Об отношении русских белогвардейцев к пленным красноармейцам

«Если бы не понимание, что мы бьемся за человеческую Россию против всей бесчеловечной тьмы, мы распались бы в ту зловещую ночь под Белой Глиной и не встали бы никогда»

генерал А. Туркул

100 лет назад русский народ уже пережил страшную трагедию гражданского разделения и жестокой войны. Жертвами этих военных действий тогда стали сотни тысяч ни в чём неповинных русских людей. При этом выводы из той ужасной трагедии, увы, так и не сделаны. В 2014 году по пути России начала XX века пошла братская русским людям Украина, где вот уже почти 8 лет не прекращается братоубийственное кровопролитие на Донбассе, в котором в последние месяцы была вынуждена принять участие и российская армия.

Тем временем, в российском обществе активно обсуждается тема украинских военнопленных и жестокого обращения с пленными российскими военнослужащими на Украине. Звучат самые крайние точки зрения, и ожесточение захлёстывает даже тех людей, которые ранее сохраняли трезвомыслие.

В свете всего этого нам кажется немаловажным вспомнить о том, как обходились с пленными во время Гражданской войны в Добровольческой армии Юга России. Это может помочь остудить горячие головы, как в России, так и на Украине. Ведь всякие военные действия, какими бы ожесточёнными они не были, рано или поздно закончатся, а жизнь продолжится.

Итак, продолжим цитату генерала Туркула, которую мы привели в эпиграфе:

«Но мы встали. И через пять суток, ожесточённые, шли в новый бой на станицу Тихорецкую, куда откатывалась 39-я советская. В голове шёл 1-й солдатский батальон, наш белый батальон, только что сформированный из захваченных красных. Среди них не было старых солдат, но одни заводские парни, чернорабочие, бывшие красногвардейцы. Любопытно, что все они радовались плену и уверяли, что советчина со всей комиссарской сволочью им осточертела, что они поняли, где правда. Дроздовский благодарил их за блестящую атаку. Тогда же солдатский батальон был переименован в 1-й пехотный солдатский полк. Позже полку было передано знамя 83-го пехотного Самурского полка, и он стал именоваться Самурским. Много славного и много тяжкого вынесли самурцы на своих плечах в гражданской войне».

Приведём пример из 1-го Кубанского похода, самое начало Гражданской войны, первый бой Добрармии у села Лежанка:

«Церковь посреди площади и 4-х орудийная батарея с суетящейся возле орудий прислугой, орудия стреляют. Впереди поручик Успенский, за ним другие. Они атакуют батарею. Прислуга бежит, остаётся несколько человек, среди них трое в офицерских погонах. Они «сдались». На площади к генералу Маркову подвели пленных артиллеристов, среди них командир батареи. Офицеры видят, что генерал Марков вне себя от гнева и слышат возбужденный его голос:

— Ты не капитан! Расстрелять!

Но подъехал генерал Корнилов:

— Сергей Леонидович! Офицер не может быть расстрелян без суда. Предать суду!

(На следующий день над пленными офицерами был суд. Так как их преступление было очевидно, их не оправдали, но простили и влили в части (белой) армии".

Необходимо отметить, что и на Восточном фронте в каппелевской армии отношение к рядовым пленным красноармейцам было аналогичным, после разъяснительной беседы их вливали в белые части.

+ + +

/Май 1918 г., начало Второго Кубанского похода/ «..Предстоял первый настоящий бой в гражданской войне. (..) Мои триста штыков бесшумно и быстро подошли к хутору Грязнушкину. (..) Нам досталось триста пленных: ободранные, грязные товарищи, бледные от страха, в расстегнутых шинелях, потные после боя».

«Мы заняли Великокняжескую, Николаевскую, Песчанокопскую, подошли к Белой Глине и под Белой Глиной натолкнулись на всю 39-ю советскую дивизию, подвезённую с Кавказа. (..) Корниловцы уже наступали во фланг Белой Глины. Мы тоже пошли вперед. 39-я советская дрогнула. Мы ворвались в Белую Глину, захватили несколько тысяч пленных, груды пулеметов. Над серой толпой пленных, над всеми нами дрожал румяный утренний пар».

«Вчерашние красногвардейцы первые атаковали Тихорецкую. Атака была бурная, бесстрашная. Они точно красовались перед нами. В Тихорецкой 1-й солдатский батальон опрокинул красных, переколол всех, кто сопротивлялся. Солдаты батальона сами расстреляли захваченных ими комиссаров».

«..Полк получил боевое задание налететь на красных в станице Елизаветинской. (..) 2-й батальон без выстрела пошел на Елизаветинскую, 1-й стал колонной вдоль берега.

В косом снегу у берега пробирался куда-то большой обоз. Маячили кони, двуколки. Побелевшие люди согнулись в три погибели. Петерс с наганом в руке, проваливаясь в сугробы, пошел наперерез обозу. Ветер донес его смутный крик; двуколки стали, загромоздились, начали поворачивать обратно. Они тронулись вдоль нашей колонны. Петерс по сугробам вернулся назад.

— В чем дело, Евгений Борисович?

