Югославии, трагедию братской Сербии, агрессивные планы по отторжению от нас родственных нам народов, веками связанных с нами общей историей, культурой, верой: Молдавия, Украина, Грузия, Болгария. Мы увидели, что они нам, вроде как, больше и не друзья.

Победа в войне: вопреки

И пришло отрезвление. Мы опять вернулись к мысли, мудро сформулированной императором Александром III:"У России в этом мире нет друзей, а есть только два верных союзника — ее армия и флот". Может, потому в его правление и не было ни одной войны. Сегодня мы просто обязаны всерьез задуматься, как нам вернуть нашу былую мощь. Не ту, советского образца, Рабоче-крестьянской Красной армии, с «пролетарской ненавистью» и бесконечным поиском внутреннего и внешнего врага, а ту мощь, которой была сильна Россия в течение прошедшего тысячелетия — мощь материальная и духовная.

Российская армия считалась лучшей армией Европы. Мы проиграли крайне мало войн по сравнению с количеством выигранных. Мы помним неизменную роль России в глобальных мировых войнах, когда мы решали задачи спасения человечества, по сути ради продолжения мировой истории, восстановления порядка и справедливости в мировом масштабе. Здесь можно вспомнить Наполеоновское нашествие, страшное испытание — вторжение «дванадесяти языков».

Помним, конечно, мы и последнюю Великую войну.

Недавно я выступал в Североморске, на конференции в Доме офицеров, перед руководящим составом воспитателей армии и флота северного направления. Я старался донести важную мысль: наша победа в Великой Отечественной войне при большевистском богоборческом режиме произошла не благодаря ему, а вопреки тому атеистическому воспитанию, что столь агрессивно внедрялось в души людей в те годы.

Основу нашей армии, вступившей в схватку с мощнейшей армией мира, составляло крестьянство, жители наших тогда еще бесчисленных сел и деревень. Так вот, все дело в том, что до активного начала создания колхозов, то есть до 1932 года, в селе реально ничего после революции не изменилось. И тому есть свидетельства. Последние тринадцать с половиной лет я провел в поморских селах на берегу Белого моря. Еще застал и беседовал со многими древними бабушками, моими прихожанками. Так вот они однозначно свидетельствовали, что до начала насильственной коллективизации им было абсолютно все равно, что там, в столицах, происходит, какая теперь власть. «У нас, — говорили они, — как были храмы, так и оставались. Как мы исповедовались, так и исповедовались. Причащались, крестили детей. Что происходило где-то в столицах, мы узнавали из газет. Приезжали к нам какие-то пропагандисты, лекторы, были избраны люди в сельсовет, но радикально ничего не изменилось».

И, действительно, большинство новомучеников в тех рыбацких селах пострадали после 1932 года. Например, наши вновь прославленные святые Трифонов-Печенгского монастыря — иеромонах Моисей и послушник Феодор. Именно когда началось закрытие храмов, насильственное отторжение от Церкви, активная наступательная позиция колхозных властей, требующих работать в церковные праздники, тогда и началось сопротивление верующего люда. У преподобномученика Моисея конфликт с колхозными властями и «органами» произошел в Пасху 1932 года, когда они сознательно начали призывать народ срочно идти на собрание во время Пасхального Крестного хода.

До этого периода основная масса людей России оставалась воцерковленной, и не была отлучена от Церкви. И следует напомнить, что именно это поколение пошло на войну. Войну выиграли люди, которые либо родились до революции, либо были воспитаны в дореволюционной традиции, которые Бога знали, исповедовались и причащались.

Я беседовал со своим тестем, полковником, который всю войну прошел комбатом. Он однозначно говорил: конечно, никто не шел в бой"за Сталина" или за Политбюро. Перед атакой вспоминали Господа и просили: «Спаси и сохрани!». И надеялись, что как в той песне:"Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой". Такой была суть духовного состояния нашего воина даже во времена безбожия. Понятно, что было и поругание, и богохульство, и атеистическая пропаганда. Но когда вопрос вставал о жизни и смерти, то человек поднимал в душе самые основы своего мировоззрения — а они оставались православными.

Дорога в Варзугу: постриг вместо венчания

Мое прежнее место служения до избрания в архиереи, село Варзуга — это одно из очень красивых, но и бедных рыбацких поселений на Терском берегу Белого моря. Население — четыреста человек (и это считается крупное село). Сейчас меня там сменил иеромонах, там же служит иеродиакон. Семейному священнику в тех местах прокормиться трудно. Уединенные, молитвенные, намоленные прежними поколениями места. Это не советские города Кольского полуострова, построенные в 1930−40-е, а древние поселения, со своими вековыми святынями, деревянными храмами, святыми источниками. Для монашеской скитской жизни — вообще оптимальный вариант.

