Старец Паисий и его учитель Тихон Русский

В середине января 2015 года Синод Константинопольского Патриархата одобрил канонизацию схимонаха Паисия Святогорца. День памяти старца официально был назначен на 12 июля

Что значит отец Паисий для православного мира?

Хорошо знавший его монах-афонит Гавриил однажды заметил, что если отжать сок со всех монахов на Афоне, как из апельсинов, то из них всё равно старца Паисия не получится. Но мало кто знает, что монашеское делание батюшки было плодом двух традиций — греческой и русской. Игумен Киприан (Ященко), снявший несколько фильмов об отце Паисии, недавно в разговоре с хабаровской журналисткой Юлией Алексеевой вспомнил, с чего началась его киноэпопея. На Афоне он познакомился с учеником старца — отцом Евфимием, начал ему рассказывать, чем занимается в России, как вдруг отшельник его прервал:

— Отец Киприан, вам надо исполнить одно послушание: снять фильм об отце Паисии.

«Я не понял, — признаётся игумен Киприан. — Думал, переводчик что-то напутал. Начал объяснять, что я фильмов не снимаю, я только организатор, да ещё помогаю пастырскими советами кинематографистам..» Но отец Евфимий настаивал:

— Бог вас благословит! — сказал он и перекрестил его.

Игумен Киприан снова попытался возражать, но старец парировал:

— Только русские могут снять фильм о Паисии. Греки потеряли свою вселенскость, — пояснил он.

Господь наказывает Грецию и греческий народ за то, что они, подобно украинскому народу, зациклились на своём национализме. Для них это стало превыше того, что они являются хранителями благодати Божьей.

«Греки потеряли свою вселенскость». Какие печальные слова, и даже если здесь есть доля преувеличения, присутствует и здравое зерно. Из других источников известно, что отец Евфимий, который провёл рядом со старцем четверть века, не жалует тех почитателей отца Паисия, которые пытаются превратить его в национального героя. Они не понимают, что он принадлежит всей Церкви, что многому он обязан своему духовнику и учителю — Тихону Русскому. Именно он, по словам игумена Киприана, «задал ему вектор афонского греческого монашества во всей его строгости, но и в то же время с русской открытостью, душевной полнотой. Это, между прочим, была тайна, которую греки никак не хотели раскрывать. Старец-афонит Тихон много лет был духовником Паисия, привив ему русское понимание монашества. И так его воспитал, дал такие благословения, что старец Паисий стал принимать народ, любить народ».

К счастью, у отца Паисия остались воспоминания об учителе, которые мы сегодня перескажем.

* * *

Старец Тихон Святогорец, в миру Тимофей, родился на Волге, близ Царицына, который в будущем стал Сталинградом, а потом Волгоградом. Родители видели его горячую веру, но не решались дать благословения на монашество, так как сын их был могуч телом и имел живой характер. Им казалось, что в монастыре он будет столь же невместен, как медведь в клетке, и надо сказать, долгое время их мнение оправдывалось. С разрешения родителей Тихон три года паломничал по обителям Российской империи, обошёл около двухсот монастырей, но так и не нашёл места по душе.

Но однажды он сильно ослабел от голода, так как не ел ничего, кроме хлеба, а в той местности, где он оказался, хлеб был крайне неприятен на вкус, более походя на глину. Попросил хлеба получше у пекаря, встретившегося ему на пути, но тот прогнал юношу, возмущённый его разборчивостью. Огорчённый и обессилевший, Тимофей нашёл укромное место, где взмолился: «Пресвятая Богородице, помоги мне, потому что я умру на дороге раньше, чем стану монахом. Не могу я есть этот хлеб». Не успел он закончить молитву, как внезапно является ему некая Дева со светлым лицом, даёт ему булку и тут же исчезает! Тимофей растерялся. Он ничего не мог понять. В голове у него пронеслись различные догадки. Одна из них: может, это дочь пекаря услышала его, пожалела и уговорила своего отца дать ему немного хорошего хлеба. Тогда Тимофей отправился к пекарю, чтобы поблагодарить его, но тот решил, что над ним издеваются, и возопил: «Иди прочь отсюда! Нет у меня ни жены, ни дочери!» Лишь несколько лет спустя, увидев икону Божией Матери «Кремлёвская», Тимофей понял, Кто его спас. С тех пор он чувствовал присутствие Богородицы, как ребёнок чувствует присутствие своей матери.

