Последний марковец

Подполковник В. Е. Павлов

От Редакции: В конце ноября 2021 года в издательстве «Посев» вышла в свет новая двенадцатая книга серии «Белые воины» «Добровольцы», посвященная офицерам-добровольцам, Георгиевским кавалерам, участникам Гражданской войны в рядах армий Южного и Восточного фронтов Белого движения. В день праздника святого Георгия Победоносца мы предлагаем нашим читателям статью, вошедшую в это издание и посвящённую летописцу истории Марковских полков и соединений, председателю Российского союза Георгиевских кавалеров, кавалеру ордена св. Георгия 4-й степени подполковнику Василию Ефимовичу Павлову.

Подполковник Василий Ефимович Павлов прожил долгую и насыщенную событиями жизнь длинною в 94 года. Ко времени его смерти не осталось в живых ни одного из его многочисленных сослуживцев, с которыми он прошел сражения двух войн. Офицер 24-го Сибирского стрелкового полка в Первую мировую войну, один из самых известных офицеров-марковцев в Гражданскую войну, активный участник политической деятельности в эмиграции. «..Будучи трижды раненым и награжденным орденом св. Георгия Победоносца, — писали о нем сослуживцы, — [он] прошел всю страду русской армии почти от начала до самого конца, что обогатило его большим боевым опытом и познанием психологии русского офицера и солдата. Революции он не воспринял и устремился. на Дон, где обрисовывалась возможность борьбы» с большевиками. Обо всех периодах своей жизни он оставил богатейшее документальное наследие, в которое входят подробные летописи двух полков — Симбирского и Марковского. Правда, труды Павлова до сегодняшнего времени остаются в разрозненном виде, существенная часть их так и не опубликована, а еще часть — вероятно, навсегда утрачена.

В. Е. Павлов родился 25 февраля 1895 г. в Смоленске. Происходил он из крестьянской семьи. В родном городе Павлов окончил 1-е Александровское реальное училище. Военное образование он получил в Алексеевском военном училище в Москве, из которого был выпущен в чине подпоручика 1 октября 1914 г. В возрасте 29 лет, Павлов, как и другие офицеры военного времени, сразу по окончанию ускоренного курса училища получил назначение на фронт. В скором времени он оказался в 24-м Симбирском генерала Неверовского полку.

К тому времени, когда в него попал Павлов, Симбирский полк фактически формировался заново. До войны полк был расквартирован в Салтыковском штабе в районе города Острова, Ломжинской губернии Царства Польского. С началом Первой мировой войны в составе 6-й пехотной дивизии 15-го армейского корпуса 2-й армии он участвовал в Восточно-Прусской операции. Полковник В. Е. Желондковский в августе 1914 г. оказавшийся на фронте в Восточной Пруссии, вспоминал о своих впечатлениях от встречи с Симбирским полком: «Вскоре мы вышли в расположение 2-й бригады 6-й дивизии. То и дело уже в предрассветных сумерках на шоссе видны были фигуры отдельных солдат, а в стороне от шоссе патронные и пулеметные двуколки. Когда мы проходили через деревню Франкенау, пересекая ее северную окраину, то увидели над одним домиком с освещенными окнами, слабо мерцающий фонарь. Я подъехал к дому — это оказался перевязочный пункт Симбирского полка. В центре небольшой группы офицеров муромцев (офицеры 21-го пехотного Муромского полка, также входившего в состав 6-й пехотной дивизии. — Р. Г., Ф. Г.) стоял врач и что-то говорил нервным голосом. „Потери огромны. Через мой перевязочный пункт прошло около 600 человек, а сколько еще не убранных“ — и он начал перечислять фамилии убитых и раненых [..] В Симбирском полку сколько я помню выбыло больше половины ротных командиров. Командир полка был ранен (вероятно, речь идет о подполковнике П. И. Околове-Кулаке, принявшего командование остатками полка. — Р. Г., Ф. Г.), но остался в строю». «В наступлении в В[осточной] Пруссии полк показал себя с наилучшей стороны в смысле боевой подготовки, — писал в 1930 г. о первых боях полка Павлов; — все бои с противником для него всегда кончались успешно. Но общее положение 2-й армии оказалось роковым. Разрозненные попытки пробиться не привели ни к чему: полку грозил плен. [..] Лишь немногим чинам полка удалось вырваться из окружения..».

В декабре 1914 г. — январе 1915 г. Симбирский полк восстанавливался в Могилевской губернии, в лагере у Гомеля. В нем были собраны все уцелевшие чины полка. По воспоминаниям штабс-капитана Е. Боженова к тому времени «..кадровых [солдат] и вообще участников боев в В[осточной] Пруссии [в полку] было не больше, чем по 20 человек на роту, из них часть была из раненых и эвакуированных перед катастрофой, а часть вышедших уже после гибели центральных корпусов 2-й армии. В новом полку это был основной элемент, наиболее надежный. [..] Остальной солдатский состав — из очередного призыва, мобилизованные и из запасных батальонов». Более детальную информацию о составе полка после прорыва из окружения оставил позднее сам Павлов. «Господ офицеров полка — 15−16 человек, — писал он на основе собранных в эмиграции данных, — постоянно прибывающих в полк после выздоровления от болезни, из командировок и т. п. [..] Нижних чинов в полку было до 300 человек, разбитых по ротам и командам; в ротах — по 16 человек, среди которых было по несколько унтер-офицеров и ефрейторов. Но среди этих 300 человек до четверти были нижние — чины других полков дивизии, попавшие в 24[-й] полк по прибытии в Гомель и распределении остатков дивизии поровну между полками. Это показывало о наибольших потерях Симбирского полка в В[осточно-]Прусскую компанию». Во время пребывания в лагере под Гомелем Симбирский полк пополнили 15 офицеров, выпускников Александровского и Алексеевского военных училищ, только 1 октября получивших производство в чин подпоручика. Среди них был и В. Е. Павлов, получивший назначение младшим офицером в 11-ю роту полка. По оценке общавшегося с Павловым в эмиграции Н. Н. Рутыча «..молодой подпоручик обучал не только новое пополнение, но и формировал младших командиров из оставшихся в полку кадровых солдат».

31 января 1915 г. спешно укомплектованный Симбирский полк в составе частей 15-го армейского корпуса выступил на фронт. В ходе начавшихся боев в ночь 14 февраля 1915 г. Павлов был впервые ранен в бою под крепостью Гродно на высоте 100.32. Ранение во внешнюю сторону левой стопы оказалось легким, ему удалось благополучно покинуть поле боя с помощью чинов своей роты. К 25 февраля он вернулся в полк в строй. За эти первые бои восстановленного Симбирского полка у крепости Гродно все его офицеры полка были представлены временно командующим полком полковником А. И. Тупициным к орденам св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость». Награждение Павлова орденом состоялось 14 сентября 1915 г.

Почти полное отсутствие в полку кадровых офицеров приводило к тому, что вся боевая нагрузка ложилась на вчерашних выпускников ускоренных курсов военных училищ. Сразу после прибытия на фронт Павлов, не имевший за плечами никакого боевого опыта, был отправлен командиром полка на разведку. По его воспоминаниям, в феврале, «..в первые же дни стоянки полка, по приказанию командира полка [А. И. Тупицына], лично данного подпоручику Павлову, последний две ночи в ряд отправлялся в разведку с небольшой партией, с целью достать языка. По мнению командира — неприятельские посты-секреты должны были стоять впереди своих окопов. Подпоручик Павлов, преодолевая болотистую низину, скрываясь за кочками, за трупами русских солдат, всю ночь провел под неприятельской проволокой и не видел ни одного немца по ту сторону проволоки. Проволока же противника была в 4−5-6 рядов. В этот раз разведка вернулась ни с чем. Выговор был отчаянный; докладу, что немцы за проволоку не выходят — не было поверено, а было приказано в следующую ночь снова отправиться в разведку. И на сей раз с тем же результатом: принесены были лишь кое-какие вещественные доказательства: каска и др. Снова полное недоверие».

Материалы неопубликованной полковой истории симбирцев собранные Павловым, основанные по большей части на его собственных воспоминаниях, говорят о сложных отношениях личного состава полка с исполняющим обязанности его командира полковником А. И. Тупицыным. Последний, прибыл в Симбирский полк после его восстановления из 13-го Финляндского стрелкового полка, где командовал батальоном. Павлов в своей неопубликованной истории Симбирского полка не раз ставит под сомнения его авторитет и действия как командира. «Через несколько дней полковник Тупицын снова решил произвести боевую разведку полуротой, — продолжал он в своих воспоминаниях, — и снова для этой цели исполнителем выбрал подпоручика Павлова, будучи им доволен за разведку в районе крепости Гродно (со слов самого полковника Тупицына). Вызвав к себе подпоручика Павлова, он дал ему следующую задачу: захватить языка и разрушить укрепления противника, пересекающие и обороняющие перешеек между двумя болотистыми низинами, находящихся (укрепления) на опушке леса. Сила разведки — полурота; время ее — на рассвете. Были даны сутки на приготовления. Место разведки — левый фланг 4-го батальона. Расстояние до противника — 200 [шагов]. Перешеек — покрыт редким, низким кустарником. Этот участок, как нашей позиции, так и немецкой ввиду того, что это узкое сухое место — сильно укреплен с обеих сторон; но так как немцы занимали опушку, то точно силу их укреплений было определить весьма трудно. При данной командиром таким образом задаче — выполнение ее показалось подпоручику Павлову неясным; для него казался ясным неуспех такой операции и неприятные жертвы, отчего он и задал командиру полка вопрос: „Будет ли какая-либо подготовка к этой разведке?“. Ответ был категоричен „Не Ваше дело“. На это подпоручик Павлов доложил командиру полка о неприятельской позиции на этом участке и заявил о необходимой помощи со стороны артиллерии, в противном случае он считал разведку обреченной на полный неуспех. Полковник Тупицын, возбужденный, ответил, что дело подпоручика Павлова выполнить задачу, а о подготовке он побеспокоится сам, и отпустил подпоручика Павлова с приказанием немедленно приступить к подготовке полуроты к разведке. Днем подпоручик Павлов произвел необходимые приготовления и осмотрел местность с начальствующими лицами из солдат. Артиллерия же произвела небольшую стрельбу по участку разведки. Результат ее был ничтожен — проволочные заграждения почти не были повреждены. Рвать же их ножницами под перекрестным огнем неприятельских пулеметов — дело безнадежное. Вечером подпоручик Павлов донес о недостаточности произведенной подготовки. Перед самой разведкой — он по телефону, на вопрос командира полка: „Все ли готово?“ — ответил, что все готово, разведка впереди, что сейчас он будет выступать с остальными людьми, но что в благополучный исход разведки он не верит. Через несколько минут пришло распоряжение об отмене намеченной разведки безо всяких последствий для подпоручика Павлова. Все, знавшие о замышленной полковником Тупицыным разведке, облегченно вздохнули».

В конце апреле 1915 г. 6-я пехотная дивизия в составе 15-го армейского корпуса была направлена на Северный фронт. К тому времени 24-м Симбирским полком командовал полковник К. М. Ушаков. Начало июля 1915 г. подпоручик Павлов, спустя немногим более полугода после прибытия на фронт из училища, встретил в должности командира 14-й роты. За бой 7 июля 1915 г. у деревни Недржвица-Дужа он был представлен к ордену св. Георгия 4-й степени. Благодаря написанным им воспоминаниям, сохранилось подробное описание этого боя. Для спасения положения на участке занимаемого полком фронта, 14-я рота Павлова была направлена из резерва к опушке леса у деревни Недржвица-Дужа.