К монашескому пути меня привело благословение архимандрита Иоанна (Крестьянкина) — неожиданное и первоначально сложное даже для восприятия, не то, что для принятия. Вообще-то я приехал в Псково-Печерский монастырь за благословением на венчание. В течение недели старец не давал мне ответа. Это было удивительно и, в общем-то, для него нехарактерно. Помню, его келейница удивлялась: «Не знаю, почему батюшка молчит. Странно, не хочет вам давать ответ почему-то».

В течение этой недели я жил и трудился в монастыре. Сейчас я понимаю, что, наверное, отец Иоанн взвешивал свой ответ в сердце и ждал воскресенья, чтобы помолиться за литургией. После литургии он вышел и дал мне ответ — что он благословляет меня на принятие монашества.

Можно представить, каким было мое возвращение в семью. Но, тем не менее, супруга сумела мужественно принять это благословение. Мы остались в очень добрых отношениях. Конечно, предполагалось наше обоюдное согласие на постриг. Но на монашество она не решилась и осталась в миру. Пока не решилась.

Сначала все мои друзья, родные и дети сочли, что у меня, как говорят, «крыша поехала». Но теперь все по-другому, в моем окружении все радикально изменилось. Все мои близкие стали искренне верующими людьми, обрели, казалось, навсегда потерянное счастье в семейной жизни. Господь все дал — и детей, и внуков. Они понимают, что мое решение, принятие воли Божьей, открытой в том благословении старца, привело, по сути, к спасению нашего вымиравшего тогда рода.

Удивительно, но изменилось и мое сугубо атеистическое прежнее окружение — мои друзья-офицеры, вполне сложившиеся уже как личности в советское время и прожившие большую часть жизни, тоже обратились к Богу.

Все, кто соприкасался со мной, оказались под благотворным влиянием той решительной перемены, к которой призвал меня Господь, через благословение, поистине великого старца нашего времени архимандрита Иоанна (Крестьянкина).

Замкнутый круг: возвращение в Североморск

Эта история моего пути очень поучительна и открывает тайны той самой синергии (сотрудничества): все вокруг изменится, если воля Божья соединится с волей человека, если человек перестанет творить свою волю, а безоглядно и без сомнений примет Его волю.

Я ведь коренной петербуржец — у меня все предки в Петербурге похоронены. Я, как и многие, предполагал: послужу на Севере и вернусь. Все для этого у меня было готово: и квартира хорошая, и дача. Жизнь была расписана, но только по моей воле.

А оказалось, что я ничего не знаю. Живешь пред Господом, как смешной червячок, с самомнением, с планами на много лет вперед. А Господь смотрит на гордеца и думает — ну что ж, живи по своей воле, набивай шишки, мучайся. Как все делают. Либо спроси Господа, получи ответ, исполни его — и окажешься вдруг как бы в ином измерении, в потоке Божественной благодати, задышишь полной грудью. И смешным окажется, что все твои построения, воздвигнутые на песке — дачи, машины, благополучие — все рассыплется.

Тогда, при постриге в 2000-м году, я, казалось, распрощался с Североморском навсегда, а оказалось — нет. И вот, вновь призван к тому, чтобы продолжить свою полярную одиссею, посвятить свою жизнь трудам на Севере.

Двенадцать лет я находился в Североморске на штабной работе. Мне казалось, я закрыл эту страницу, принял постриг, сменил имя. Тот человек, Алексей Баданин, умер. Я искренне покаялся в прошлой жизни — она была прожита без Бога. А «если Бога нет, то все позволено» — это Достоевский гениально сформулировал. И то, что я не матерился, ещё далеко на значит, что я не грешил — грешил, и как следует, как «положено» настоящему офицеру. Офицер — это же всегда гусар!

От прошлой жизни, и от меня прежнего нужно было решительно оторваться — не просто надеть черные одежды и продолжить жить в той же городской суете, гордясь и кичась своими талантами и способностями, а умереть для прошлой жизни по-настоящему.

Митрополит Мурманский Симон, мой нынешний духовный наставник, мудрейший человек, чьему духовному чутью я полностью доверяю, отправил меня в это дальнее село, в глубинку, в полную уединенность. Там и дороги-то не было сначала, да и сейчас в соседние дальние села вертолетом только добраться можно. Я ужаснулся: «Да что ж это такое! Дальше просто некуда!» — и только потом понял эту мудрость. И начал трудиться.