Не сумев найти в России монастыря себе по душе, Тимофей отправился на святую гору Синай, а оттуда - на Святую Землю, где некоторое время подвизался в пустыне за рекой Иордан. Но и там не было ему покоя от суеты, мир подступал со всех сторон. Тогда Тимофей решил отправиться на Афон. По пути, в Иерусалиме, познакомился он с двумя русскими паломницами. Они пригласили его к себе в дом якобы для того, чтобы передать ему записки с именами для поминовения на Святой Горе. Но стоило ему переступить порог жилища, где обитали паломницы, как они закрыли за ним дверь и подступили с нечистыми намерениями. Тимофей растерялся, покраснел, а потом, оттолкнув женщин, распахнул дверь и бежал. С этого момента у него окончательно окрепла мысль скрыться от мира на Святой Горе. Там он нашёл себе друга — старца Силуана Афонского. О покинутой России, где произошла революция, он скорбел до самой смерти, повторяя: «Россия ещё несёт епитимью от Бога, но всё переживёт».

Его же место было на Святой Горе, молиться о родине.

* * *

Первые пять лет Тимофей прожил в скиту Буразери, откуда, утомлённый паломниками, переселился на Карулю. Там он полтора десятка лет учился молитве Иисусовой, много читая, благо в соседних монастырях были хорошие библиотеки. После Карули перешёл на мыс Капсалы, где принял на себя заботу об одном старце, а когда тот умер, получил по завещанию его каливу. Старец Тихон был противником идеи, что монахи должны много работать. Столь же твёрдо он отрицал возможность жить подаяниями паломников. Съестное, которое ему дарили, отсылал старцам в Капсалу. Тихон считал, что главные делания монаха — молитва, поклоны, чтение святых отцов, а чтобы легче было прокормиться, должно свести потребление до минимума. Он учил: «Фараон давал народу израильскому много труда и еды, чтобы тот забыл Бога».

В своё время в Белоезерском скиту отец Тихон научился иконописи и жил на Афоне тем, что расписывал по одной плащанице в год. За это он получал ничтожную сумму, несколько сот рублей на наши деньги, но ему хватало. Отец Паисий вспоминал:

«Одну смокву он разрезал на две части и съедал за два раза. Он говорил мне: „Ох-ох-ох, дитя моё, она слишком большая для меня!“ — тогда как мне для насыщения нужно было съесть килограмм таких смокв».

Каждое Рождество старец покупал себе одну селёдку, чтобы все радостные дни святок проводить с разрешением на рыбу. Однако скелет от неё он не выбрасывал, а подвешивал на бечёвке. Когда приходил Господский или Богородичный праздник и разрешалась рыба, он кипятил в пустой консервной банке немного воды, два или три раза окунал скелет селёдки в воду, чтобы вода начала немного пахнуть, и затем бросал в неё немного риса. Так он соблюдал разрешение на рыбу и осуждал себя за то, что в пустыне даже рыбный суп ест! Скелет он затем опять подвешивал на гвоздь до следующего праздника, вываривал, пока тот не становился белым, и только тогда выбрасывал.

Однажды старцу Тихону кто-то прислал из Америки денежный перевод, который он сразу, как вышел с почтамта, передал знакомому бакалейщику, чтобы тот купил хлеба для бедных. Однако некий мирянин, приметивший его на почте, полагал, что деньги всё ещё у батюшки. Ночью он пришёл в келью старца, обыскал её, а затем стал пытать отца Тихона, сдавливая ему горло верёвкой. Потом понял, что имеет дело со святым — явление прежде заурядное для Афона, а когда уходил, услышал вслед: «Бог да простит тебя, дитя моё».

