 |
| Коммерсант | 18.11.2022 |
«Коммерсант-Наука» продолжает цикл публикаций, посвященных судьбе русского реформатора Александра Васильевича Кривошеина (1857−1921).
Происхождение, воспитание и образование, мироощущение и семья, начало службы и карьеры, участие в создании института крестьянской собственности описаны в первой публикации.
Во второй части мы рассказывали о результатах переселенческой политики по заселению восточных и юго-восточных пространств Российской Империи, социальных взглядах и борьбе Кривошеина за программу мелкого сельского кредита, а также об особенностях его «негласного премьерства» в 1914—1915 годах. Непременным условием успешного ведения боевых действий с сильным противником Александр Васильевич считал разумный компромисс между престолом, правительством и обществом в лице Думы. Однако разносторонняя деятельность Главноуправляющего земледелием и землеустройством закончилась острым кризисом в высших эшелонах власти в связи с твердым намерением императора Николая II занять должность Верховного главнокомандующего на театре военных действий.
Продолжаем рассказ о неизбежных последствиях принятого Высочайшего решения, в том числе для политической судьбы Кривошеина.
Растерянность в элитах
В конце лета 1915 года завершалось «Великое отступление» русских войск.
Георгиевский кавалер, генерал от инфантерии Михаил Алексеев, занимавший должность главнокомандующего на Северо-Западном фронте, в условиях острой нехватки боеприпасов и вооружения вывел семь армий из германских клещей, чем спас Россию от позорной капитуляции и сохранил весь театр военных действий на Востоке для союзной коалиции. Противнику пришлось довольствоваться лишь захватом пространства, напоминавшим «бег в пустоту». Известный генерал-генштабист Федор Палицын так оценил ситуацию:
«Армия выведена, и это величайшая заслуга дело М. В. Алексеева. Поклонились ли ему до земли, как это следовало бы? Не думаю <…> Одна надежда теперь на Мих[аила] Вас[ильевича]. Из Польши он вывел армии. Велика его заслуга, ибо положение армии был непрерывный кризис, с разными усложнениями. Но он вывел. Еще в июне я считал, что выведет обломки, но он вывел ослабленную армию и всю, и то при отсутствии снарядов, патронов, артиллерии, несмотря на то, что одновременно очищал край, Ивангород, Варшаву, Белосток, Брест, Гродно».
Поэтому назначение Алексеева начальником Штаба Верховного Главнокомандующего приветствовали многие генералы, офицеры и общественно-политические деятели. Но смещение Великого князя Николая Николаевича (Младшего) и вступление Николая II в должность Главковерха вызвали растерянность в элитах, спровоцировав серьезный политический кризис. Проблема заключалась не в слабой готовности царя к такой ответственной должности — своим хладнокровием и спокойствием он благотворно влиял на атмосферу в Ставке, в то время как оперативная часть находилась в руках Алексеева — и даже не в связи в массовом сознании очередных поражений с царским именем.
Бедствие виделось в другом.
«Открыть монарху глаза»
Отныне Николаю II приходилось разрываться между неотложными делами военными и государственного управления. Фронт требовал Высочайшего присутствия в Могилёве, а империя — в Царском Селе, где на министерском «хозяйстве» оставались государыня Александра Федоровна и «старец» Григорий Распутин. Вдовствующая императрица Мария Федоровна искренне полагала, что устранение Великого князя от командования поведет ее сына к неминуемой гибели. Тем не менее переубедить упрямого монарха никто не смог: в своем решении он руководствовался исключительно мистическими переживаниями.
Главноуправляющий земледелием Александр Кривошеин принял неожиданную новость с отчаянием, отдавая себе отчет в негативных последствиях такого раздвоения Высочайших усилий для огромной страны с населением почти в 177 млн человек. «И в такую минуту движимый религиозным чувством государь берет на себя Верховное командование! — воскликнул Александр Васильевич.— Какой ужас, какое ослепление!» Схожим образом оценивал ситуацию Георгиевский кавалер, барон Густав Маннергейм, в тот момент в чине Свиты Его Величества генерал-майора командовавший 12-й кавалерийской дивизией. «Встав на самой вершине вооруженных сил в столь неудачно выбранное время, Николай II поставил под угрозу само существование своей династии», — полагал отважный кавалерист.
В группе министров, пытавшихся убедить царя отказаться от опасного решения, оказался и Кривошеин. Кроме того, он считал необходимым обновить Совет министров в тесном сотрудничестве с членами Государственной Думы, так как работать с престарелым Горемыкиным становилось все более трудным. В разговоре с собеседником барственный премьер мог спокойно вздремнуть в кресле и потерять нить рассуждений. Свои взгляды Александр Васильевич так излагал товарищам по Кабинету:
«Мы должны открыть монарху глаза на чрезвычайную остроту настоящей минуты. Это наш священный долг в историческое время, нами переживаемое. Мы должны сказать Его Величеству, что сложившиеся внутренние условия допускают только два решения: или сильная военная диктатура, если найдется подходящее лицо, или примирение с общественностью. Наш кабинет общественным ожиданиям не отвечает и должен уступать место другому, которому страна могла бы поверить. Медлить, держаться серединки и выжидания событий нельзя. <…> Не время отталкивать от себя огромное большинство. Надо просить Его Величество собрать нас и умолять его отказаться от смещения Вел[икого] князя, коренным образом изменив, в то же время, характер внутренней политики. Я долго колебался, прежде чем прийти к такому выводу, но сейчас каждый день равен году <…> Нужно объяснить Государю, что задуманный им шаг, помимо всего прочего, является великим риском для династии. Вполне возможен компромисс: царь принимает на себя верховное командование и назначает Вел[икого] князя своим помощником. Надо сделать это сразу. Если понадобится, мы должны не только просить, но и требовать».