Шло время, я, как говорится, свил себе гнездышко, что-то опять начал планировать. Действительно, многое удалось, создан, по сути, духовно-исторический центр нашего края, куда теперь стремятся паломники со всей Мурманской области. Слово Варзуга — это теперь брэнд! На четыреста человек населения у нас пять старинных храмов практически уже восстановлены, и в них семь престолов!

И вдруг, вновь нежданно-негаданно, Господь забирает меня с насиженных мест, призывает на архиерейское служение и велит: «Вернись обратно в Североморск, исправь то, что ты делал там нехорошо, и что иные, подобные тебе, продолжают делать нехорошо. Ты это все знаешь, это твои родные по духу и крови друзья-офицеры. И бывших офицеров не бывает. Вот тебе новая нива духовная».

И вот я все оставил — и моих прихожан-поморов, и храмы, и духовно-просветительский центр нашего края. Слава Богу, отдал в надежные руки, надеюсь, не загубят. Тем более, я отстоял и Варзугу, да и весь Терский берег Белого моря — они тоже перешли в мою Североморскую епархию.

Возвели меня в новый статус архиерейский, и вернулся я в Североморск. Стали мы с командованием флота и с администрацией города искать помещения для епархиальных структур: управление, бухгалтерия, канцелярия, склады, резиденция. Ничего ведь нет, все надо создавать. Даже храм флотский св. Андрея Первозванного еще не достроен — хорошо хоть купола поставили.

Поехали мы по городу. Мне стали предлагать свободные здания — сюда привели, сюда, а потом показывают еще один вариант, говорят, самый лучший. И вижу я перед собой здание моего управления, где в 90-е годы я провел последние двенадцать лет моей офицерской службы.

Так вот, круг замкнулся. Божий промысл мне прямо «в лоб», без вариантов показывает: «Я веду тебя, только ты принимай, иди, терпи и служи достойно».

«Просто патриотизм» — это абстракция

В армии и на флоте, уже в 70-е годы, когда я служил офицером, явно стал ощущаться духовный вакуум.

Безусловно, и тогда люди верили — верили в коммунистическую идею, в свое предназначение построить «светлое будущее». Это достигалось активной идеологической работой. Всегда была какая-то составляющая, стержень, на который можно опереться: ради чего ты служишь, ради чего готов жизнь отдать. А теперь, после 90-х, наступила полная пустота. Пустыня в душах. Ее попытались компенсировать материально — в армии и на флоте у офицеров и контрактников сейчас прекрасная зарплата, они замечательно живут. Но весь их круг интересов — у кого какая машина, у кого какой айпад, как «оттянуться по полной».. И, по сути, ничего больше. Если бы при этом была активная боевая подготовка, напряженная морская работа, все было бы не так страшно. Но ее не было. Корабли старели, «министр обороны» был всецело занят мыслью, как бы эту «оборону» окончательно ликвидировать.

Наша епархия Северных морей создается, слава Богу, в иное время. Потому, собственно, и создается, что пришло отрезвление. Не так давно перед руководством армии и флота была поставлена задача по «развитию патриотизма». Но оказалось, что развить патриотизм, не имея духовного фундамента — задача утопическая. Вспоминать на занятиях имена достойных людей прошлого, великих деятелей и наших героев — дело, безусловно, полезное, но само по себе не работает. Просто патриотизм без идеи — это абстракция. Должна быть некая фундаментальная идея, цель, которая дает ответ на главный вопрос бытия: ради чего ты живешь?

К этому выводу пришел не я, а люди, которые профессионально занимаются сейчас вопросами воспитания в армии. Создана достаточно большая команда офицеров-воспитателей и психологов — с ними я и встречался. Они признают, что на сегодняшний день свою задачу, по большому счету, они провалили. Своими уроками патриотизма (раньше это называлось политинформацией или политзанятиями) они ничего не изменили. На старых крыльях Россия не полетит. Она — особая птица. Для полета ей нужна великая идея, уходящая в вечность.

Еще несколько лет назад со стороны государства и военного руководства было очевидное сопротивление нашему появлению в армейской реальности. Существовал некий статус-кво: есть мы, военные, а есть вы, церковные. Мы вас уважаем, вы нас уважаете, но мы — совершенно разные миры. Мы живем по своему, раз навсегда заведенному распорядку, с незыблемым уставом и менталитетом, и так будет всегда. Поэтому мы с вами можем, конечно, собраться и даже конференцию провести, потом за столом посидеть, тоже дело хорошее, ну, а потом разойтись, и пусть каждый занимается дальше своим делом.