Вор, однако, слишком распалился и отправился к более перспективному, по его мнению, монаху. Там его тоже ждала неудача. Несчастный попал в руки полиции и признался в попытке ограбить отца Тихона.

«Дети мои, я простил вора от всего сердца», — пытался объяснить старец жандармам, но те не обращали на его слова никакого внимания, восклицая: «Давай быстро, старец! Здесь тебе нет ни „прости“, ни „благослови“!»

Но в конце концов служители закона поняли, что от старца толку не будет, и отпустили его оплакивать свою вину. Старец Тихон долго ещё горевал, что соблазнил мирянина видом денег.

* * *

Когда старец замечал, что люди относятся к нему с благоговением, пытался убедить их: «Я не подвижник, а лжеподвижник».

Ему не верили, и правильно делали. Отец Паисий вспоминал, как сроднился отец Тихон с миром невидимым:

«Однажды я пришёл к нему и обнаружил, что, поднимаясь по ступенькам, он упал навзничь и застрял в дверях, так как на нём было много одежды. Я с трудом его поднял. Когда после этого я его спросил: „Что бы ты делал сам, старче, если бы меня здесь не оказалось?“ — он с удивлением посмотрел на меня и уверенно ответил: „Мой Ангел Хранитель поднял бы меня“». Во время своих бесед он всегда говорил о сладком рае, из его глаз текли слёзы умиления. После многих десятилетий, проведённых в молитве, душа его принадлежала к Царствию Небесному более, чем к нашему миру. Невозможно представить более счастливого человека.

После обычного приветствия он заводил посетителей в храм, и они вместе пели «Спаси, Господи, люди Твоя..» и «Достойно есть..». Если была хорошая погода, выходили на улицу, под маслину, и отец Тихон присаживался с гостями минут на пять. Затем с радостным видом вставал и говорил на ломаном греческом языке: «Я сейчас. угощение». После этого он набирал воды из цистерны и наполнял ею кружку посетителя, затем также наполнял свою жестянку — консервную банку, которая служила и чайником, и кастрюлькой, и тарелкой. Иногда он доставал какой-нибудь засохший, изъеденный муравьями лукум и просил посетителя благословить его, невзирая на то, был ли он епископом или мирянином, стариком или юношей. После этого и сам преподавал благословение. Угостив, шёл в храм молиться, иной раз к досаде посетителя, мечтавшего о беседе со старцем святой жизни. Самым настойчивым говорил: «Дитя моё, я не знаю по-гречески. Пойди к какому-нибудь греку. Он тебя поймёт хорошо».

— Однажды его посетил отец Агафангел Иверит, — рассказывал старец Паисий. — Когда он уходил, на дворе стояла тьма, так как ещё не рассвело. Отец Тихон предвидел опасность, которая подстерегала диакона, и в этот раз даже поднялся на ограду своей хибарки, непрестанно его благословляя. Дойдя до косогора, диакон увидел, что старец всё ещё его благословляет. «Возвращайтесь, отче, вы устали», — крикнул Агафангел, но старец продолжал стоять с поднятыми руками, молился и благословлял. Тем временем, беспечно шествуя по своему пути, диакон внезапно попал в засаду охотников, которые выжидали кабанов. Один охотник выстрелил, но молитвы старца спасли диакона от смерти, а охотника — от тюрьмы.

К слову о кабанах и других зверях. В келье старца обитала тьма-тьмущая мышей. И вот один из гостей предложил ему: «Отче, хочешь, я принесу тебе кошку?» Старец ответил: «Нет, дитя моё, у меня уже есть кошка, в полтора раза больше обычной. Она приходит сюда, и я её кормлю, глажу, а затем она уходит в свою каливу внизу ложбины и там безмолвствует».