«Командующий 14-й ротой рассыпает свою роту точно так же, как несколько дней перед этим на тактических занятиях в этом же лесу и на этом месте, — вспоминал Павлов о своих действиях, — густыми цепями, 2 взвода вправо и 2 влево от лесной дороги, и продвигается решительно вперед. До западной опушки до 400 [шагов]. Ни артиллерийские снаряды, ни пули не наносили роте никаких потерь, но для выхода на опушку леса роте предстояло пройти полосу, сильно обстреливаемую артиллерией противника и притом засыпанную свалившимися от снарядов деревьями. Командир роты не успел еще подать команду «вперед, бегом!», как огонь прекратился, и рота вышла на опушку без потерь, и притом в момент, когда австрийцы поднялись густой цепью, чтобы идти в атаку. Но. сильный ружейный огонь заставил их залечь. Началась перестрелка. Командующий 14-й ротой командует: «В атаку, вперед». Цепь встает, решительно устремляется вперед, но, пройдя шагов 50, залегает на неудобном месте и отбегает в исходное положение: австрийцы открыли чрезвычайно сильный огонь, который и остановил нашу атаку. Это подбодрило, видимо, противника, так как он снова пытался встать, но снова принужден был залечь. Ружейная перестрелка все усиливалась, хотя ни с нашей, ни со стороны противника не было пулеметов. Создавалось такое положение, что необходимо было кому-нибудь из противников «вырвать» успех. Дважды после этого пытался подпоручик Павлов поднять в атаку цепь, но каждый раз с меньшим успехом.

Тут он обратил внимание на открытый фланг противника, который и решил охватить, пользуясь железнодорожной канавой. Он приказывает левофланговому отделению следовать за собой. Наклоняясь по канаве, подпоручик Павлов быстро достиг своих передних окопов. Выстрелы противника слышались уже не впереди, а справа. Не решаясь почему-то немедленно атаковать во фланг противника, подпоручик Павлов со своими людьми перебегает железную дорогу и, заняв «ус» окопа, оставленного нижегородцами (чины 22-го пехотного Нижегородского полка 6-й пехотной дивизии. — Р. Г., Ф. Г.), открывает оттуда огонь во фланг противнику. Этот маневр был для противника неожиданным, и он стал укрываться от флангового огня. Пользуясь сумятицей у противника, отделение быстро перебегает снова железную дорогу и рассыпается на бруствере «уса» окопа, который до атаки противника, занимал 3-й батальон полка. Противник был не более, как в 50 [шагах]. Это отделение, открывшее сильный огонь, было у противника почти в тылу. Волнение у противника было огромно: австрийцы (мадьяры) стали спрыгивать в наши ходы сообщения, спасаться за земляными насыпями.

По команде «в штыки, ура» — отделение с подпоручиком Павловым устремляется вперед. Мадьяры (последних было немало среди австрийцев) приняли штыковой бой, но разрозненно. Ударная группа с подпоручиком Павловым, также вооруженным винтовкой, решительно врезалась во фланг противника, действуя штыками. 14-я рота, оставшаяся на опушке леса, совместно с 13-й, увидев отход противника, не замедлила также перейти в атаку. Короткая свалка, и противник был окончательно смят и — спасался или в наших окопах, или устремившись к проходам в проволочных заграждениях. И там его достигли штыки и пули симбирцев! В полном беспорядке он отхлынул в лес, даже не задерживаясь там, бросая своих раненых. Прошло около получаса с того времени, как 14-я рота выступила с места стоянки в резерв, как положение на участках 3-го батальона и части 2-го было восстановлено. На участке фольварка и на поле вблизи него противник оставил до 200 человек убитыми в штыковом бою и до 600 человек пленными. Раненых и убитых впереди нашей проволоки также было весьма значительное количество. С наступлением темноты было получено подпоручику Павловым приказание, которым он командиром полка назначался — начальником боевого участка, занимавшего фольварк, в составе 3-х рот: 13-я и 15-я и роты 3-го батальона".

За описанный бой командир полка полковник К. М. Ушаков представил подпоручика В. Е. Павлова, а также подпоручика Г. Н. Федорова и прапорщика Н. В. Кельтау (посмертно) к ордену св. Георгия 4-й степени; прапорщика В. И. Окулича — к ордену св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Сам командир полка за этот бой был награжден орденом св. Владимира 3-й степени с мечами. 9 июля 1915 г., спустя всего два дня после описанного подвига, подпоручик В. Е. Павлов был ранен у деревни Недржвица-Дужа и «отправлен для лечения внутрь империи». Сам он писал о своем ранении, что «не успел сдать командование ротами прапорщику Окуличу, как цепи австрийцев перешли в атаку; их фланги охватывали фланги цепи 13-й и 14-й рот. Роты не выдержали и начали поспешно отходить, вскоре скрывшись от взоров противника в чаще леса». Павлов возвратился в полк 14 августа, вступив вскоре ненадолго во временное командование 1-м сводным батальоном.

С 29 ноября 1915 г. в командование полком вступил полковник Генерального штаба В. В. Чернавин, большое внимание уделивший подготовке офицеров. Вспоминая вторую половину 1916 г., Чернавин характеризовал кадровый состав полка, понесший огромные потери: «Из кадрового командного состава оставалось в строю к этому времени всего 3 офицера. Все батальонные и все ротные командиры ранены не менее, как по два раза. Старший из офицеров полка, командир 2-го батальона, полковник К., 49 лет ранен 4 раза; 3 раны тяжелые, дающие безусловное право на тыловую должность. Командир 3-го батальона — подполковник [С. Я.] Б[азаревич] ранен 3 раза признан годным лишь на нестроевую должность. Командир 4-го батальона — поручик [Г. Н.] Ф[едоров], 24 лет, 3 раза ранен. Весной 1916 г. врачами признан безусловно подлежащим эвакуации, но категорически отказался уехать, мотивируя необходимость остаться приближением боевого периода и тем, что его „еще на один бой станет“. Последний месяц пребывания в полку мог обходить свой участок лишь поддерживаемый двумя ординарцами. Слег окончательно, был эвакуирован в Крым и через несколько недель умер от скоротечной чахотки. В числе ротных командиров полка был кадровый поручик с ампутированной выше щиколотки ногой. Приехал в полк без ведома воинского начальника, самовольно, и просил меня оставить его в полку, доказывая, что при позиционной войне, имея возможность довольно свободно ходить, благодаря протезу и палке, служить может. При штабе полка, как я ему предлагал, остаться не захотел. Кроме этого, полного калеки, был еще другой офицер (прапорщик из вольноопределяющихся) с отнятой кистью правой руки. Также нес отлично службу. То, что сказано выше об офицерском составе 24-го пехотного Симбирского полка, в сущности, касается, меньшей по численности части этого состава, приблизительно ¼ или 1/3 его, или по числу — 25−30 человек. По должностям — это командиры батальонов, рот, команд; по боевому цензу — офицеры, принимавшие участие в боях первой половины войны. Остальные 2/3 — ¾ командного состава приходились на молодых прапорщиков, в огромном большинстве еще не раненых и не уставших, но зато без всякого боевого опыта. 24-й пехотный Симбирский полк принадлежал к числу полков сильно потерпевших. Возможно, что процент раненых офицеров в рядах этого полка был выше, чем во многих других. Однако, насколько могу судить на основании знакомства с офицерским составом ряда пехотных полков, данная выше картина состояния офицерского состава нашей пехоты является типичной для второй половины войны».

Чернавин уже вскоре после вступление в командование симбирцами «..сразу же обратил внимание на необходимость усовершенствования военных знаний господ офицеров полка, в преобладающем большинстве молодых и малоопытных прапорщиков, и при этом командовавших ротами. Занятия заключались в чтении карт, решении всевозможных задач и т. д. По словам командира полка, эти занятия имели целью совместить его теоретические знания с опытом офицеров полка для установления единства взглядов и взаимопонимания в боевой обстановке. Время стоянки в резерве в Больших Жуховичах проходило в интенсивных занятиях и в ротах, которые уже были доведены до полного боевого состава и которые надо было не только сколотить, но и обучить, так как из тыла пополнение приходило весьма слабо подготовленное».

Осенью 1915 г. Павлов был награжден сразу двумя боевыми наградами. 14 сентября высочайшим приказом он был пожалован орденом св. Анны 4-й степени (Аннинским оружием). 17 октября, наконец, состоялось его награждение орденом св. Георгия 4-й степени за бой у деревни Недржвица-Дужа. Приказом войскам 4-й армии № 1424 от 17 октября 1915 г. на основании статьи 25-й Георгиевского статута, по удостоению Георгиевской думы Павлов награждался орденом «за то, что в бою 7 июля 1915 г. у д[еревни] Недржвица-Дужа, когда противник, в превосходных силах прорвавшись между частями полка, вынуждал к отходу не только полк, но и соседние с ним части, он, подпоручик Павлов, во главе своей роты первый бросился на помощь уже окруженному соседнему батальону, штыками выбил противника из наших окопов, воодушевил своим примером соседние части и, ведя далее энергичное наступление, обратил противника в беспорядочное бегство, захватив около 600 пленных».

В воспоминаниях Павлов оставил подробное описание получения ордена в конце 1915 г. «В этот период времени в жизни полка произошло событие совершенно особенное — вспоминал он, — награждение подпоручиков Федорова (находился в тылу по болезни) и Павлова орденами св. Георгия 4-й степени за бой 7 июля у деревни Недржвица-Дужа. Перед фронтом полка начальник дивизии [генерал-майор К. К. Байов] прочитал текст высочайшего награждения названных офицеров орденами и развил значение их подвига на положение дивизии и даже армии. Он указал, что подвиг офицеров не ограничился только местным значением и взятием 600 человек в плен, но что благодаря этому успеху противник, успешно продвигавшийся вглубь нашего положения на участке 23-го пехотного Низовского полка, грозивший пересечь главный путь сообщения с тылом — шоссе Красник — Люблин и тем поставив в тяжелое положение чуть ли не всю 4-ю армию, так как парировать это наступление противника слабой 8-й пехотной дивизией, находившейся в резерве, не представлялось возможным — противник увидел у себя на фланге большую угрозу, принужден был не только приостановить свое успешное наступление, но даже отойти несколько назад. Кроме того, начальник дивизии сказал, что надо родиться под счастливой звездой и уметь точно оценивать и пользоваться обстановкой, чтобы быть представленным к ордену св. Георгия. Нужно совмещение трех удачно исполненных и исполнившихся случаев — первый случай — чтобы в бою представился случай для подвига; второй — чтобы этим удачным случаем воспользоваться и совершить подвиг, подходящий под статут и третий случай — чтобы представление к ордену прошло успешно в Георгиевской думе. После того, как орден был приколот к борту шинели подпоручика Павлова — начальник дивизии провозгласил „Ура“ первым георгиевским кавалерам, офицерам не только 24-го полка, но и всей 6-й пехотной дивизии».

4-й батальон Симбирского полка, в который входила рота Павлова по его собственным словам была в полку на «на особом положении. Его командующий — штабс-капитан [Г. Н.] Федоров брал ответственность смело на себя. Он в свои занятия вкладывал всего себя — свой ум и свою волю». В батальоне «вопрос о тактической подготовке унтер-офицерского состава был разбираем неоднократно господами офицерами, и командиром батальона было поручено подпоручику Павлову вести специальные занятия с ними. Занятия эти заключались в чтении карт, составлении схем, донесений, легенд. в умении ориентироваться на местности, разбираться в обстановке, в детальных разборах всяких положений возникающих в бою, унтер-офицеры приучались к принятию самостоятельных решений и ко всем способам их проведения и т. д. Три дня в неделю полностью уделялись унтер-офицерским занятиям, причем занятия производились в десяти и более верстном удалении от расположения полка на самой разнообразной местности. Уходили на занятие утром и возвращались часто вечером. Эти занятия значительно развили унтер-офицерский состав 4-го батальона, что помогло в дальнейших занятиях рот и батальона. Молодой командный состав 4-го батальона был предоставлен самому себе. Но в нем была глубокая любовь к Родине, армии и их вождю, было в сильнейшей степени развито чувство ответственности и чувство долга. Командующий батальоном поручик Федоров горел всеми этими чувствами и зажигал ими своих подчиненных. Он пользовался большой любовью своих подчиненных господ офицеров и солдат и беспредельным их уважением. Будучи сам строг к себе в отношении службы, он этого требовал и от подчиненных. Нарушение кем-либо порядка службы, неисполнение приказания, невыполнение того, что должно было быть выполнено, не в силу приказания, а в силу службы — вызывало у поручика Федорова сильнейший гнев, и когда он сдерживался или мог сдержаться — он почти всегда ограничивался строгим выговором и указанием на последствия, которые вызывает неисполнение своих обязанностей начальником..».