Сегодня происходит «тектонический» сдвиг — возникло движение навстречу. Нам звонят и просят: «Как бы нам штатного священника-то?» В Министерстве обороны разрабатываются планы и проекты, вводятся должности заместителя командира соединения по работе с верующими, священников уже ставят на штат, берут на содержание. Это уже не просто приходящий батюшка, «свадебный генерал», которого позовут на праздник части или выступить перед принятием присяги, а то, что за рубежом называется «капеллан», а у нас раньше называлось «полковой священник».

Протестанты: нет Церкви, есть служение

В прошлые десятилетия у нас были очень плотные контакты с американскими религиозными деноминациями. Встречались мы и с представителями пресвитерианской церкви Америки — а это крупнейшая протестантская община в США. По их приглашению мы приезжали на Аляску — в силу схожести нашего климата, географического положения, даже менталитета нам их духовная жизнь была особенно интересна.

Безусловно, Америка ещё не такая разложенная и извращенная, как сегодняшняя Европа — в ней очень силен протестантский дух, и очень мощное социальное служение. Тот дух пуританизма, принесенный еще первыми переселенцами, с их строгостью нравов, аскетическим ограничением потребностей, расчетливостью и бережливостью, по-прежнему можно увидеть в среде простых американцев. По телевизору не показывают «сомнительных» сцен, равно как и в газетных киосках не увидишь тех откровенно бесстыжих журналов, чем просто перенасыщено наше «медийное пространство».

Помню, когда еще в 92-м году мы ходили с визитом в США, то спросили в одном из магазинов: «Где же ваши знаменитые журналы „Плейбой“?» Надо сказать, что на нас взглянули с явным разочарованием. Оказалось, что даже эти далеко не самые вызывающие развлекательные журналы никогда не выставляются на витринах для открытого доступа. Их приносят только по индивидуальным просьбам клиента. Так что, «загнивающая Америка» строго бережет духовное здоровье своих граждан.

Мы, честно говоря, были впечатлены той самоотверженностью и полной самоотдачей, с которой верующие американцы предаются заботе о ближнем! Это попечение и духовная работа с заключенными, нищими, бездомными, тяжелобольными, проститутками, малыми народностями и т. д. И, конечно же, с армией они тоже работают.

У пресвитериан, по сути, нет Церкви, они ее просто «потеряли» в результате катастрофы Реформации. И нам показалось очень интересным услышать их мнение о нашей Церкви, о Православии. Надо сказать, что они были искренне потрясены увиденным в России. Они со слезами признавались, что обнаружили в наших храмах и семьях (естественно, в верующих) то, что считали давно потерянным и ныне просто несуществующим. «Вы обладаете сокровищем, ценности которого не знаете, — говорили они нам. — Мы считали, что оно осталось в первых веках христианства, а у вас и сегодня это сохранилось».

Мы были на их богослужениях. Это даже не богослужение, а воскресный клуб по интересам: люди собираются с детьми посидеть, пообщаться о вере, сделать пожертвования, послушать проповедь нанятого специалиста. Они чувствуют этот недостаток, эту ущербность. Поэтому, потеряв Церковь, Церковные Таинства, сокровища Святого Духа, они всю свою деятельность сконцентрировали в единственно оставшемся для них направлении — заботе о ближнем, социальной работе, добром общении друг с другом, во взаимопомощи. И в этом отношении они должны быть для нас примером.

Результат их деятельности налицо. Посмотрите, как искренне, со слезами на глазах американцы поют свой гимн, кладут руку на сердце, никого не стесняясь! Я видел это воочию и позавидовал. Попробуй кого из наших заставить положить руку на сердце и запеть гимн (пусть даже без слез). Увы, но этот патриотический дух мы потеряли.

Зона: духовная брань

Можно много говорить о катастрофе, которую пережил наш народ. Но главное — мы потеряли основной признак человека. Кто-то определил человека как homo sapiens, но, наверное, человек становится человеком, если он верующий, а не просто разумный. Разумным может быть андроид с мощным компьютером в голове. А человек характеризуется наличием веры.