Это была лисичка. У него была также дикая кабаниха, которая каждый год выводила потомство возле изгороди его садика, находясь под защитой старца. Когда отец Тихон видел охотников, проходивших в тех местах, то говорил им: «Дети мои, здесь нет больших свиней. Уходите».

Обманутые охотники уходили, а кабаниха с малышами продолжали благоденствовать под сенью святости.

* * *

Как-то раз его посетил отец Феоклит Дионисиат. Так как двери у отца Тихона были закрыты, а из храма доносилось умилительное пение, он не захотел беспокоить никого стуком в дверь и решил подождать, пока закончат службу, думая, что поют уже запричастный стих. Вскоре, открыв дверь, к нему вышел отец Тихон. Когда отец Феоклит вошёл внутрь, то не нашёл там никого. Тогда он понял, что это было ангельское пение.

Старец был столь чист душой, что сразу забывал все грехи, которые называли ему иноки из окрестных монастырей, приходившие на исповедь.

Однажды один игумен спросил его:

— Старче, который из братии киновии самый чистый?

Отец Тихон ему ответил:

— Отче святый, все братия чисты.

Лишь один грех страшил старца Тихона по-настоящему — гордыня. «Если кто-то превозносится тем, что он девственник, — говорил он, — Христос скажет ему: „Так как ты не имеешь также и смирения, ступай в ад“. Тогда как тому, кто был грешником, но покаялся и теперь живёт смиренно, с сокрушением сердца исповедуя, что является грешником, Христос скажет: „Иди, дитя моё, сюда, в сладчайший рай“». Он с ужасом вспоминал случай, о котором слышал в молодости в России: «В одном женском монастыре жила молодая монахиня, которая славилась своими добродетелями. Однажды игуменья увидела видение и услышала голос, который говорил ей: „Смири эту монахиню“. Игуменья была удивлена, так как считала её лучшей из своих сестёр. Молодая монахиня имела обычай после службы оставаться в храме. Она становилась перед иконой Божией Матери и говорила: „Я дева, и Ты дева; Ты родила, а я — нет“».

Однажды отца Тихона посетил один монах, сказавший, что не сделал в своей жизни никакого зла. Старец очень огорчился. «Не хочу видеть таких людей, — говорил он впоследствии ученику Паисию, — лучше пускай он тысячу раз впадёт в грех, чем будет таким, какой он есть. Ему грозит ад, дитя моё».

Старец учил:

«Только смирение нас спасает. Подлинное смирение ты найдёшь в очень немногих. Смирение нужно искать со свечой».

«Каждое утро Бог благословляет мир одной рукой. Когда же видит смиренного человека, благословляет его двумя руками».

Ещё он советовал:

«Чтобы найти хорошего духовника, нужно молиться три дня, а затем — как Бог просветит. И по дороге, пока идёшь к своему духовнику, нужно молиться, чтобы Господь просветил его и он преподал тебе хорошее наставление».

«Всегда молись перед началом всякой работы. Говори: „Боже мой, дай мне силы и просвещения“, — и после этого начинай своё дело; а в конце говори: „Слава Богу“».

«Некоторые посетители тайком фотографировали старца, — рассказывал отец Паисий. — Другие же испрашивали на то его благословение, и он с простотой позволял им это делать. Он немедленно вставал, шёл в храм и надевал схиму. В одну руку он брал крест, а другой оправлял свою длинную бороду, собирая её в пучок, и выглядел, как настоящий Патриарх Авраам, особенно в последние годы своей жизни, когда стал полностью убелённым как внутри, так и снаружи. Приготовившись к фотографированию, он становился под маслиной, будучи в этот момент похожим на маленького ребёнка. Созрев духовно, старец стал подобен малому незлобивому дитяти, каковым нас призывает уподобляться Христос».

* * *

В 1968 году отец Тихон почувствовал приближение смерти и начал постоянно говорить о ней.