Для оценки взаимоотношений, сложившихся в батальоне, Павлов приводил следующий случай. «Поручиком Федоровым был вызван фельдфебель 13-й роты Царев, которым было совершено какое-то упущение по службе, которому командующий ротой подпоручик Павлов не придавал особого значения, сделав фельдфебелю Цареву внушение. Поручик Федоров остался этим недоволен и, вызвав фельдфебеля Царева, бурно и грубо обрушился на него и ударил по лицу. При этом присутствовали подпоручик Павлов и другие офицеры. Этот поступок в отношении лучшего фельдфебеля в батальоне и совершенно несправедливый — тут же решительно побудил командира роты подойти к командующему батальоном и заявить: „Господин поручик! Я командующий ротой и ответственен за все проступки своих чинов: взыскайте с меня. Но прошу Вас в моем присутствии не поступать так с чинами моей роты!“. Командующий батальоном отпустил фельдфебеля Царева. Сейчас же вышли подпоручик Павлов и другие офицеры, случайно бывшие при этом случае. Через некоторое время командующий батальоном вызвал к себе господ офицеров батальона, присутствовавших при указанном случае, и просил их придать этот прискорбный случай забвению. В тот же день он, как часто, бывало, разговаривал с фельдфебелем Царевым. Инцидент был исчерпан в полной мере; о нем почти никто и не слышал». По характеристике Павлова «..трудно сказать — были ли еще батальоны не только в полку, но и в других частях, где бы резко и определенно различались понятия „дружбы и службы“, как между господами офицерами, так и между ними и нижними чинами. Положение было именно таковое, как предписывал его устав. Нижние чины не стеснялись обращаться к своим офицерам с различными просьбами, вопросами..; офицеры не стеснялись играть с ними в чехарду и другие игры. Так было вне службы; но на службе всякий чин знал свое место. Именно в батальоне поручика Федорова было полное чувство воинской семьи. Это постановка дела принадлежала командующему батальоном и легко была воспринята всеми офицерами батальона. Полнейшее единодушие, взаимопонимание, взаимоуважение, преданность делу и интерес ко всему — господ офицеров, исключительно молодых, сформировавшихся начальниками уже на фронте; всяческое поощрение службы унтер-офицерского состава батальона и справедливейшего отношения к рядовым чинам — создали положение, когда за батальон можно было быть совершенно спокойным».

Летом 1916 г. штабс-капитан Федоров убыл из полка по болезни. Павлов, на протяжении долгого времени пользовавшийся его доверием и замещавший его вступил в командование батальоном. Обратно в полк Федоров уже не вернулся. «Он принимал смело решения и решительно их проводил в жизнь; и он имел успехи, — писал Павлов в воспоминаниях. — Его помощники — командиры рот, которых он также побуждал к работе — были таковы же, как и он. В 4-м батальоне командный состав всегда нес ответственность сам и никогда не сваливал ее на устав и инструкции. Закваска, данная капитаном Федоровым, осталась и после его эвакуации — 20 июля 1916 г. 17 сентября старого стиля того же года капитан Федоров умер в лечебнице [в] Самарской губернии. Развившийся туберкулез легких, особенно после легкого отравления газами в августе 15-го года — привел его к преждевременной смерти. Полк должен гордиться столь редким офицером своим, как должно гордиться и Алексеевское военное училище — выпустившее полного горячей любви к государю, Родине и полку — офицера!».

Произведенный 3 марта 1916 г. в поручики Павлов был удостоен еще одним орденом — 24 марта высочайшим приказом он был награжден орденом св. Станислава 3-й степени. Осенью 1916 г., произведенный 3 сентября (старшинство — 14 февраля 1916 г.) в штабс-капитаны Павлов, командовал сначала 4-м, а затем 2-м батальоном Симбирского полка. «К концу 1916 г. полк уже имел хорошо обученный, почти не изменившийся с конца 1915 г. состав, — оценивал он его состояние. — Полк был значительно уверен в себе и ждал момента перехода в наступление с надеждой на успех. Его к тому времени почти полностью молодой солдатский и офицерский состав был полон сил. Его техническое снабжение было богато, как никогда. Люди обучены работе и при помощи ручных гранат, и бомбометов, и пулеметов. Обилие снарядов и патронов и проч. — создавало отличное настроение. [..] Без излишних преувеличений можно было сказать, что 24-й полк к началу революции был одним из лучших полков не только в дивизии, но и в корпусе. За время стояния на позициях, когда полк нес весьма незначительные потери, он не только изменил свой облик, став исключительно молодым по своему составу, но и поднялся качественно, укрепив не только спайку и чувство единой семьи, но и выучку во всех отношениях: он был вполне готов и к обороне, и к наступлению. В 1917 г. ждали наступления и верили в успех». Штабс-капитан Е. Боженов, вспоминая состояние полка к концу 1916 г. писал в эмиграции: «Помню в конце 15-го года и 16-й год мы (ротный командир В. Е. Павлов и я) в 13-й роте (да и вообще было то же самое во всех ротах полка) вели усиленные занятия, главным образом полевые: движения цепью, атака позиции противника; позже, с весны 16-го года штудировали атаку укрепленной позиции цепями, построенными в глубину; разведка и охранение своего участка, несение окопной службы..; устраивались иногда и стрельбища; как-то раз были поставлены мишени перед окопом на позиции и там упражнялись в стрельбе».

Несмотря на то, что к концу 1916 г. полк подошел в хорошем состоянии, по характеристике В. Е. Павлова «..моральная угнетенность [в нем] с конца прошлого года еще была; никто и ничто не разделяло ее — но чины полка стремились ее переварить сами. Насколько это удавалось и удалось, сказать трудно, [потому как] носились какие-то предчувствия и слухи, препятствующие установлению душевного спокойствия и которые, наконец, вылились в реальность — в революцию!». В конце февраля 1917 г. назначенный с начала января командиром полка полковник С. М. Волков «собрав командиров батальонов в секретном порядке, сообщает им о полученном распоряжении: прекратить отпуска чинов полка, об ограничении их командирования в ближайшие тылы, о строгом надзоре за чинами, контроле отправляемых писем и особенно получаемых и т. п. Чем вызвано такое распоряжение — сказано не было. Так как нечто подобное было в конце прошлого года, естественно, что у господ офицеров возникла мысль о новых тяжелых событиях в армии — тогда был отказ от наступления — о чем все знали, теперь может быть бунт? Командиры батальонов передали распоряжение командирам рот. [..] Положение офицеров было тяжелое: газеты перестали приходить, а со стороны их чинов по-прежнему задаются вопросы: „Ну, В. Е., как там в России?“ — коварные, казалось, вопросы. А раз газет нет, раз штаб полка молчит, значит. Проходит четыре долгих дня. Командир полка вызывает в штаб командиров батальонов, рот и команд. Офицеры собрались, но молчат. Командир полка вошел. Его лицо сказало всем: вести недобрые. Глубоко взволнованным, прерывчатым голосом он сказал: о беспорядках в Петрограде, принявших огромные размеры и об отречении государя императора. Он просил (просил, а не приказывал!) начальников сохранять спокойствие духа, честно выполнять свой долг перед Родиной, а об этом известии немедленно поставить в известность всех чинов полка».

«Государь отрекся… Все кончено… — вспоминал свои ощущения от известия об февральских событиях другой фронтовик — полковник В. Н. Биркин. — Теперь вот надвинется вплотную настоящий ужас… Почему я так думал, — я не мог себе отдать ясного отчета. Это была даже не дума, а просто инстинктивная и полная уверенность, что все пропало, что теперь начнется то, что так долго подходило к нам, начиная со времен несчастной японский войны». Подобная реакция на падение монархии было характерно для многих офицеров в армии. «В абсолютном молчании, потрясенные, возвращались офицеры к своим ротам, — вспоминал сам Павлов. — Россия — без царя, армия — без верховного вождя, без императора! Как же дальше? Ведь тут пахнет бунтом. и это во время войны?! Бунт в тылу. будет бунт и на фронте! Сохранять спокойствие. выполнять свой долг. Да. но как действовать? Что делать, чтобы предотвратить этот неизбежный бунт на фронте? Ведь в тылу его не предотвратили. ведь довели государя до отречения?.. Неопределенность, рассеянность, растерянность. слабость, слабость, слабость! События теперь потекут как им заблагорассудится без нашего влияния. так как мы, видимо, бессильны! Командующий 2-м батальном (В. Е. Павлов. — Р. Г., Ф. Г.) роте, находящейся в батальонном резерве (6-й) о событиях сообщил сам. Рота была выстроена на вечернюю поверку. Сообщение об отречении императора поразило всех… у некоторых текли слезы. и среди абсолютной тишины и наступившего невольного перерыва в словах командующего батальоном раздался голос рядового: „Теперь все пропало!“. В этот момент, когда, казалось, внутренние предчувствия стали принимать вполне отчетливое очертание гибели всего — стало страшно, и эти слова рядового солдата вызвали немедленную реакцию в командующем батальоном: „Нет, не пропало! До тех пор, пока армия, пока мы дисциплинированы и послушны — Родина не погибла!“. Закончил он свое слово тем же призывом к спокойствию и к дисциплинированности».

Первые дни после известий о революции в полку прошли благополучно. «Офицеры были совершенно в неведении о событиях в тылу, о их развитии, так как газеты не приходили, информации не было. Солдаты собирались кучками, о чем-то разговаривали между собой и при приближении офицеров умолкали. Казалось, что они что-то знали. Нелепое положение начальников: солдаты могли думать, что от них офицеры многое скрывают». «С началом революции полк оставался на перешейке дорог Нарочь — Мядзиол, — вспоминал штабс-капитан Е. Боженов, — позже (май, июнь) он занимал позиции у озера Должа и к югу от него на правом фланге дивизии. Служба неслась халатно, но все же, все чины шли на свои посты, иногда после рассуждений о бесполезности нести службу и вообще вести войну. Но время пребывания в резерве митинговали. Интересно отметить, что каждый в отдельности более или менее здраво рассуждал при разговоре с ним, а в общей массе он шел с другими, против рассудка».

Начавшаяся демократизация в армии уже весной привела к потере в полку дисциплины. «Для пишущего эти строки было ясно, — вспоминал Павлов, — что масса полка неуклонно развращается какими-то безответственными чинами полка, и что сухое исполнение правил дисциплины, хотя бы и в новых формах, не приведет к добру, если не будет взаимного понимания между офицерами и солдатами. Нужны были частые беседы, разъяснения, даже убеждения. О необходимости этого не приходилось говорить вообще, а эти дни в особенности. Этого требовало начальство. Но — нужны были какие-то руководящие данные, а главное — нужно было влияние на подчиненных, которое все более и более падало. Ни того, ни другого не было. Нужен был авторитет власти, силы власти — но и это рухнуло, а силы не было ни в целом — в армии, ни в части — в полку. Не было крепкой ставки, единодушия, единой линии поведения офицеров; этого не внушали, не внедряли. А каждый офицер подходил к солдату по-своему и больше для отбытия номера. Пишущий эти строки (В. Е. Павлов. — Р. Г., Ф. Г.) считал долгом возможно чаще беседовать с чинами своего батальона, уделяя для этого даже часы строевых занятий. Он не отрицал революции, он считал правильным чаяния всех на лучшее, но он говорил, что до тех пор, пока идет война, которую мы должны кончить победоносно — армия не может существовать без дисциплины, что каждый это должен понять; не даром еще до сего времени не отменены законы, которым мы должны подчиняться и, что он, как ответственное за батальон лицо, будет всегда требовать исполнения закона, а в отношении неповинующихся — применить все доступные по закону меры наказания. Такое окончание всех его бесед вызывало ропот в задних рядах и угрожающие выкрики — „расстрелять его!“ — на что отвечалось: „Я не переступлю закона, и требовать буду по закону, угроз не боюсь, так как за меня стоит закон!“. К великому сожалению, не было в полку офицеров, которые бы так определенно заканчивали свои речи. О штабс-капитане Павлове, как о „контрреволюционере“, „старорежимнике“ говорил весь полк, против него накапливалась вся злоба полка; против него одного, а не всех офицеров, отчего солдаты не чувствовали хотя бы доли страха, а, следовательно, и доли уважения к власти».