Глубина нашего противостояния в войнах в Чечне или в Афганистане проходила не на техническом уровне, а на духовном, на уровне веры. Я в этом убедился, посещая одну из колоний строгого режима на Кольском полуострове. Там отбывают срок совершившие особо тяжкие преступления. Там сидят и террористы, приговоренные за свои преступления не к пожизненному заключению, а годам, так, к двадцати пяти.

По рассказам заключенных, в подобных колониях была тяжелейшая обстановка, потому что под террористами-мусульманами, несмотря на их малое количество, была вся зона. Они русских давили духовно: «Вы — свиньи. Вы ни во что не верите. А у нас — Аллах акбар, Бог велик, и мы ничего не боимся, потому что Он с нами». Наши на это ничего сказать не могли и замолкали, ведь не матом же доказывать духовную силу. Вот и всё, противостояние проиграно. Наши вынуждены были, нехотя, признавать их правоту и внутренне пасовали.

И вот в результате в колонии образовалось приходское движение. Сейчас там построен прекрасный храм, в честь Царственных Страстотерпцев. Начались регулярные службы. Звон колокольный на всю округу. Верующие организовали прекрасное церковное производство. Все радикально изменилось.

Беседа о покаявшемся разбойнике

Каждый раз, когда я приезжаю туда послужить, вижу, как на первую в своей жизни исповедь приходят несколько десятков человек. Они понимают, что без этого им там морально не выжить, они хотят получить духовную помощь. Когда на исповедь подходит человек, который получил двадцать пять лет, и ты чувствуешь, что у него за спиной ТАКОЕ — то начинаешь понимать, что сейчас происходит событие вселенского масштаба — чудо спасения души. Вот он, весь в татуировках, на лице тяжесть страшная, весь потом обливается, но он принял решение, он подходит и перешагивает некий рубеж, за которым чудо вечной жизни, и он теперь — воин Христов. Ему больше не страшен этот, кричащий «Аллах акбар», да и не назовет его больше никто свиньей.

Если бы вы слышали, как во время Крестного хода на Пасху заключенные кричат «Христос Воскресе»! И когда при этом за оградой стоят те, кто в храм не пошел — в основном, те, что «в законе», и конечно, чеченцы. И для них все происходящее — объект очень пристального внимания.

Мат: антимолитва

У нас (в первую очередь, в армии и во флоте) вся духовность свелась к мату. Мат — наша гордость, наша духовная подоплека, наша сила. Идя в бой, начиная важное дело, нам надо как следует материться. Это проблема колоссальных размеров! Я не собираюсь смиряться и перешагивать через это явление, и непременно буду поднимать на борьбу с этим злом командование флота. Армия — система иерархическая, там есть строгий порядок подчиненности. Если командир решит для себя больше не материться, и идея противостояния этому злу ему по душе, значит, остальные будут вынуждены прислушиваться и делать так, как он сказал.

Не может, по слову апостола, из одного источника течь вода чистая и грязная, «сладкая и горькая». Мы же превосходно понимаем, что из человека словами изливается то, что внутри него находится в этот момент. Значит, в момент излияния мата человек полон грязи и служит силам зла, потому что мат — это антимолитва, молитва князю тьмы и его слугам — бесам. Происходит молитвенный (заклинательный) призыв их силы на помощь. Нет сомнений, что мат обладает колоссальной силой. Он как допинг стимулирует человека, действует наподобие наркотика. И привычка к мату, во многом, носит наркозависимый характер. Даже когда человек искренне стремится избавиться от этой зависимости, он вынужден прибегать в своей речи к словам «заменителям», типа «блин» и т. п. Точно так же, как отвыкающие от наркотических средств или от алкоголя взамен подчас пьют крепкий кофе или заваривают чифирь.

Люди чувствуют эту, по своей сути темную, лживую силу, но и явно гордятся ей, даже бравируют — особенно на флоте. А на самом деле, сквернословие — это колоссальное поражение человека. Лишение его подлинной, благодатной силы, которая и была основой непобедимости Российского воинства в течение прошедшего тысячелетия. Дух Святой не приблизится к человеку, наполненному такими словами и таким мировосприятием. И даже в случае наступления критической, опасной для жизни ситуации Ангел-Хранитель, данный каждому христианину при крещении, не сможет выполнить свои обязанности, поскольку не способен приблизиться к человеку, наполненному таким смрадом. Это вопрос принципиальный, здесь проходит граница между светом и тьмой, потому что нельзя служить двум господам.