— А вот, сволочи, ездят тут, — крикнул Петерс, осипший, вытирая с лица иней. — Прикажите их остановить…

Их остановили. Это были две красные пулеметные команды с пулеметами на двуколках. На расспросы и поздравления Петерс отвечал сухо:

— Что же тут такого, что я один взял их пулеметы? Подошел к ним с наганом и сказал: «Поворачивай, правое плечо вперед». Они и повернули…

Я приказал Петерсу наступать на Елизаветинскую левее 2-го батальона. Батальоны ворвались в станицу. Только к рассвету с пленными и трофеями мы вернулись обратно за Дон, в Азов".

+ + +

«Капитан Иванов, как и все его боевые товарищи, именно потому и пошёл в огонь гражданской войны, что своими ли или чужими, это всё равно, но кощунственно была поругана Россия-Святыня.

Как и все, Иванов был бедняком-офицером из тех русских пехотинцев, никому неведомых провинциальных штабс-капитанов, которые не только не имели поместий и фабрик, но часто не знали, как скрыть следы времени и непогоды на поношенной офицерской шинелишке да на что купить новые сапоги. (..)

Особенно я любил наблюдать за ним, когда после удачного боя на поле, только что вытоптанном атакой, разбирали и опрашивали пленных.

Среди земляков в поношенных серых шинелях, с темными или обломанными красными звездами на помятых фуражках, среди лиц русского простонародья, похожих одно на другое, часто скуластых, курносых и как бы сонных, мы сразу узнавали коммунистов, и всегда без ошибки. Мы узнавали их по глазам, по взгляду их белесых глаз, по какой-то непередаваемой складке у рта.

(..) Лицо у коммунистов было как у всех, солдатское, скуластое, но проступало на нём это чёрное пятно, нечто скрытое и вместе отвратительное, смесь подобострастия и подлости, наглости и жадной вседозволенности, скотство. Потому мы и узнавали партийцев без ошибки, что таких погасших и скотских лиц не было раньше у русских солдат. На коммунистов к тому же указывали и сами пленные.

Пленные красноармейцы стояли и сидели на изрытом поле, и дрожал над ними прозрачный пар дыхания. Капитан Иванов со стеком, озабоченно поглаживая самый кончик острой чёрной бородки, ходил между ними. Он не спеша оглядывал их со всех сторон. Он обхаживал пленного так же внимательно и осторожно, как любитель на конской ярмарке обхаживает приглянувшегося ему жеребца.

Пленный, кое-кто и босой, в измятой шинели, поднимался с травы, со страхом, исподлобья озираясь на белого офицера.

— Какой губегнии?

Рослый парень, серый с лица, зябнущий от страха и ожидания своей участи, глухо отвечал. Капитан расспрашивал его вполголоса. Вероятно, это были самые простые вопросы: о деревне, земле, бабе, стариках. И вот менялось лицо красноармейца, светлело, на нём скользил тот же добрый свет, что на лице капитана, и пленный уже отвечал офицеру, улыбаясь во все свои белые ровные зубы.

Капитан слегка касался стеком его плеча, точно посвящая пленного в достоинство честного солдата, и говорил:

— В четвертую, бгатец, готу…

И ни разу не ошибся он в своём отборе: из 4-й роты не было ни одного перебежчика. Он чуял и понимал русского человека, и солдат чуял и понимал его.

Не только в нашем Дроздовском полку, но, может быть, во всей Добровольческой армии 4-я рота капитана Иванова была настоящей солдатской. Он пополнял её исключительно из пленных красноармейцев. В то время как у нас целые полки приходилось набирать из одних офицеров, и в любой другой роте их было не менее полусотни, у капитана Иванова все до одного взводы были солдатские, и ротный командный состав тоже солдатский, из тех же пленных".

+ + +

/Лето 1919 г./ «4-я рота одним ударом смяла красных. Сгрудившиеся в дожде стадами красноармейцы поднимали руки, вбивали винтовки прикладами вверх в мокрую землю. Как говорится, забрано всё.

Капитан Иванов, постукивая стеком по мокрому сапогу, уже ходил между пленными".

+ + +

«…Конец марта 1920 года. Новороссийский мол. Мы грузимся на «Екатеринодар». Офицерская рота для порядка выкатила пулеметы. Грузятся офицеры и добровольцы. (..)

Ко мне из темноты подходит унтер-офицер, пожилой солдат нашего запасного батальона.

— Господин полковник, вверенный вам батальон прибыл на погрузку.

В запасном батальоне у нас были одни солдаты из пленных красноармейцев. Мы были уверены, что наши красноармейцы останутся в городе, не придут. А они, крепко печатая шаг, все привалили в ту прозрачную ночь к нам на мол. Должен сказать, что мне стало стыдно, как я мог подумать о них, что они не придут.

Пленные красноармейцы, взятые только утром дивизией Морозова и перед обедом влитые к нам, уже отлично дрались в наших рядах. Среди них не было ни одного перебежчика".

____________________

Литература:

1. В. Павлов. «Маковцы в боях и походах за Россию…»

2. А. Туркул. «Дроздовцы в огне»