Он даже вырыл себе могилу, чтобы она была уже готовой, а также поставил крест, который тоже сделал сам, и написал на нём, прозревая время своей кончины, следующее: «Грешный Тихон, иеромонах, 60 лет на Святой Горе. Слава Тебе, Боже».

Однажды монахи, пользовавшиеся его духовными советами, предложили:

— Старче, может, ты хочешь, чтобы мы накололи тебе дров?

Он отвечал:

— Потерпите, если я не умру летом, тогда наколете мне дров на зиму.

Умер он осенью, а дрова пригодились его ученику Паисию, унаследовавшему келью. Старец служил литургию каждый день, но когда совсем состарился и не мог подниматься после земного поклона, то привязал высоко толстую верёвку и держался за неё, чтобы вставать. Таким образом, он и в старости продолжал делать поклоны. И соблюдал это правило до тех пор, пока не слёг в постель за три недели до смерти. Его страшно огорчало, что он не может больше служить, и очень обрадовался, когда Паисий принёс ему крест. Поцеловав его, старец сжал его в своей руке — крепко, со всей силой, которая у него оставалась. Паисий перевязал крест стебельком василька, спросив:

— Старче, хорошо пахнет?

Он ответил:

— Рай, дитя моё, пахнет намного лучше.

В другой раз Паисий купил два лимона и сделал из них лимонад. Выпив немного, старец Тихон с удивлением посмотрел на ученика: «Ну и ну, дитя моё, эта вода очень хорошая! Где ты её нашёл? Христос да даст тебе сорок золотых венцов». Оказалось, что он никогда не пробовал столь обыденного даже для Афона напитка.

Смерть приближалась. Отец Паисий вспоминал, как однажды старец сказал ему: ««Если ты останешься в этой келье, я буду рад. Однако как Богу угодно, дитя моё. У меня есть для тебя припасы — консервы на три года». И он показал отцу Паисию шесть маленьких баночек сардин и четыре баночки кальмаров, которые кто-то давно принёс ему и которые остались у него лежать на том же месте, куда их положил посетитель (для него этих консервов не хватило бы и на неделю).

За день до своей кончины старец произнёс:

— Завтра я умру и хочу, чтобы ты не спал и я мог бы тебя благословить.

Отец Паисий не спал и услышал напоследок:

— Возлюбленный мой Паисий, мы, дитя моё, будем иметь любовь во веки веков. Любовь наша имеет великую цену. Ты будешь молиться здесь, а я — на Небе. Верую, что Бог помилует меня, потому что шестьдесят лет, дитя моё, я, будучи монахом, непрестанно повторял: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

* * *

Таким был учитель старца Паисия, всегда ставившего старца Тихона много выше себя, но они были достойны друг друга. Если отцу Тихону можно молиться о даровании смирения, то его ученику Паисию — о покаянии.

Отец Киприан вспоминает:

«Вот один из случаев. Мы со студентками педкабинета ездили в прошлом году по Греции. Служим литию у могилки старца Паисия, вдруг одна из студенток падает на колени и начинает исповедовать свои грехи, причём достаточно неприличные, и просить старца Паисия ходатайствовать перед Богом, чтобы Он простил её. Только встала, как падает на колени другая. Так у них началась стихийная исповедь. Я не знал, что делать: литию служить дальше, кадилом махать или грехи им отпускать. Причём это были отнюдь не те девицы, которые редко исповедуются. Они в паломничестве вообще каждый день причащались. Но вот перед старцем вдруг открылось, какие они все чумазые, и он решил их всё-таки освободить от этих наростов, скверн».

Они неотделимы друг от друга — старцы Тихон и Паисий, в котором соединилось всё лучшее, что есть в русском и греческом православии, в нём полнота церковная получила своё воплощение. Как и преподобный Сергий, старец Паисий Святогорец — подлинно вселенский святой: и славянский, и греческий, и всеобщий одновременно.

https://vera-eskom.ru/2015/03/5485/