Сразу после революции состоялось утверждение награждения штабс-капитана Павлова орденом св. Анны 3-й степени. Соответствующий приказ по армии и флоту 7 марта 1917 г. был подписан военным министром Временного правительства А. И. Гучковым. Тем временем весной 1917 г. боеспособность как армии в целом, так и Симбирского полка продолжала падать. Поступавшие в 1917 г. «..пополнения, особенно из бывших полицейских, затем и из запасных батальонов, достаточно развратившихся в тылу, портили полк. Ухудшение шло медленным темпом, к чему все же нельзя было [не] добавить — и верным. За это время значительно возросло число офицеров в полку, превышавшее 120; на роту уже приходилось не менее трех офицеров. Естественно, что офицерское пополнение было совершенно молодое и совершенно неопытное. К тому же и среди офицеров молодежь была заражена духом времени».

По словам Павлова «..в апреле месяце уже как-то сразу обнаружилась перемена в отношениях солдата к противнику: на него стали смотреть как на „человека“, которого не следует убивать, а затем в нем стали видеть не недруга, а такого же солдата, как они сами, посылаемого под пули. Стали появляться первые признаки братания, правда, исходящие от врага. На немецких окопах стали появляться белые флаги, оттуда слышны были призывы „не стрелять“, призыв к миру. Немцы и наши все чаще и чаще стали выходить из окопов и сидеть на солнышке. И это было у нас почти всегда, когда офицеров не было на участках, обыкновенно с рассветом. [..] После Пасхи полк еще раза два занимал позиции между озером Должа и Мядзиол, имея 2-й батальон всегда на своем правом фланге. Изо дня в день положение все ухудшалось, дисциплина падала, неприязнь к офицерам усиливалась. Все труднее и труднее становилось пресекать все более и более частые попытки к братанию, тем паче, что немцы почти прекратили стрельбу, даже по нашим важным видимым для них целям, усилив передачу газет и устные разговоры из окопов; близость окопов противника этому весьма содействовала. Никакие убеждения начальствующих лиц в ротах и батальоне не действовали: солдаты решительно стояли за братание. Командующий батальоном решил пресекать братание артиллерийским огнем, а также поддержкой непрерывного огня по некоторым участкам из траншей орудий. Немцы настраивали наших солдат против начальников, побуждая их к решительным мерам воздействия. Чувствовалось напряженное состояние: служба неслась будто хорошо и исправно, а в то же время замечались таинственные разговоры солдат между собой, прекращаемые лишь когда замечалось приближение начальства».

На протяжении долгого времени произведенный в 1917 г. в капитаны Павлов почти в одиночку противостоял разложению полка, принимая суровые меры против братаний с противником несмотря на возможную угрозу своей жизни. В 1917 г. в его 2-м батальоне было наибольшее в полку число разного рода эксцессов, связанных с борьбой за дисциплину. С одной стороны, благодаря настойчивости и жестким мерам Павлов сделал свой батальон наиболее боеспособным и дисциплинированным, с другой — доставалось это дорогой ценой и резко выделялось на фоне общего разложения других частей. «Вскоре после появления приказа № 1 стало замечаться нежелание приветствовать начальников, — описывал перемены в полку Павлов, — но после ряда бесед с ротами, с отдельными людьми, это было выведено. Прекратились было рапорты дежурных в окопах начальникам. Командующий батальоном посвятил борьбе с этим одну только ночь: он прошел все окопы и, не получив от дежурного рапорт, не делал ему замечания, а расспрашивал его по всем этим пунктам, по которым он должен был отрапортоваться. Он ответы получал, а затем задавал вопрос о причинах нежелания рапортовать — „Ведь вот ты (он продолжал называть солдат на „ты“) ответил мне на все вопросы, положенные в рапорте?“. Был обыкновенный ответ: „Виноват“. „Надеюсь, что ты понял важность рапорта, доклада, как хочешь назови, и сообщишь об необходимости рапортовать всем?..“ В батальоне рапортовали все и. лихо. Было время, когда решили, что довольно производить работы по укреплению позиций и даже по поддержанию в порядке окопов, убежищ и т. п. Все загаживалось и разрушалось. Командиры рот доносили о каком-то массивном сопротивлении. Однажды командующий батальоном явился в самую активно-непримиримую роту — 5-ю, осмотрел окопы, ходы сообщения, сделал выговор роте, которой сказал коротко: „Вы собираетесь защищать революционное Отечество в разрушенных окопах? Вы — самые свободные солдаты в мире, готовы жить как свиньи в своем собственном навозе? — Хорошо, пусть будет по-вашему; буду знать, с кем имею дело! Все же надеюсь, что с сегодняшнего дня работы начнутся“. И работы действительно начались не только в 5-й роте: значительно увеличился спрос на разного рода материал: доски, бревна, фашины и т. д.».

Вполне очевидно, что ко времени Корниловского выступления Павлов был для личного состава полка одним из наиболее «контрреволюционных», которые могли подвергнуться стихийной расправе во время подавления «корниловщины». Сразу после назначение главкомом действующей армии генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова Павлов «..разъяснил солдатам создавшееся положение, чреватое скверными последствиями для России, революции, для каждого слушателя. Он заявил свое полное согласие с распоряжением начальства и прежде всего верховного [главнокомандующего] — генерала Корнилова; он оправдывал введение смертной казни и строгие наказания за преступления. Но во время его речи сзади слышались угрозы, включительно до названия генерала Корнилова, всех начальников „контрреволюционерами“, которых надо уничтожить. Сам капитан Павлов был назван „корниловцем“. На все это капитан Павлов отвечал, что угрозы эти исходят от врагов России, что он угроз не боится, так как за него стоит закон, что он обращается к трезвому сознанию чинов в отношении исполнения их долга, и что виновных он не будет стесняться предавать суду».

Неудивительно, что Павлов, не проявлявший никакого понимания и терпения к революционным порядкам в армии, во время Корниловского выступления едва не стал жертвой расправы со стороны своих подчиненных. «Этот месяц был особенно трагичен для полка. — вспоминал Павлов. — Начался он тем, что на позициях в ночь на 1 сентября около 6 часов утра была брошена в землянку командующего 2-м батальоном капитана Павлова ручная граната. Граната разорвалась, но никого из трех находящихся в ней офицеров, которые только что легли после ночи отдыхать, даже не ранила своими осколками. Находящийся в наиболее невыгодном положении в отношении места разрыва гранаты, капитан Павлов отделался лишь легкой контузией, в то время как одеяло на нем было разорвано осколками и последние впились как в кровать, так и в стены вокруг. Выбежавший немедленно после взрыва из землянки к окну капитан Павлов видел свежие следы, которые вели к окну из хода сообщения к 5-й роте. Было ясно, что бросивший гранату был из этой роты. Дневальный, ходивший вдоль землянок, никого не видел, что вполне понятно, так как бросивший бомбу не выходил на линейку перед землянками, а вылез прямо к окну из хода сообщения. Следствие по этому делу, ведущееся весьма слабо, ни к каким положительным результатам не привело. Все осталось в прежнем положении. Было ясно, что агрессивные действия против капитана Павлова этим не ограничатся, однако последний решил твердо оставаться на месте. Было ясно также, что продолжением своей службы в полку он в тех обстоятельствах не сможет принести желаемой пользы, но уход его мог бы быть рассмотрен нижними чинами как доказательство их силы. И что вообще можно было предпринять в условиях того времени? [..] Капитан Павлов после этого случая продолжал также нести свою службу, как нес до того. Он неизменно продолжал в любое время дня и ночи обходить участки рот батальона, большею частью один и по-прежнему его требования службы не ослабевали. Надо отметить какое-то особе усердие к исполнению своих обязанностей и особого внимания и дисциплинированного отношения чинов к командующему батальоном. За целую неделю после указанного случая, когда полк стоял на передовых позициях, ни разу не было случая нарушения дисциплины».

В разгар борьбы с «корниловщиной» в армии, когда по фронтам прокатились расправы над наиболее «контрреволюционными» офицерами, Павлов продолжал требовать от полка дисциплины и несения службы. Наконец, 10 сентября 1917 г. его противостояние с личным составом своего батальона вылилось в открытое столкновение. «К 8 часам было доложено командующему батальоном капитану Павлову, что роты собираются на занятия, но вяло и до сего времени еще не вышли, что такое же положение и в других батальонах, — вспоминал он сам. — Становилось ясно — положение говорит о сговоренности в полку, о явном противодействии распоряжению начальников. Подтвердив командирам рот о немедленном выводе рот на занятия, капитан Павлов через несколько минут сам вышел в расположение батальона. Ни одна рота полка на занятия не вышла, хотя одиночные одетые люди и стояли у землянок. При приближении к расположению своего батальона капитан Павлов заметил, что все роты 6-я, 7-я и 8-я за исключением 5-й зашевелились и стали быстрее выходить из своих помещений. Естественно — он направился в 5-ю роту и вошел в одну из землянок в сопровождении батальонного адъютанта, молодого 18-тилетнего прапорщика Образцова. Люди были почти одеты. «Почему до сего времени рота не выведена на занятия?» — обратился капитан Павлов к командующему ротой; «Дежурный по роте? — Выполнил ли свои обязанности? — Фельдфебель? Командиры взводов?» — ответы давались утвердительные: «Так точно, все было сделано своевременно. Но..». Было ясно, что затягивала масса, а их ближайшие начальники и должностные лица были морально угнетены таким противодействием массы. Однако сейчас же раздались команды начальников: «Выходить на занятия, скорей!». Начальники, очевидно чувствуя поддержку со стороны командующего батальоном, стали выводить людей и даже подтягивать некоторых.

В этот момент к капитану Павлову подходит тот солдат, который до этого неоднократно открыто выражал неудовольствие пищей, условиями жизни, даже войной, правительством и т. д. Это был солдат лет 35−40, озлобленный и злой — подходит и говорит: «Если бы офицеры были поумней, они бы сказали: Товарищи! — время к зиме, надо починить землянки, печи в них..». — «Не учить! — перебивает его капитан Павлов. — На это было дано три дня, грубиян! Иди строиться!». — «Сейчас равенство! Если я грубиян, то и ты также!» — возразил солдат, поворачиваясь к выходу. «Стой — что ты сказал?.. Стой!» — но солдат, не останавливаясь, бежал из землянки. Выхваченный из кобуры револьвер капитану Павлову не удалось применить. Передав через прапорщика Образцова приказание командирам рот немедленно приступить к занятиям, он отправился в свое помещение, дабы написать рапорт командиру полка. Жест с револьвером был поводом к дальнейшим событиям. Солдат-грубиян, выскочив из землянки, сейчас же стал настраивать чинов батальона против капитана Павлова и подбивать их на арест командующего батальоном. Сумев возбудить массу, он направил ее к помещению капитана Павлова. К людям 5-й роты присоединились и люди всех рот полка, и вся масса двинулась. Капитан Павлов, будучи предупрежден об этом, вышел из своего помещения, направился к помещению офицеров своего батальона и спустился в одну из землянок. Никого из офицеров в землянке не было. Чувствуя недоброе, капитан Павлов спрятал револьвер. Толпа окружила землянку. Трое солдат с винтовками вошло в землянку и потребовало, чтобы капитан Павлов вышел к «товарищам». «Никто из товарищей, ни в одиночку, ни массой не имеет права от меня что-либо требовать!» — был ответ. Солдаты вышли, но вскоре снова вошли и передали просьбу полка выйти.