В казармах, отсеках, в кубриках, в каютах офицеров, и в кабинетах любого уровня висит бесконечный мат. Это общий фон жизни. В своей книге «Неугасимая лампада „Курска“» я старался открыть сокровенные, духовные причины той страшной трагедии в Баренцевом море. И проблеме матерщины я посвятил там целую главу: сила зла живет на боевых постах, она там притаилась, подкармливается этим гнилым словом и в любой момент готова развернуться и все разрушить вокруг себя. Корабль не освящен, служб на нем нет, священника нет, молитва не звучит, иконы в диковинку, по отсекам со святой водой никто не проходил. Концентрация зла ощущается даже на физическом уровне. И потому так тяжело и некомфортно в этих замкнутых стальных пространствах, и ужасает процент суицидов.

Победа Пересвета

Духовная сила, естественно, имеет и свое материальное измерение. Не секрет, что помощь воину в сражении подчас приходит сверхъестественным образом, поступает извне. Сейчас среди молодых людей, служащих в армии и во флоте, и особенно в спецподразделениях, становится популярным неоязычество. За стремлением обратиться к духовной практике восточных единоборств, равно как и славянских магических воинских обрядов, стоит попытка вернуться к темным силам прошлого, вновь призвать давно побежденных и изгнанных христианством так называемых «богов, которые в существе не боги» (Гал. 4, 8).

Восточные единоборства имеют свою строгую духовную практику: мантры, молитвы, дыхательные упражнения и прочие формы «работы с энергиями», что в переводе на язык христианина означает «привлечение себе в помощь падших духов», или, проще говоря, «бесов». Желанная цель каждого адепта этой системы — получить себе в помощь ангела тьмы, желательно высшего ранга. Но этот вопрос «ранга», или достижения высших уровней «посвящения», находится в прямой связи с достигнутой степенью контакта — вверения себя во власть этих сил. Достижение такого духовного симбиоза человека и беса как раз и дает те самые, удивительные физические сверхвозможности, так очаровывающие нетвердых в вере молодых людей. (Почитайте воспоминания знаменитого и плохо кончившего Брюса Ли).

Недавно, когда я был на собеседовании у Святейшего Патриарха, то обратил внимание на картину, висящую в его приемной. Это подлинник картины Павла Рыженко «Победа Пересвета». На ней изображена знаменитая схватка непобедимого татаро-монгольского богатыря Челубея и нашего Александра Пересвета — монаха, который по особому благословению преподобного Сергия Радонежского вышел со своим собратом Ослябей на бой на Куликовом поле.

Великая мудрость и прозорливость нашего замечательного святого, преподобного Сергия, как раз и проявилась в самой сути этой схватки. Это была битва сил света и сил тьмы. И это вовсе не образное выражение, а сама суть произошедшего тогда, 8 сентября 1380 года.

Когда мы стояли перед этой картиной, один из игуменов (он тоже уже рукоположен во епископы) рассказал нам такую историю. Я перескажу ее так, как услышал.

В Троице-Сергиевой лавре есть монах, который во времена своей юности, как и многие тогда, был увлечен восточными духовными традициями, боевыми искусствами. И когда началась перестройка, он решил с друзьями поехать в Тибет, дабы поступить в какой-нибудь буддийский монастырь. С 1984 года, когда монастыри Тибета открыли для доступа, правда, по ограниченным квотам, туда стало приезжать множество иностранцев. И надо прямо сказать, что к чужеземцам отношение в монастырях было крайне скверное. Все-таки, это их национальная духовность. Наш будущий монах и его друзья были разочарованы: они так стремились к этому возвышенному учению, к этому братству, духовным подвигам, мантрам и молитвам.

Такое отношение продолжалось до тех пор, пока тибетцы не узнали, что перед ними русские. Они стали переговариваться между собой, и в разговоре прозвучало слово «Пересвет». Стали выяснять, и оказалось, что имя этого русского монаха записано в особой святой книге, где фиксируются их важнейшие духовные события. Победа Пересвета занесена туда как событие, которое выпало из привычного хода вещей.

Оказывается, Челубей не просто был опытный воин и богатырь, но он был тибетский монах, прошедший воспитание по системе «маг-цзал» и достигнувший статуса «бессмертного». Считалось, что такой монах-воин практически непобедим. Количество таких избранных духами воинов-тибетцев (их звали «дабдоб») всегда было крайне невелико, они считались особым явлением в духовной практике Тибета. Поэтому-то он и был выставлен на единоборство с Пересветом — чтобы еще до начала сражения духовно сломить русских.

