Мой день победы

Меня всегда удивляло, что солдаты Ремарка, Хемингуэя, Брехта и Экзюпери вынесли с войны одно чувство, а советские солдаты — совсем другое. У одних — трагическое разочарование, безысходность, надлом, у других — воодушевление, патриотический подъем, желание идти и побеждать дальше. Объяснения несоответствию я не знаю. Как не знаю ответа еще на один вопрос: почему сейчас самым важным стало выяснить — кто победил в великой войне и надо ли ставить памятник Сталину? Если мы не знаем, из-за чего начинаются войны, то еще сложнее понять, чем они заканчиваются.

Война переворачивает вверх дном все понятия. Жизнь и смерть меняются местами, высшим героизмом становится смерть, добродетелью — убийство. После войны найти себя в мирной жизни непросто. Немцы после Первой мировой, американцы после Вьетнама составили потерянное поколение. Поколение Великой Отечественной, завоевав День Победы, сумело начать новую жизнь.

Точно я знаю одно: война прошла через мою семью. Когда говорят, что в нашей стране нет семьи, которую бы не затронула война, это могло бы показаться лозунгом, если бы действительно нашлась оставшаяся в стороне от общей беды семья. В военной судьбе моей семьи много трагического, но нет ничего исключительного. Это общая судьба.

Отец родился в Ленинграде. Его отец и мой дед, которого я никогда не видел, погиб на Финской войне в первой же атаке на линию Маннергейма. В 1942 году по Дороге жизни через Ладожское озеро отца вывезли на Большую землю. Оголодавших детей сразу начали кормить, и многие умирали. Бабушка была детским врачом, но не успевала предупредить всех об опасности. Потом их отправили на юг — в сытную кубанскую станицу Усть-Лабинская. Станицу заняли немцы и первым делом аккуратно рассортировали жителей. Евреи, семьи военнослужащих, все прочие. Евреев расстреляли быстро. Отец запомнил, как маленький мальчик, с которым они приехали из Ленинграда, попросил, чтобы ему дали скрипку. Немцы, культурные люди, скрипку дали без вопросов. Мальчик так со скрипкой и упал в ров. Семьи военнослужащих спасло то, что наши быстро вернулись в станицу. Бабушка от переживаний ослепла, отцу пришлось выхаживать маленькую сестру. Потом их привезли к родственникам в Карелию, где дядя был одним из руководителей партизанского движения, хорошо знал Андропова.

Другая бабушка осталась вдовой в 1937 году — моего деда, которого я тоже никогда не видел, расстреляли в новогоднюю ночь. От мужа бабушка не отреклась — ее исключили из комсомола, выставили из учителей. Несколько месяцев ее и мою маму кормила старая нянечка, жили в подсобке у школьной уборщицы. Когда началась война, мама была в пионерском лагере, дети не понимали, что такое война. Мама написала письмо домой: «Гитлер не захватил наш Челябинск?» Потом они шили ватники, бурки, рукавицы и валенки для фронта, вышивали кисеты, мама выступала на концертах в госпиталях. Бабушка преподавала в техникуме, и студентов забирали на фронт — от брони, которую давали уральские предприятия, почти все отказывались. Недавно я спросил бабушку, которая в 94 года находится в добром здравии, как она относится к спорам о памятниках Сталину: «Несмотря на все гадости для нашей семьи, в стране была сильная воля и целеустремленность, его мотивов я не знаю, но под этим знаменем все были едины и потому победили».

И отец, и мама, и бабушка говорят, что самым счастливым днем в их жизни был День Победы 9 мая 1945 года. Мне хотелось бы привезти их всех на Красную площадь. Но она не для ветеранов — центр закрыт, надо сидеть по домам. Победителей не судят, политики приспособили их к своим делам. Ветераны стали козырями в чужих играх. Часто даже не козырями — пешками. И от этого в День Победы горький привкус.

http://www.izvestia.ru/columnist/article1695293