Капитан Павлов вышел. Стояла огромная толпа; можно сказать, что здесь были все три батальона. Толпа стояла шагах в 20 от выхода из землянки; лишь незначительная часть ее была с винтовками. Из толпы вышел небольшого роста солдат, подошел к капитану Павлову и грубо сказал: «Ты зачем стрелял в товарища?» — «Ложь — не стрелял!». — «Почему ты хотел застрелить товарища?» — Толпа наступала и. не дождавшись ответа, маленький солдат замахнулся на капитана Павлова. Произошла свалка двоих: солдат был схвачен за горло и сбит на землю офицером, одиноко стоявшим перед толпой. Момент, и толпа навалилась на капитана Павлова; послышались удары кулаками. Отчаянно защищаясь, капитан Павлов был сбит на землю ударом приклада в бок; послышались удары обувью, прикладами. В свалке стало принимать [участие] все больше и больше число лиц: появились защитники капитана Павлова, которые, собственно, и спасли его от смерти. Капитан Павлов, несколько раз встававший на ноги и снова сбиваемый, наконец был спасен от толпы. Кричали — «Арестовать его!..» Он был отведен в свое помещение. Минут через 15 из подошедшей еще толпы раздались крики: «Посадить его в сырую землянку; пусть поживет там, как мы живем», — крики все усиливающиеся и все более требовательные. И снова его выводят из помещения и ведут, чтобы поместить в одну старую, развалившуюся землянку. В дороге снова несколько попыток насилия, несколько ударов. Наконец, он в землянке, один, окровавленный, обессиленный. Было около 10 часов.

У землянки толпа, крики, угрозы: повесить, расстрелять, запороть. Стоят часовые от толпы. В землянку никто не входит, никого не впускают: ни врага, ни для того, чтобы принести воды и пищи. Так продолжалось до 18 часов. К этому времени толпа успокоилась, более или менее приведена к порядку, и арестованный передан в распоряжение дежурного по полку офицера. Только после этого в землянку пришел полковой врач и оказал нужную помощь; все раны оказались не серьезны. Только в это время к капитану Павлову был допущен его вестовой рядовой Гридин, принесший ему пищу и все необходимое: постель, свечу, бумагу для донесений и др. Толпа была успокоена тем, что ей было обещано предание суду капитана Павлова за угрозу оружием. Однако, она до глубокой ночи не расходилась; шли разговоры о виновности, о строгом революционном правосудии, о необходимости расстрелять за это. голоса. грубые, требовательные. и лишь слабо и редко говорилось в защиту его".

От расправы со стороны чинов полка Павлова, как и многих других офицеров в это время на фронте, спасли действия представителей армейской революционной демократии. На следующий день в полк прибыли представитель военно-революционного комитета 15-го армейского корпуса и корпусной судебный следователь. Член комитета корпуса сумел убедить солдат, что Павлова ждет следствие и суд и вывез его из расположения полка для заключения под арест при штабе армии в местечке Будслав, на линии железной дороги Молодечно — Полоцк. В штабе он был оставлен в распоряжении армейского комиссара полковника П. А. Постникова, который «встретил капитана Павлова сухо, официально, и прежде всего осведомился, как он вел себя в отношении своих подчиненных, явно выражая недоверие всему ему докладываемому». После того, как в полку узнали, что Павлов жил в Будславе не в заключении, солдаты решили арестовать его и забрать в полк. Получив предупреждение об этом, Постников перевел его город Полоцк. К тому времени «..солдаты, производившие насилие над капитаном Павловым, в том числе и тот, из-за которого произошла вся история, были в свое время арестованы и находились в Полоцке, под стражей. Следствие по делу велось. Затем были сведены подсудимые, верней арестованные и капитан Павлов, и было предложено примирение. Солдаты, уже робкие и напуганные арестом, изъявили желание примириться. На подобное предложение капитану Павлову последний ответил отказом. Должен был последовать суд, но октябрьская революция освободила арестованных».

Отголоски деятельности Павлова на посту командира батальона полка раздались в конце сентября в Будславе. Там, при штабе 3-й армии состоялся съезд представителей офицеров частей армии, собранный по инициативе ее комиссара полковника П. А. Постникова. На нем обсуждалось сложившееся в армии положение и меры для сохранения боеспособности. По воспоминаниям, «..доклады с мест рисовали картину полного разложения пехотных частей и небезнадежное положение в других, „если в пехоте будет порядок“. Роль офицера в пехоте свелась, от причин не от него зависящих, быть „мишенью для стрельбы“ и „чучелом для штыковых ударов“. О продолжении войны думать не приходится. Сохранить хотя бы фронт. Как взрыв бомбы поразила всех прочитанная делегатом от 24-го пехотного Симбирского полка резолюция господ офицеров полка. В резолюции подводились итоги борьбы офицеров и лучших солдат за сохранение боеспособности полка. Достижения, следующие: был изъят из полка один из опасных демагогов (под видом командировки), а затем и главный демагог, ненавистник офицеров, председатель полкового комитета солдат Иваночкин. (Он был захвачен ночью в доме деревни, где он жил и. исчез.) Разгон силой собрания полков, комитета, который, несмотря на протесты офицеров, разбирал вопросы, не относящиеся к его компетенции; по настоянию офицеров полка был устранен временно командовавший полком подполковник Гр., заискивающий перед толпой, ей послушный и. ею любимый. Все эти случаи не вызвали никаких эксцессов, и полк, по словам начальника дивизии, оставался наиболее сохранившимся. Но одновременно „силы порядка“ в полку несли потери. Пришлось перевести из полка двух командиров рот; пришлось оставить полк командиру полка (вероятно, речь идет о полковнике С. М. Волкове, оставившем полк в июне 1917 г. — Р. Г., Ф. Г.), на которого готовилось покушение; было два покушения на начальника пулеметной команды (стрельба в него) и на командующего батальоном (в убежище которого была брошена ручная граната, контузившая его и двух находившихся с ним офицеров) (речь о В. Е. Павлове. — Р. Г., Ф. Г.). И, наконец, апогей всего: самосуд над командующим батальоном (В. Е. Павловым. — Р. Г., Ф. Г.), кончившийся, к счастью, без смерти, благодаря решительным действиям офицеров, но вышедшими из схватки с сорванными погонами и с полученными ударами. Резолюция заключалась следующим: теперь офицерам в полку больше нечего делать и, если без промедления не будут восстановлены власть и дисциплина, то они, офицеры 24-го пехотной полка, будут считать себя свободными от несения службы. Впечатление на всех эта резолюция произвела потрясающее. Помещение огласилось криками: „Правильно! Иного выхода нет! Браво“ и. „Позор! Предательство! Пусть уходят!“».

После прихода большевиков к власти Павлов покинул действующую армию. Он вернулся домой в Смоленск в феврале 1918 г. В описании жизни неизвестного офицера, приехавшего в Смоленск в начале февраля 1918 г. опубликованном в сборнике «Марковцы в боях и походах в освободительной войне за Россию» без труда можно узнать Павлова: «Возвращаются по своим домам демобилизованные офицеры. Напрасно их страстное желание знать о событиях. Очевидно только одно: советская власть крепнет. Узнают, однако, передаваемое в строго секретном порядке, что есть тайная организация Б. [В.] Савинкова, готовящаяся поднять восстание. Таковую возглавляет какой-то полковник. К ней многие относятся с недоверием. О каких-либо иных тайных организациях — ни слова. Их нет. Но все чего-то ждут». В Смоленске Павлов прожил несколько месяцев, покинув город только в конце марта 1918 г., решив присоединиться к Добровольческой армии.

Вопреки распространенному мнению Павлов не был участником Первого Кубанского «Ледяного» похода Добрармии, так как присоединился к добровольцам уже после его завершения на Дону. «Вдруг во второй половине марта [в Смоленске] среди офицеров суета; — вспоминал он, — ловят друг друга, чтобы поделиться новостью, прочитанной в „Известиях“, но чрезвычайно лаконической: „Банды Корнилова разбиты и преследуются красными войсками в степях Кубани“. Впечатление от этой заметки огромное. Корнилов! На Кубани идет борьба! Какой-то просвет во мраке. Убеждение почти всех, что что-то, должно быть, нашло подтверждение. Но. „Банды разбиты и преследуются“? Хочется не верить, но как проверить? Лучшая проверка — самому ехать туда, на Кубань. Такое мнение не разделяется. Появляется роковое предложение: — Нужно выждать, когда обстановка будет ясней. — Но возражение: — Так что же? Вы соглашаетесь служить в Красной армии? Знаете ли вы, что завтра Совдеп вынесет постановление о привлечении офицеров на службу? Молчание. 25 марта, на следующий день после этого разговора, из Смоленска выехало лишь двое [офицеров], запасшись документами внушительного внешнего вида для переезда в Железноводск, „вооружившись“ книгами и виолончелью и решивших действовать, сообразуясь с положением на местах». Капитан Павлов отправился в путь из Смоленска на юг имея на руках документы демобилизованного чина 111-го пехотного Донского полка, рассчитывая присоединиться к Добровольческой армии местоположение которой ему, конечно, не было известно.

И в частично опубликованных воспоминаниях о Первой мировой войне, и в марковской полковой истории Павлов оставил интересные подробности о своей дороге на Дон. Первый из двух описанных им эпизодов рассказывает о встрече с офицерами его родной дивизии. Одной короткой встречей Павлов наглядно показывает раскол русского офицерства, когда вчерашние боевые соратники оказывались по разные линии фронта становясь «красными» и «белыми». Почти идентичный текст, приведенный Павловым в воспоминаниях и в сборнике о марковцах отличается незначительными деталями. Так, в марковской полковой истории автор не приводит фамилии офицеров и опускает ряд подробностей. «В Козлове надо было делать пересадку, — вспоминал Павлов, — и в виду того, что поезд на юге шел нескоро, ..отправился в город, где встретил поручика Калинского. От него ..узнал, что полк расформирован, но что канцелярия полка, а также и других полков 6-й дивизии и сам начальник дивизии — Генерал[-майор] [А. К.] Климович — находятся в Козлове. Капитан Павлов решил воспользоваться этим случаем и получить свой послужной список. Отправившись в город, он неожиданно встретил начальника дивизии. «Здравия желаю, ваше превосходительство!» — приветствовал он своего бывшего начальника. «Тсс! Теперь нельзя произносить громко этих слов», — перебил генерал Климович. И, высказав ему свою радость снова увидать своего начальника, капитан Павлов высказал просьбу получить свои документы из полка. Генерал был очень любезен и сам отправился в помещение, где помещались канцелярия полков и частей 6-й пехотной дивизии и где происходило окончательное расформирование и ликвидация [их] под его наблюдением, и там отдал распоряжение о приготовлении полного послужного списка капитана Павлова. Самого послужного списка не оказалось, но нашлось полное прохождение службы, по которому и был заново составлен послужной список и подписан — инструктором 6-й пехотной дивизии Климовичем и за инструктора штаба [Э. Ф.] Вилумсоном. Получив послужной список (позднее, Павлов писал, что список был доведен до 3 февраля 1918 г. — последнего дня его пребывания в полку. — Р. Г., Ф. Г.), капитан Павлов вышел из помещения вместе с инструктором 6-й пехотной дивизии. Последний осведомился — куда теперь направляется и что думает делать капитан Павлов.

— На юг, в Добровольческую армию, к генералу Корнилову, — был ответ.

— Почему Вы едете туда?

— Меня хотели привлечь на службу в Красную гвардию, что мне совсем не по душе!

— Напрасно, напрасно. Во-первых — Корнилов где-то блуждает в степях, окруженный правительственными войсками, и его песня спета, а во-вторых, я Вас знаю как патриота, и Вы должны служить в той армии, которая в данное время защищает границы России, будь то синяя, будь красная!

— Нет — в Красной армии я никогда не буду служить, даже если она защищает границы.

— Вы подумайте хорошенько и послушайтесь своего бывшего начальника. Берите с меня пример: я сам записываюсь в Красную гвардию.

— Нет, ваше превосходительство!

— Ваше решение бесповоротно?

— Да. Честь имею кланяться! — слегка пожав друг другу руки, бывшие — начальник и подчиненный разошлись в два враждующие лагеря".