На известной картине В. М. Васнецова оба воина изображены в доспехах, что искажает глубинный смысл происходившего. Павел Рыженко написал правильнее: Пересвет был без доспехов — в облачении монаха-великосхимника и с копьем. Поэтому он и сам получил тяжелую рану от Челубея. Но «бессмертного» он убил. У татарского войска это вызвало полное замешательство. На их глазах произошло то, чего в принципе не может быть. Нарушился привычный ход вещей и незыблемые законы языческого мира.

Эта история очень назидательна, она ясно возвращает нас к нашим духовным истокам. Сила российского воинства — не в доспехах и не в мантрах. Вспомните: императору Константину Великому приснился Крест и слова: «Сим победиши». Он действительно нанес Крест на свои знамена и победил, и этот языческий правитель тогда хорошо усвоил, что есть нечто большее, чем магические приемы и «тантрические практики». Что есть Господь наш, Который над всем миром и над всеми «богами». Если мы действительно Ему верны, то мы непобедимы.

Я приводил в пример Великую Отечественную войну. В той страшной схватке мы победили не просто иноземные войска, а именно воинство сатанинское. Хорошо известно, как Гитлер активно в сеансах магии общался с «высшими неизвестными», а проще — с силами князя тьмы. Нацистская верхушка Рейха конечной целью объявляла теургическое воссоздание новой расы полубогов на основе «расово-чистых» арийцев. Основным материалом этих оккультных действий были элитные войска СС — «черный орден» высокой степени посвящения. Победа над силами тьмы далась нам столь тяжелыми жертвами и такой большой кровью в наказание за предательство веры наших отцов и дедов в ходе революции. Но в итоге Господь все же простил Россию, и она жива.

Община — основа веры

Основой российской армии всегда были крестьяне — уникальный генофонд страны, удивительно здоровые и чистые люди.

Когда я служил в наших поморских деревнях, я застал остатки того исконного, патриархального устройства русского села. Что такое крестьянская община, например? Люди живут практически единой семьей, по единым законам. Все друг о друге заботятся, переживают и друг с друга спрашивают. Как в песне: «никуда на деревне не спрятаться, не уйти от придирчивых глаз». Естественно! Это не город, где творю, что хочу, и никому нет никакого дела. А в селе все у всех на глазах, да практически еще все родственники — попробуй, сделай что-нибудь недостойное!

Именно потому, что в общине твердо держались традиций веры, столетиями проверенных устоев нравственности и морали и с недоверием воспринимали революционные лозунги, большевики поставили задачу сломать этот духовный стержень села. Лучшие силы, самые трудолюбивые, крепкие семьи либо просто физически ликвидировались, либо становились спецпереселенцами. На селе возвысились прежде не уважаемые люди: лентяи, балаболы, пьяницы с гармошками и прочий сельский люмпен.

Сейчас в отдаленных селах еще можно почувствовать этот общинный дух, он имеет реальную силу. Потому, если село вернется обратно в Церковь, то вернутся сразу все. В семье не принято жить каждому самому по себе и поступать, как тебе заблагорассудится.

Почему Великий князь Михаил — не святой?

Я сам потомственный морской офицер. В своей книге «Икона Великого князя» (она в 2012 году получила в нашем Издательском совете награду как лучшая историческая книга) я рассказываю о судьбе своего прадеда Степана Пименова — он двенадцать лет отслужил на императорском флоте, с адмиралом Макаровым ходил в две кругосветки. Потом он стал управляющим дворца Великого князя Михаила Александровича Романова, брата царя Николая Второго.

Степан Пименов с риском для жизни спас и в дальнейшем под угрозой ареста своего и своей семьи сохранял Казанскую икону Божией Матери — молельный образ семьи Александра III. Икона эта была написана в память об их чудесном спасении в 1888 году, когда произошло крушение императорского поезда в селе Борки Харьковской губернии. Потом она стала молельным образом Михаила Александровича Романова, любимого младшего сына Александра III, знаменитого командира Дикой дивизии в Первую мировую войну.

Коммунисты убили его в 1918 году в Перми первым из Царской семьи, потому что он явно представлял угрозу — он обладал авторитетом во всех слоях общества, а особенно в армии, и мог стать реальным императором.

Михаил Александрович вместе со своим верным секретарем Николаем Джонсоном, англичанином по рождению, православным по вере, были прославлены в Русской Зарубежной Церкви.