Отставка
16 сентября во время драматического заседания Совета министров в Могилёве Кривошеин в присутствии Николая II сказал следующее: «Пока общественность не будет принимать участия в ведении войны, пока не будет сотрудничества между правительством и народом, мы не сможем одолеть врага. Председатель [Совета министров] не только придерживается противоположной точки зрения, но он даже готов постоянно противиться пожеланиям общественности, систематически ее этим раздражая. В таких условиях, естественно, что он для нас неприемлем». В ответ рассерженный император уволил несогласных министров, чем и завершилось «фактическое премьерство» Кривошеина. Его отставка стала неизбежной, но Александр Васильевич тактично покинул свою должность в частном порядке 26 октября, чтобы не давать поводов для политических спекуляций против своего монарха.
Уход Кривошеина из большой политики стал грустной сенсацией осени 1915 года на фоне ослабления верховной власти, постепенно терявшей мобильность, энергию и авторитет. Между престолом, царской бюрократией и наиболее благонамеренными общественными кругами возникли отчуждение, недоверие и взаимное непонимание. Открывалась зловещая дорога на Февраль…
29 октября Главноуправляющий прощался со своими опечаленными сотрудниками по российскому землеустройству. Он по достоинству оценил их многолетнюю работу и практическую деятельность. «Так как историей движут идеи, а не факты и не отдельные люди, то и наши усилия оказались плодотворными, потому что в них была заключена идея укрепления в русской деревне собственности — этой всемирной опоры хозяйства, культуры, свободы и порядка», — сказал Александр Васильевич близким единомышленникам и соратникам.
В Красном Кресте
Бывший Главноуправляющий прекратил заниматься государственной деятельностью и, отказавшись от выгодной службы в частном секторе, предоставил свои знания и опыт Российскому Обществу Красного Креста (РОКК). В последний предреволюционный год Кривошеин занимал должность особоуполномоченного РОКК при 7-й армии, а затем — войск Западного фронта. С душевной болью он наблюдал, как движется к неумолимой развязке конфликт между монархом и Думой. Александра Васильевича беспокоили проблемы с организацией продовольственного снабжения Петрограда. Кабинет постоянно откладывал введение карточек, хотя все главные воюющие страны давно перешли на строгие рационы. Слухи о своем возможном возвращении в Совет министров незаурядный управленец, не принадлежавший к фаворитам императрицы, комментировал иронично.
Драматическая история хитрого и продувного лжестарца, прозвучавшая зловещим предупреждением о суеверно-языческом характере народной религиозности — весьма далекой от духа и смысла евангельской проповеди, — неумолимо привела к моральной изоляции царской семьи. «Худшие ненавистники российской монархии не могли бы в казнь ей придумать язвы такой броской, как фигура Распутина, — справедливо писал Александр Солженицын.— Такого изобретательного сочетания, чтобы именно русский мужик позорил именно православную монархию и именно в форме святости». Самодискредитация престола в глазах многих современников, включая представителей царствующего Дома Романовых, имела самые разрушительные психологические последствия.
В конце 1916 года Александр Васильевич тяжело переживал самоизоляцию царской семьи и мрачно смотрел в будущее. Один из его сыновей, приехавший с фронта в Петроград в краткосрочный отпуск, решил заказать себе серую офицерскую шинель мирного времени. «Неужели ты не понимаешь, что никто и никогда в России не будет больше носить этих форм „мирного времени“?» — спросил его с горечью отец.
Свирепый солдатский бунт, вспыхнувший 27 февраля 1917 года в центре столицы, и толпы расхристанных «запасных», разгоряченных пролитой офицерской кровью, Кривошеин наблюдал из окон своей квартиры на Сергиевской улице.
В первые сутки революции у своего бывшего начальника ночевал министр земледелия, действительный статский советник Александр Риттих, возмущавшийся безволием и бездействием последнего царского Кабинета во главе с князем Николаем Голицыным. Затем на Сергиевскую прибежал скрываться от революционеров член Государственного Совета барон Роман фон Дистерло, придерживавшийся крайне правых взглядов. Хозяева и гости слышали беспорядочную стрельбу, видели бестолково бродивших солдат. «Смотрите, до чего вы нас довели своими безумными резолюциями, своим сопротивлением всем нужным реформам, — с горечью сказал Кривошеин барону.— Вы ответственны за происходящее!» Дистерло в ответ промолчал.
2 марта, когда в Пскове разыгрывалась драма отречения, Николай II в раздумье полуутвердительно-полувопросительно сказал: «Кажется, нужно позвать Кривошеина???» Но звать его было уже поздно.
В мартовские дни Кривошеин спокойно шел по одной из центральных улиц Петрограда и случайно наткнулся на группу солдат во главе с грамотным унтер-офицером. «Вот идет министр Кривошеин и не боится, — вдруг сказал подчиненным недурной командир.— Его прогнали, но он России ещё понадобится!» И тут же лихо вытянулся в струнку, отдав честь исполнителю столыпинской реформы. Александр Васильевич благодарно кивнул защитнику Отечества и продолжил прерванный путь.
Безвестный унтер-офицер оказался прав.
Кирилл Александров, кандидат исторических наук, доцент Свято-Филаретовского института