Второй эпизод пути на Дон, рассказывает о ситуации, сложившейся в Ростове-на-Дону и Новочеркасске после установления советской власти и тех опасностях, которые ожидали опоздавших на соединение с Добровольческой армией противников большевиков. 28 марта 1918 г. поезд, на котором ехал Павлов вместе с еще одним офицером из Смоленска, прибыл в Ростов-на-Дону. «Едва остановился поезд, раздался крик десятков голосов вооруженных, стоявших у вагонов: „Вылезай из вагонов!“, — вспоминал Павлов. — Пассажиры устремились в вокзал, набитый уже людьми. В чем дело? Говорили — поезда на Кубань не идут, так как там якобы идут бои (в указанное время шел штурм Добрармией Екатеринодара. — Р. Г., Ф. Г.). Вокзал оцеплен красными. Никого из него не выпускают. У всех мысль: в ловушке! Грубый контроль документов, багажа. „Демобилизованный? Все вы демобилизованные!“ На следующий день подается поезд на Кубань, но у входа на перрон контроль. Он никого не пропускает из молодых мужчин. Короткое, строгое: „Назад!“ А в полдень опять крики: „Немедленно очистить вокзал!“ Толпа рванулась в город и стала заполнять все гостиницы, набиваясь в комнаты по 12−15 человек. Что случилось? Почему? Говорят, казаки подняли восстание. Три дня жуткого пребывания в гостинице. По улице и вокзалу проходили небольшие колонны войск с красными и черными флагами, с нестройным пением революционных песен, с криками. Метались грузовики, наполненные красными. Куда-то вели арестованных, почти исключительно молодых. Контроль в гостиницах и аресты. Злополучным двум офицерам посчастливилось: их контролировал молодой, высокий, вполне интеллигентного вида матрос. Он пытливо всматривался им в глаза. „Все в порядке! Не беспокойтесь. Не выходите из гостиницы!“ — добавил он. У офицеров отчаянное настроение. Что они могут предпринять теперь? Страх овладел ими. В окно они видят паническое состояние у пробегавших по улице людей. Они видят оскал революции под красным — большевистским, и черным — анархическим флагами. Их единственное осознанное желание — уйти куда-нибудь с этой большой улицы, чтобы ничего не видеть. Они рискнули выйти из гостиницы, почти бежали в боковые улицы и пытались найти убежище в домах. Им всюду отказывали».

Приезд Павлова и его спутника в Ростов-на-Дону совпал по времени с ожесточенными боями Добровольческой армии за Екатеринодар и началом выступления донских казаков против советской власти в 20-х числах марта. Донская советская республика в конце марта — апреле 1918 г. оказалась в крайне тяжелом положении как в связи с антисоветскими восстаниями, так и с приближением к Дону германских оккупационных войск. Повышенная бдительность на улицах города грозила потенциальным контрреволюционерам арестом и расправой. Примечательно, что информация о гибели в боях за Екатеринодар командующего Добрармии генерала Корнилова 31 марта 1918 г. стала известна на Дону уже на следующий день. В своих записях Павлов сообщал о своих впечатлениях и реакции в городе на известие о его гибели: «1 апреля. По улице с раннего утра бегали мальчишки, что-то крича, предлагая газеты. Шли толпы вооруженных с дикими и, видимо, радостными криками. Один из жильцов комнаты вышел и купил газету. В ней офицеры прочли жирным шрифтом написанное: «Под Екатеринодаром банды Корнилова разбиты, а сам Корнилов убит!» Этому сообщению они поверили. Поверили, не сказав друг другу ни слова. Теперь — конец! Их цель разбита. Одно охватило их: вон из Ростова! И не только их, но и всех, кто был в комнате. Слух: поезда стали ходить. Все поспешно двинулись на вокзал. Гостиница опустела. На вокзале уже нет массы вооруженных. Настроение у всех более спокойное. Сказали, что утром пойдет поезд на Новочеркасск и далее на север. «Поедем и мы!» — сказали офицеры, совершенно не думая о том, что поезд их повезет в обратном их стремлению направлении (Новочеркасск находится к северо-востоку от Ростова-на-Дону. — Р. Г., Ф. Г.). Офицеры испытывают сильный голод. Один из них пошел к буфету, но ничего не взял: они потеряли бумажник с деньгами, а золотые и серебряные монеты буфетчица рассчитывала по их номинальной цене. Досада! Но она исчезла моментально, когда офицеры заметили, что за ними следит блюститель порядка на вокзале — бравый военный с черным бантом на шинели. Он подошел к ним.

— Вы хотите есть? — тихо и сердечно спросил он.

— Н-нет! — ответили ему.

— Не бойтесь. Я видел все. — сказал он и, подойдя к буфету, набрал целую тарелку бутербродов и котлет и принес их офицерам. — Ешьте! Я вас угощаю. — И тихо продолжал: — Не бойтесь меня! До тех пор, пока я здесь, вы можете быть спокойны. Я знаю, вы — офицеры! Я анархист, — продолжал он почти шепотом, — но я люблю офицеров. Я сам унтер-офицер императорской армии. Я — кулак! Был им. Большевики сожгли мой хутор, убили мою семью, и я решил мстить: записался в анархисты и уничтожаю всякую сволочь, но не офицеров!

Ночью молоденькая девушка срезала с рукава гимнастерки у заснувшего офицера три выцветшие нашивки за ранения. — Вы неосторожны! — сказала она вдруг проснувшемуся офицеру".

Утром 2 апреля Павлов и его спутник сели на отходивший из Ростова-на-Дону в Новочеркасск поезд. «Рядом с ними сидела скромно одетая женщина, с беспокойством посматривавшая на них, и из глаз ее текли слезы, — писал Павлов. — Наконец она сказала им: „Ради Бога! Куда вы едете? В Новочеркасске таких как вы убивают. Выходите, умоляю вас!“ Офицеры, почти бессознательно, высадились в Аксайской станице (ныне город недалеко от Ростова-на-Дону. — Р. Г., Ф. Г.). Там нарвались на злую бабу, кричавшую им на всю площадь: „Кадеты! Кровопийцы!“ Подошел „товарищ комиссар“. Он указал офицерам дом, где они должны остановиться, и приказал утром следующего дня явиться к нему. В доме — встреча с добрейшей хозяйкой, сразу же захлопотавшей об их устройстве и питании, с непрерывным повторением: „Бедненькие вы мои! Страдальцы!“ — и встреча с ее сыном, юнцом в 15−16 лет, который, злобно глядя на пришедших, говорил: „Мать! Кого это ты устраиваешь? Офицеров? Я скажу комиссару..“ За многие дни офицеры в первый раз так хорошо и сытно поели и могли бы отлично поспать, но сон не приходил к ним. Они промолчали всю ночь. „И стены имеют уши“. Но все же решили к комиссару не идти, а уехать из Аксайской. На их счастье, скоро пришел поезд на Новочеркасск». В столице Донского казачьего войска офицеры на вокзале увидели много войск РККА. «На плошали стоит 4-орудийная батарея, направленная на восставшую станицу Кривянскую (рядом с Новочеркасском, к востоку от города. — Р. Г., Ф. Г.), — вспоминал Павлов. — Никакого контроля. Поезд трогается дальше. Один из офицеров заболевает тифом. Куда они едут? Ночью проезжают ряд станций, а утром поезд останавливается на станции Каменская (на восточной границе Области войска Донского. — Р. Г., Ф. Г.). Нужно, наконец, оставить поезд, чтобы не вернуться к себе в Смоленск, да и нельзя везти дальше заболевшего в сильной степени офицера. Выручил новый случай: поезд загоняется в тупик. Больного его друг отводит в станичную больницу. — Больной офицер? — спрашивает сестра милосердия. — Да-а! — Не беспокойтесь за него, но и не навещайте его. Загнанный в тупик поезд обречен долго стоять там. Он заставлен другими составами, как и заставлены ими все станционные пути. Но пассажиры не покидают свой состав. В нем покойнее, нежели в станице, куда они производят „вылазки“ за покупками питания».

На станции Каменская Павлов провел больше двух недель. Станция стала одним из первых населенных пунктов Донской области, куда вошли германские оккупационные войска. Приход вчерашних противников по Первой мировой войне фактически спас ему жизнь весной 1918 г. По воспоминаниям 21 апреля в страстную субботу Павлов «пошел в станицу, чтобы купить себе что-либо к завтрашнему дню святой Пасхи, и попал в облаву. Его, как и других, повели в комендантское управление. Там собралось свыше 20 человек, все такие же, как и он, молодые и для красной власти подозрительные. Арестованные под охраной в комнате. Они слышат угрожающие по их адресу разговоры: ["]Калединцы! Офицерье! Хотят передаться немцам!["] Недоумение: почему немцам? Кто-то из арестованных разъяснил: он слышал, что будто бы приближаются немцы. Новое волнение. О себе и своей судьбе арестованные не говорили. Вдруг им объявляется, что они пойдут на станцию грузить снаряды на бронепоезд, а теперь: „Быстро получай борщ!“ Их, двадцать с лишком человек, повели под сильным конвоем. На станции из них построили две цепочки, по которым и стали передаваться ящики с артиллерийскими снарядами на бронепоезд, стоявший отделенным от состава со снарядами тремя-четырьмя другими составами. Вскоре цепочки расстроились: два звена их, работавшие рядом, использовав момент отсутствия за ними наблюдения, бежали. 2[2] апреля, в первый день святой Пасхи, после небольшого боя, в станицу Каменская вошли немцы, и в этот же день капитан П[авлов] записался и записал своего больного друга в Донской отряд (вероятно, в один из отрядов формировавшейся Донской армии. — Р. Г., Ф. Г.). Вскоре, узнав о Добровольческой армии, он уехал в Новочеркасск и получил назначение в 1-й офицерский полк».

В Добровольческую армию Павлов смог записаться уже после окончания ее Первого Кубанского похода, во второй половине мая 1918 г., в Новочеркасске. О своей записи в нее, как и о поступлении других «опоздавших» до начала похода на Кубань, Павлов вспоминал: «На вокзале Новочеркасска с поездов, приходящих с севера и юга, выгружался народ и быстро куда-то расходился. Лишь одиночки и маленькие группы, не торопясь, шли на вокзал, ища коменданта станции. Одеты они были частью в штатское, частью в военное обмундирование, с погонами или без погон, с небольшим багажом и даже без него. Быстро перезнакомились: все офицеры и все приехали поступить в Добровольческую армию. Комендант дал адрес. Пошли бодро и весело. Радовал весь в цветущих акациях город; опьянял густой их запах… Многое тяжелое — позади. В бюро записи явились полковнику. Опрос был строгий и пристрастный: „Почему вы не сочли для себя нужным явиться значительно раньше?“ Заявления, что они прибыли из Смоленска, Москвы, прямо с фронта, не считались уважительными. — „Вы — полковник? Потрудитесь представить двух свидетелей“. Эти и подобные им вопросы несколько задевали самолюбие являвшихся, но „явка с опозданием“ повелевала снести это безропотно». Самого Павлова о дороге из Смоленска и о том, откуда он узнал о Добровольческой армии спросил и бывший командир 1-го офицерского полка генерал-лейтенант С. Л. Марков. Вероятнее всего это был едва ли не единственный разговор Павлова с человеком, чье именное шефство вскоре после его гибели 12 июня 1918 г. получил 1-й офицерский полк.

Оказавшись в Офицерском полку (с 13 июня — 1-м офицерском генерала Маркова пехотном полку) на положении рядового капитан Павлов, несмотря на избыток в нем офицеров, вскоре получил назначение на командную должность. 30 июня 1918 г. он был назначен помощником командира 7-й роты полка, а 21 июля — командиром 7-й роты. В составе полка он провел весь Второй Кубанский поход и почти полностью — период боев за Армавир и Ставрополь в сентябре-ноябре 1918 г. 17 ноября в бою под деревней Коноковкой Павлов был ранен и эвакуирован на лечение. Время, в течении которого он находился на лечении на данное время точно не известно. Судя по отсутствию в полковой истории описание каких-либо подробностей о его жизни в полку в первой половине 1919 г. — ранение, вероятно, было серьезным, а лечение — длительным. Только летом 1919 г. в полковой истории появляется информация о Павлове, который командовал 5-й ротой 1-го офицерского генерала Маркова полка. Один из эпизодов периода, предшествующего началу похода Вооруженных сил юга России (ВСЮР) на Москву, Павлов подробно описал в «Марковцах в боях и походах за Россию». 7 июня генерал-майор А. Н. Третьяков, командовавший отрядом войск ВСЮР, наступавшим на Белгород, оставил Павлова с его 5-й ротой в Волчанске. Задачей ему было поставлено поддержание порядка в городе и обеспечение тыла отряда. К этому времени вместе с Павловым и его заместителем рота насчитывала в своих рядах всего 28 человек.