У нас — пока нет. Комиссия по канонизации, как рассказал мне игумен Дамаскин (Орловский), запрашивала в Зарубежной Церкви материалы, чтобы мы могли согласовать святцы, но никаких документов, обосновавших решение о прославлении, нам не предоставили. Может, никаких исследований и не было — просто было принято решение прославить всю Царскую семью и их слуг как мучеников.

А у нас подход иной, мы должны тщательно изучать документы. До последнего времени мы имели такую возможность, но сейчас, как известно, архивы закрыты на сто лет. Так что возобновить работу по прославлению мучеников в полной мере сейчас трудно. Но я надеюсь, что моя книга «Икона Великого князя» будет востребована, когда Комиссия вернется к этому вопросу.

Когда грех невозможен

Моя книга была написана в какой-то мере именно для того, чтобы показать духовный облик Михаила Александровича как одного из лучших представителей той, увы, исчезнувшей России. Во время работы я для себя открыл совершенно иной духовный мир: мир людей, для которых допустить грех было просто невозможно, потому что это — грех. И даже если политически, идеологически, сиюминутно государственные интересы требуют пойти на какой-нибудь, что теперь называется, «компромисс», для тех людей это было исключено.

Современное наше общество потому и не понимает, не может понять императора-страстотерпца: «Он был слабый, недалекий, пьяница», — и что еще только не выдумывают. Но дело в том, что он жил по Заповедям Божьим и понимал: если нечто является грехом, то этого делать нельзя, даже если этого требует ситуация, подталкивают Дума, министры, советники и прочие. И лучше умереть, чем совершить грех.

А в наше время такие рассуждения звучат просто наивно. Люди толком-то и не знают, что такое грех, что он означает. До недавнего времени в словарном запасе Word не было слова «греховность», оно только в последней редакции появилось — уже большое дело.

Мой прадед Степан Никитич Пименов как раз относился к теперь исчезнувшему народу того времени. Я стараюсь равняться на него. Наша семья входила в категорию «царская прислуга» и, храня царскую икону, все мы жили под статьей 58−10 УК РСФСР (антисоветская пропаганда). Ведь и я родился во флигеле дворца Великого князя. Наша семья осталась жить там, где Степан Никитич жил, как управляющий. В 1917 году он был арестован, две недели его никто не видел, потом он вернулся с Лубянки совершенно больной.

Но видимо Божья Матерь уберегла его — хранителя Своей иконы. Даже в блокаду, когда все эвакуировались, он не уехал, остался при ней. Да и вся наша семья чудом избежала репрессий.

В блокаду прадед пропал. Мы так и не знаем, как он погиб. Вернувшись, семья обнаружила, что квартира ограблена, но образ Божьей Матери на месте. В дальнейшем мы передали его в храм.

Бабушки говорили, что самым страшным ругательным словом для него было «чумичка» (поварешка). Если он кого-то обозвал чумичкой, то это значит, он пребывает в страшном гневе, дальше некуда. В моей семье матерная ругань была исключена. Это было абсолютное табу, я этих слов и не знал — услышал только в старших классах школы, когда сверстники начали выражаться (в младших классах, а также при девушках, в отличие от нынешних времен, никогда не матерились).

У однокурсников в училище и во флоте мат считался лихостью, показателем рабоче-крестьянского происхождения — мы не какая-то там «белая кость, голубая кровь». И многие ребята даже из нормальных семей, где сквернословие считалось неприличным, войдя во флотскую среду, переступали через себя и начинали оперировать этим лексиконом.

Я этого не допускал, даже будучи командиром корабля. Конечно же, мне часто было необходимо воспитывать подчиненных, вразумлять их. Казалось, без этих слов — невозможно. Но мне удавалось. Подчиненные до сих пор об этом вспоминают и относятся ко мне с большим пиететом. Они меня постоянно разыскивают, пытаются со мной встретиться. Шлют фотографии с тех времен, вспоминают совместную службу, благодарят.

Мое отношение к мату все знали и считали в определенном смысле чудачеством — мол, офицер «не от мира сего». Когда хотели рассказать, что какая-то ситуация была крайне напряженной (шторм, тяжелая швартовка, угроза кораблю), то у нас на дивизионе кораблей говорили: «Там такое творилось, что Баданин матерился!». На самом деле, я не матерился и тогда, но вот такая поговорка у нас была.

Как я этого греха избежал? Не знаю. Может быть, Господь меня готовил в архиереи, а архиерей не должен так скверниться — все-таки теми же устами слово Божье нести потом.

Беседовала Мария Сеньчукова

https://www.pravmir.ru/zamknutyj-krug-episkopa-severomorskogo-mitrofana/