«Город небольшой — вспоминал он, — вокзал от него в версте; с севера к нему вплотную подходит лес, а на западе, верстах в пяти, видна темная полоса огромного леса. Что в городе? Что в лесах? Да и состав роты очень молодой, верный, но в военном отношении неопытный: четыре офицера Великой войны, 10 — из юнкеров и кадетов, произведенных в течении гражданской войны, остальные — юнцы-учащиеся. Тревожно. 5-я рота в полку со времен Первого Кубанского похода, уже по традиции — самая молодая рота; и теперь она в полку самая малочисленная, но поразительно сплоченная боевая семья». Оказавшись в непривычной для себя роли городской власти Павлов предпринял все возможные меры для поддержания порядка, а главное — пополнения своей части: «Днем в нескольких местах города было вывешено рукописное распоряжение, подписанное: „1-го офицерского генерала Маркова полка капитан Павлов“. В нем говорилось: 1. Жители города и уезда призываются к мирной жизни и труду. 2. К сдаче оружия и заявлению о местах нахождения как оружия, так и военного имущества, оставленного большевиками. 3. О регистрации офицеров города и уезда для зачисления их на службу в 1-й офицерский генерала Маркова полк. 4. О предложении поступать на службу в Добрармию для борьбы с большевиками["]. На следующий день результаты распоряжения превзошли все ожидания. У штаба роты толпился народ, приносилось и привозилось оружие, даже привезена была походная кухня, которой у роты не было, сгружались подарки населения — картофель, хлеб, сало, масло… даже сено для лошадей; записывалось, где что было оставлено красными, записывались жалобы одних жителей на других; шла регистрация офицеров, которым говорилось — в двухдневный срок явиться в роту. Сбились с ног и устали все».

По собственному определению Павлова «..забот и дел оказалась такая масса, что решено было провести распределение их. Командир роты оставил за собою ведение гражданских дел — „власть в городе и уезде“. Своему помощнику он передал командование ротой, которую предстояло сколачивать и обучать». Павлов, оставленный генералом Третьяковым в Волчанске с формулировкой «Вы вся власть в городе и уезде. Действуйте. Желаю успеха» — не имел никакого опыта гражданского управления и справлялся с ситуацией как мог. К этому времени относится его описание конфликта крестьян с возвратившимся в свои бывшие владения помещиком. Характерное для добровольцев, оно с одной стороны, дает один из примеров восстановления помещиками собственности на землю во время наступления ВСЮР летом-осенью 1919 г. С другой — не менее показательный пример отношения фронтового офицерства к таким ситуациям. «Приехало трое крестьян со старшиной села и рассказали: в их районе есть богатый помещик, который перед приходом большевиков оставил свою усадьбу и имущество, — описывал Павлов возникшую проблему. — Общим сходом крестьяне решили использовать помещичью землю, его коней, машины и миром обработать ее, чтобы она не лежала зря. И вот теперь приехал помещик и заявил: урожай с его земли его, а он уплатит крестьянам за труд, причем учтет, что они пользовались его скотом, его машинами и проч. Они приехали, чтобы искать «правду и справедливость». Впечатление было потрясающее. Офицер (речь о В. Е. Павлове. — Р. Г., Ф. Г.) буквально дрожал от негодования, охватившего его.

— Вы не резали и не убивали его скот? Вы не ломали его машин? Вы не грабили и не жгли его постройки? Вы обрабатывали его землю, чтобы она не лежала пустой? Вы если и пользовались его землей, как разрешили большевики, то не считаете его землю своею, как и скот и машины?

— Нет. Нет. Нет, — отвечали крестьяне.

— Урожай полностью ваш! — твердо сказал капитан. — Вы правы, что использовали землю и скот. Урожай ваш!

— Господин начальник. И еще хотим мы вам сказать, он нам грозит: говорит, что, если мы не дадим ему всего, что он требует, он приедет со стражниками. Он говорит: теперь власть не «ваша», а «наша».

Новое! Свое неразумение, свое требование, свою несправедливость помещик подтверждает и утверждает, ссылаясь на белую власть. Немедленно пишется письмо помещику с требованием явиться к нему для дачи показаний по его делу с крестьянами.

— Передайте это письмо помещику. Повторяю, урожай ваш. Сообщайте мне, как будут у вас дела. Идите.

А ночью капитан с помощником обсуждали происшедший возмутительный случай. Мнение было одно: помещик подрывает дело Добрармии, и решение также едино: помещик должен сознаться в своей грубой ошибке по части угроз и требований и должен разрешить все вопросы с крестьянами полюбовно. Но если он будет настаивать на своем и позволит себе не считаться с местной властью, то не остановиться перед применением в отношении его мер, вплоть до изгнания из района. Помещик не явился, а уехал из поместья, подтвердив крестьянам свои требования и свои угрозы".

Впоследствии В. Е. Павлов любил вспоминать «Волчанский эпизод», когда он на протяжении почти двух недель он представлял белую власть в небольшом городе. Он приводил его в качестве примера проведения в жизнь той политической линии «которой должна была и могла бы придерживаться повсюду Добровольческая армия. В слишком частом нарушении ее и в неумении воспользоваться политическим сочувствием населения он видел главную причину поражения Белого движения», о чем подробно рассказал в «Марковцах в боях и походах за Россию».

Итогом пребывания 5-й роты в Волчанске стало увеличение ее численности в пять раз: «На 11-й день, 18 июня, 5-я рота получила приказание срочно выехать на присоединение к батальону, находившемуся в боях у станции Солнцево. Имея 180 штыков вместо 28, ставшая самой большой в полку и по составу исключительной, она уезжала с полным сознанием сделанного ею достойного и важного дела в освобожденном городе, дела нужного для Добрармии, для борьбы».

После того, как осенью 1919 г. при развертывании марковских частей был сформирован 3-й офицерский генерала Маркова полк Павлов был назначен командиром его 3-го батальона. К октябрю 1919 г. он был уже в чине подполковника. С 1 по 21 ноября Павлов был временно исполняющим обязанности командира полка. Во главе 3-го Марковского полка, во время начавшегося отступления ВСЮР, он оказался в тяжелых обстоятельствах. Описывая ситуацию, сложившуюся к 1 ноября Павлов вспоминал: «Полк — отошедшие из Щигров три батальона — теперь в отчаянном положении. Это ясно всем, решительно всем. Уже началось дезертирство солдат. Высылаемые на санях разъезды доносят о глубоком обходе с юга. Направляется батальон, который отбивает противника. Фронт полка — 8 верст. В сохранившемся календаре боевых действий полка изо дня в день отмечены переходы и бои, но без деталей. Он (календарь. — Р. Г., Ф. Г.) не говорит даже о том, что уже пять дней нет связи со штабом отряда. [..] На походе к командиру 3-го батальона, капитану Павлову, подъехали четыре ординарца и отрапортовав: „В ваше распоряжение прибыли“, — передали ему записку от командующего полком, капитана [А. С.] Урфалова (заместитель командира полка, временно исполнявший должность командира. — Р. Г., Ф. Г.): ввиду его отъезда вступить в командование полком. К этому капитан Павлов совершенно не был подготовлен — он не был заместителем; с 30 октября не встречался с командующим полком и был абсолютно не в курсе не только задачи полка, но и того, что происходило на его участке. У него не было карты, а единственная, бывшая в полку, ему передана не была. В его распоряжение не был передан и офицер, выполнявший роль адъютанта — он уехал вместе с капитаном Урфаловым. Так проведена была передача полка. [..] Собрались командиры батальонов, командир артиллерийского взвода, чтобы обсудить положение. Общая обстановка совершенно неизвестна. Задача полку также. Настроение в полку тревожное и ненадежное. Люди уже неделю не получали ни горячей пищи, ни хлеба. Патроны и снаряды на исходе». 21 ноября после того, как вывел подчиненных ему марковцев из сложной ситуации, Павлов закончил свое исполнение обязанностей командира 3-го Марковского полка, сдав командование капитану М. Ф. Савельеву.

Пережив в составе 3-го офицерского генерала Маркова полка два разгрома Марковской пехотной дивизии — в декабре 1919 г. у села Алексеево-Леоново и в феврале 1920 г. у станицы Ольгинской, — Павлов на протяжении 1920 г. оставался командиром его 3-го батальона. После эвакуации Русской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля из Крыма и переформирования Марковской пехотной дивизии в одноименный полк он оставался в его составе. После переезда Русской армии из Галлиполи в Европу, он оказался в Болгарии, где жил на протяжении 1922−1925 гг. В это же время Павлов вступил в Кружок русской молодежи. В 1925 г. он переехал во Францию, где поселился в городе Гренобле, на юго-востоке страны. На октябрь 1925 г. Павлов находился в составе Корниловского полка во Франции.

В 1926 г. он возглавил Кружок русской молодежи в Нормандии, а позднее стал председателем Национального союза русской молодежи в Гренобле. Эта организация была одной из предшественниц созданного в 1930 г. Национально-трудового союза нового поколения (НТСПН) (позднее — Народно-трудового союза — НТС). Будучи членом НТС Павлов на протяжении многих лет возглавлял группу союза в Гренобле. Подобное совмещение членства в Русском общевоинском союзе (РОВСе) и политической организации, какой был НТС, противоречило одному из главных принципов РОВСа, согласно которому армия должна находиться вне политики. В силу этого ряд его членов был исключен из состава РОВСа. «Когда генерал [Е. К.] Миллер, тогдашний возглавитель РОВСа, поставил ультиматум чинам РОВСа, состоящим одновременно в НСНП, выбрать или покинуть одну из организаций, В. Е. Павлов ответил рапортом — отказом это сделать, обосновывая совместимость обоих организаций словами генерала Кутепова: „Борьбу продолжать всеми способами и средствами“.. „НТСНП продолжает борьбу за Родину, тогда как РОВС остается бесполитичной и пассивной организацией, — писал он в одном из своих писем. — Я утверждаю, что между ними должно быть единение в устремлениях к основной цели — спасения Родины, к победе Белой идеи, как она развита НСНП — НТС и как развивается. Я утверждаю необходимость единения двух организаций, и я это проводу в РОВСе“». В результате, для Павлова было сделано исключение, что позволило ему до самой смерти сохранять членство в двух организациях.

В годы Второй мировой войны Павлов был отправлен НТС в нелегальную командировку резидентом в город Лепель в Белоруссии. В составе группы из трех человек, он решил использовать эту возможность для ведения политической работы на оккупированной нацистской Германии территории СССР. Ее цель сводилась к лозунгу «ни немцы, ни коммунисты, а третья сила — Свободная Россия», как показали события — не имевшего реальных шансов на успех. Оказавшись в Вержболово, участники группы должны были пересесть на поезд в Минск и едва не были арестованы при обыске багажа. У Павлова «нашли карту России с отметками о движении фронта боев на ее территории. Их задержали, отобрав багаж. Перспектива казалась мрачной. На утро их вызвали к команданту. Опрос. На столе лежали: орден св. Георгия, фотографии, дневник, злополучная карта. Обладатель этих предметов капитан Великой войны (речь о Павлове. — Р. Г., Ф. Г.), особенно беспокоился за написанное в дневнике; там было про „дерзости“ немцев, захвативших Данию, Норвегию; там откровенно говорилось о „нацистах“, об их угнетении „остов“, о взглядах их на русских, как на низшую расу. [..] Но, комендант, полковник, был мягок при допросе, когда переводчик прочел острые выдержки из дневника и опрашиваемый подтвердил: „Да! Это мое мнение“, — он опустил пытливый взгляд с допрашиваемого. И, вдруг, опрос прекратился: комендант заинтересовался орденом св. Георгия, фотографиями русского императора, генералов Корнилова, Деникина, Маркова, Врангеля. и из разговора выяснилось еще, что опрашивающий и опрашиваемый во время Первой мировой войны были в корпусах друг с другом не раз встречавшихся на полях битв..».

В конце Второй мировой войны В. Е. Павлов переехал из Гренобля в пригород Парижа Клиши. С этого времени основное внимание он стал уделять военно-исторической деятельности. По окончании войны он был председателем Объединения марковцев и Союза георгиевских кавалеров. Одновременно он продолжал участвовать и в работе НТС во Франции. По свидетельству поддерживавшего с ним связь Н. Н. Рутыча Павлов никогда не отказывался «от встреч, особенно с молодежью из второй эмиграции, ни у себя дома, ни в библиотеке при русской церкви в Аньере под Парижем, собранной при его деятельном участии». В послевоенное время он был женат. Дата его свадьбы с супругой Татьяной Григорьевной, урожденной Кедровской (01.01.1895−15.12.1989) неизвестно. В браке детей у них не было.

Несколько лет жизни Павлова ушло на подготовку и написание начатой еще до войны марковцами работы по составлению полковой истории. В 1962 и 1964 гг. в Париже вышли в свет два тома книги «Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917−1920 гг.». В состав редакционной комиссии издания вошли полковник Б. В. Рябухин (председатель), полковник К. Н. Николаев, подполковник С. А. Касьянов, капитан В. В. Орехов и поручик З. Ф. Майборода. По словам составителя, «..книга написана не столько для немногих сотен еще здравствующих „Солдат России Великой“, сколько для потомков всех россиян, в руках которых судьба Родины».

«Вдумчиво переживая все проходившее перед глазами, он схватывал своим взором не только узкий сектор зрения рядового бойца и офицера, но выходил и далеко за пределы его, — писали члены редакционной комиссии в предисловии. — От читателя этой книги скрыта оборотная сторона медали и ему более чем трудно представить себе, сколько упорного и кропотливого труда стоило автору собирание всех материалов и показаний в условиях эмиграции и разбросанности по всему свету живых свидетелей этой эпохи. При этом, надо сказать, что с первых же дней эмиграции марковцы, под руководством покойного генерал-[майор]а Г. В. Жданова, стали собирать по горячим следам и систематизировать обильный архив Белой борьбы и, когда почти вся работа в этом направлении была закончена, — вихрь Второй мировой войны дотла уничтожил все собранное с таким трудом. И вот, лишь тогда, когда миновала гроза, подполковник Павлов, по предложению возглавлявшего в то время Объединение марковцев, подполковника С. А. Касьянова, принялся за восстановление утерянного. На эту жертвенную работу потребовалось несколько лет. И мало было только написать историю — еще нужны были материальные средства, чтобы достойно издать ее. И в этом почин был сделан им, подполковником Павловым, и его призывы к соратникам дали свой результат: был основан „Фонд издания истории марковцев“, который, успешно развиваясь, дал возможность довести дело до желанного конца и печатным словом закрепить для грядущих поколений славу марковских подвигов и жертвенности. Книга эта и есть венок на безвестные могилы нашего шефа, генерала Маркова и его сподвижников».

Составленная Павловым история марковских частей, несмотря на гибель собранных в 1920—1930-е гг. документов, по количеству привлеченных материалов и их анализу превосходит все аналогичные издания, созданные чинами «цветных» полков в эмиграции. Павлов скромно указывал, что «..отсутствие официальных документов, за невозможностью их вывезти из России, а во время Второй мировой войны из Болгарии, привело к тому, что книга написана на основании частично разных книг, изданных за рубежом, а главным образом, на базе личных воспоминаний участников борьбы, их сохранившихся дневников, записных книжек. и составленной на таковой же базе в 1933 г. „Истории Марковской артиллерийской бригады“. Поэтому книга в своем заглавии избегла слова „история“, что, однако, не лишает ее характера исторического». Благодаря упорной работе Павлова свои воспоминания за разные периоды Гражданской войны ему предоставили свыше 100 марковцев, что позволило составителю получить «материал и для описания жизни марковцев не только в рядах своих частей, но и вне их; жизни, на которой не могли не отражаться настроения, действия и проч. окружавшего их народа во всем его разнообразии». Среди офицеров, представивших свои воспоминания были генерал-лейтенант П. К. Писарев, полковники А. Г. Биттенбиндер, Д. А. Марченко, С. Н. Ряснянский, М. Ф. Савельев, Б. А. Фриде и др. По словам составителя издание двухтомника имело «целью оставить в истории Родины след об освободительной борьбе за нее в 1917—1920 гг. и тем поставить „нерукотворный памятник“ русским солдатам, носившим черные марковские погоны, погибшим и умершим как во время самой борьбы, так и тем, кто погиб и умер за рубежи Родины, сохранив ей верность». По определению Павлова «..в основе книги лежит правда. Ошибки, упущения, преступления, сомнения, колебания, неудачи, поражения — ничто не скрыто. Может быть, кое-что в ней будет не одобрено, осуждено, как неподобающее для истории, идущее вопреки принятым трафаретам, но правда требует знать, какую тяжкую судьбу переживала и переживает Родина. В совершенно необычной обстановке боролась белая армия. Исключительными были в русской массе русские белые добровольцы..».

Немалую часть «Марковцев в боях и походах» составляют воспоминания самого Павлова. Непосвященный читатель, не знакомый с его биографией едва ли сможет выделить фрагменты книги, в которых Павлов писал о самом себе. Как правило, он приводил только первую букву своей фамилии — «П.» (и то, не всегда) и писал о себе в третьем лице. Последнее, вообще характерно для всех его воспоминаний — как опубликованных, так и до сих пор не изданных. Только при описании отступления Марковской пехотной дивизии в ноябре 1919 г., когда он временно командовал 3-м полком, он полностью приводит в сборнике свою фамилию. Во всей книге безошибочно удается выявить два больших отрывка из воспоминаний самого Павлова — текст, посвященный его дороге на Дон и поступлению в Добровольческую армию весной 1918 г., и «Волчанский эпизод», когда он на протяжении почти двух недель стоял во главе всей власти в занятом ВСЮР в июне 1919 г. Волчанске. Н. Н. Рутыч в некрологе В. Е. Павлова отмечал, что «в своей книге Василий Ефимович почти ничего не говорит о себе. А он участвовал почти во всех боях Марковской дивизии, вплоть до Перекопа, до октября 1920 г. Его личные воспоминания ждут своего издателя».

Выход двухтомной истории марковцев стал событием для русской военной эмиграции, большая часть которой к этому времени посвятила себя военно-исторической и военно-мемориальной деятельности. Полковник А. А. Левицкий, высоко оценивая двухтомник в помещенной в «Военной были» в 1964 г. рецензии, писал: «Автора книги можно упрекнуть в несколько поверхностном суждении о тех офицерах, которые колебались поступать в Добровольческую армию. Я не говорю о «шкурниках», но не надо упускать из вида, что порыв многих охлаждался недоверием. Еще очень свежо было воспоминание о позорном малодушии и даже, низком предательстве тех генералов, кои вдруг воспылали революционным восторгом, и чуждо звучала для императорских офицеров песня: «Мы былого не жалеем, царь нам не кумир"… Сам автор книги, говоря об Екатеринбургском злодеянии, пишет, с явным укором кому следует: «Тяжелая горечь давила на сердце каждого (? — знак вопроса автора рецензии. — Р. Г., Ф. Г.) узнавшего о панихиде по императоре и его семье, носившей неофициальный характер» (курсив мой. — А. Л.). Ярко обрисован в этой книге героический облик убитого в бою генерала Маркова. Ему не только верили и его любили, им восторгались. Его заветы служили путеводной звездой для марковцев и марковцы не посрамили имени своего доблестного шефа».

Двухтомник «Марковцы в боях и походах» стал своеобразной вершиной военно-исторической деятельности Павлова, хорошо известной любому читателю, интересующемуся сегодня историей Гражданской войны. Наряду с этим объемным трудом только немногие профессиональные историки знакомы с выпускавшимся Павловым информационным бюллетенем «Связь по цепи марковцев (неофициальный орган связи по цепи белых воинов)» выходивших в 1966—1984 гг. В нем, в частности, публиковались и отзывы самих марковцев о двухтомнике Павлова. «„Связь марковцев“. Под этим наименованием в течение многих лет выходит периодический журнал под редакцией. подполковника В. Е. Павлова, — отмечал „Часовой“ в 1976 г. — Журнал этот не выпускается официальным Объединением Марковского полка и представляет собой самостоятельное издание. В нем помещаются статьи на темы об истории марковских частей и сведения о живущих за рубежом марковцах. Вышло уже 40 номеров (на 1982 г. было издано 63 номера. — Р. Г., Ф. Г.), выпущенных исключительно личными трудами издателя. Позволяем себе выразить надежду, что В. Е. Павлов соединится со всеми своими боевыми товарищами, которых, увы, осталось уже не так много и его журнал, при условии этого сговора, станет органом всего Марковского объединения. Бог в помощь. Для этого нужны доброе желание и взаимные уступки».

В 1969 г. Павлов опубликовал свои воспоминания об поездке в годы Второй мировой войны в СССР. Небольшой по объему материал получил название «Вержболовское чудо» — так он сам воспринимал свое спасение от ареста нацистами после обнаружения его дневника во время перехода на оккупированную Германией территорию Советского Союза. Малоизвестная публикация — на сегодня единственный источник о его жизни во время войны.

В начале 1970-х гг. Павлов опубликовал в нескольких номерах журнала «Военная быль» еще одну свою работу, посвященную истории 24-го пехотного Симбирского генерала Неверовского полка. Как и при создании других публикаций он использовал при работе свой дневник, который вел на протяжении многих лет, а также обширный круг воспоминаний сослуживцев. Вышедший в «Военной были» рассказ о жизни симбирцев в годы Первой мировой войны был уже второй попыткой Павлова рассказать о своем первом полку. По всей видимости версия этих воспоминаний была написана им после окончания работы над «Марковцами в боях и походах». Первый же вариант истории симбирцев был подготовлен Павловым еще в 1920-е гг. В составе Парижского архива в 1945 г. эта первая рукопись оказалась в СССР. Ко времени работы над публикацией для «Военной были» она была уже не доступна для Павлова. Тем не менее, он сумел в существенной степени восстановить ранее собранный материал, опираясь преимущественно на собственные материалы. В силу этого вышедшая в 1971 г. в Париже публикация — в больше степени его личные воспоминания, чем полковая история. Написанная им в 1920-х гг. версия отличается существенно большей полнотой и наличием ряда сюжетов. Среди них — подробные характеристики командиров полков, жизни его подразделений, революционного 1917 г. в армии и др. Очевидно, что при сборе материалов в 1920 гг. Павлов изначально планировал подготовку именно полковой истории. В настоящее время она хранится в Государственном архиве Российской Федерации. Именно эта рукопись была использована авторами при подготовке биографии В. Е. Павлова.

Помимо собственных трудов по военной истории, Павлов помогал и другим авторам в подготовке сочинений по истории Гражданской войны. В 1968 г. в Париже была издана книга французского историка Дж. Бордье и журналистки М. Грей (дочери генерала А. И. Деникина) «Белые армии». Среди тех, кто оказал активную помощь в ее подготовке был подполковник В. Е. Павлов.

Василий Ефимович Павлов скончался 26 декабря 1989 г. в доме для престарелых города Шель (недалеко от Парижа). Отпевание состоялось в храме Христа Спасителя в Аньере, похоронен он был на кладбище города Клиши. На десять дней раньше умерла жена Павлова — Татьяна Григорьевна. По воспоминаниям Н. Н. Рутыча Павлов «до конца своих дней сохранил удивительную душевную бодрость. Уже плохо двигаясь по своей более чем скромной двухкомнатной квартире в Клиши под Парижем, он продолжал собирать материалы, редактировать и издавать свой полковой журнал „Связь по цепи марковцев“, сохранив таким образом немало ценных свидетельств и записей участников Первой мировой и Гражданской войн».

По сей день остается неизвестной судьба его личных документов — дневника, который Павлов вел на протяжении многих лет, а также собранного им обширного архива марковских частей, послужившего основной для составления двухтомника «Марковцы в боях и походах». По данным члена НТС М. В. Славинского все эти документы, а также личные награды Павлова поступили в распоряжение французских офицеров и, вероятно, и в настоящее время находятся на хранении в одном из архивных собраний, находящихся в ведении министерства обороны Франции.